Яков Михайлик - Соколиная семья
Сначала появились восемь Ме-109. Мы вступили с ними в бой. Потом подошла еще четверка гитлеровских истребителей. В результате схватки я сбил два вражеских самолета. Тем временем фашисты подожгли машину моего ведомого (не однажды отбивал я атаки мессершмиттов, заходивших в хвост его яка, а на этот раз не успел – слишком неравны были силы). Когда летчик выпрыгнул с парашютом, истребители противника попытались расстрелять его в воздухе, но я не допустил их к нему. Замечу кстати, что впоследствии мы встретились с ведомым в 360-м эвакогоспитале.
Примкнуть к основной группе наших самолетов мне не удалось. Оставшись один, я продолжал вести ожесточенный бой. Убедившись в том, что я не только успешно обороняюсь, но и нападаю, немецкие летчики решили свести со мной счеты. К тому времени штурмовики успешно выполнили боевое задание. Это главное, во имя чего одному пришлось драться против целой эскадрильи.
Бой продолжался. Во время воздушной дуэли осколки снаряда попали в мотор моего самолета и повредили бензосистему. Загорелся двигатель, хотя работал он бесперебойно.
Подо мной была территория противника, поэтому о прыжке с парашютом не могло быть и речи. Убедившись что ручка управления действует безотказно, я продолжал вести бой. При этом старался оттягивать неприятеля в сторону наших наземных войск, к востоку.
Пламя начало обжигать мне руки, лицо… Больше всего я боялся, чтобы огнем не испортило глаза. Закрою фонарь кабины – нечем дышать, открою – пламя начинает бушевать еще больше. Пришлось высовывать голову из кабины, закрывая лицо рукой.
Сбить пламя маневрированием самолета не удалось. Пожар перекинулся с мотора на правую плоскость. А вскоре запылала и левая. При таком положении бензобаки могли взорваться в любую минуту. Не дожидаясь этого, делаю переворот. При выводе из пикирования правой плоскостью зацепил за верхушку высокого дерева, и самолет качнуло вправо. Выполняя петлю Нестерова, выбрал момент, когда машина находилась вверх колесами, оторвал ручку управления от себя, отстегнул ремни и вниз головой вывалился из кабины. Падая, попал в плоский штопор. Пока вышел из него, дернул за вытяжное кольцо парашюта, высоты оставалось 500 – 450 метров. Шелковый купол не сразу наполнился воздухом, а когда произошел аэродинамический хлопок, было уже поздно: я со всего размаху ударился о землю и потерял сознание…
Старшего лейтенанта Кобылецкого подобрали наши танкисты. У него были перебиты обе ноги, деформирован позвоночник, сломаны два ребра, обожжены правая нога, руки, шея, лицо, голова… Но уже через четыре месяца он одолел свой недуг и… порвав заключение медицинской комиссии о непригодности к летной работе, снова прибыл на фронт.
Замечу кстати, что его путь с нейтральной полосы до госпиталя был настолько трудным, изобиловал такими невероятными осложнениями, что иному фантасту, пожалуй, не хватило бы воображения придумать подобную ситуацию. Но об этом несколько позже. А сейчас мне остается привести заключительные строки письма Кобылецкого:
Итак, вновь бой. Техник Блинов сделал из доски подставку на правую педаль (после операции правая нога стала короче левой на пять сантиметров) — и я опять пошел в воздух,
Кто с мечом к нам войдет…
Силен был враг.
Но мы в сто крат сильнее.
Мы устояли в тот суровый час.
От вольной Волги мы дошли до Шпрее
Нас вдохновляли Ленина идеи
И Партия вела к победе нас.
Иван СвиридочкинСтуден, лют декабрь, а настроение такое, будто на синих крыльях из-за теплых морей прилетела весна-чародейка. Причина тому – большие успехи наших войск под Сталинградом. Двадцать две вражеские дивизии с многочисленной техникой зажаты в стальном кольце на площади тысяча пятьсот квадратных километров. Паулюсовские войска надежно блокированы на земле и в воздухе.
Воздушная блокада крайне затруднила снабжение окруженной группировки противника продовольствием, боеприпасами и бензином. Как ни пыталось немецко-фашистское командование построить воздушный мост через наши войска, ничего из этого не вышло. Советские зенитные части и истребительная авиация десятками сбивали транспортные самолеты противника далеко на подступах к окруженным войскам.
Сегодня из-за сложных метеорологических условий (туман, временами снегопад) авиация не ведет боевых действий с нашего аэродрома. Мы собрались в просторной землянке, где замполит и секретари партийной и комсомольской организаций только что закончили оформление двух стендов. На первом из них большая карта района окружения неприятеля, на втором – боевые успехи полка по состоянию на конец декабря 1942 года. Нас поражают цифры, виновниками которых являемся мы сами, летчики 237-го истребительного авиационного полка. Читаем: С 5 августа 1941 года совершено 3714 боевых вылетов (общий налет 3192 часа). Проведено 863 воздушных боя, в которых сбито 122 и подбито 38 самолетов противника.
Штурмовыми действиями уничтожено: танков – 18, автомашин с войсками и грузами – 147, повозок с боеприпасами и грузами – 137, зенитных точек – 12, радиостанций – 3, бензоцистерн – 3…
Улыбнувшись, капитан Норец произнес:
— Неплохо поработали, правда?
— Подходяще, — неторопливо ответил Балюк. — А что, говорят наши синоптики?
— Мало утешительного. Опять снег. Хотя бы немного видимость улучшилась, тогда можно было бы действовать одиночными самолетами, все-таки оказывали бы какую-то помощь наземным войскам.
— Что поделаешь? — вступил в разговор Борис Ривкин.
— Ничего, — вздохнул Бенделиани, — остается только ждать, когда подойдет антициклон. А по прогнозу видно, скоро подойдет. Правда, он медленно смещается, но уверенно. По всей вероятности, завтра к исходу дня будет у нас.
— Быстрей бы подходил, — снова заговорил Евдоким Андреевич Норец, — тогда бы общими усилиями мы быстрее принудили врага прекратить боевые действия. А то – слышали? — посылали к немцам парламентеров, предлагали покончить с кровопролитием, так нет, видите ли, не хотят.
— Бить их крепче надо, — шлепнув ладонью по шлемофону, произнес Илья Чумбарев. — Так бить, чтобы они на всю жизнь запомнили, на что способна Красная Армия.
— Правильно, лейтенант, надо бить, бить днем и ночью, не давая отдыха, поддержал Илью замполит. — В результате декабрьских боев враг понес громадные потери от огня нашей артиллерии, гвардейских минометных частей и систематических налетов нашей авиации. Позавчера войска второй гвардейской и пятьдесят первой армий разгромили Котельническую группировку врага. Перестала существовать четвертая румынская армия, а пятьдесят седьмой танковый корпус немцев отброшен в район Дубовские, Зимовники. Сейчас противнику придется еще туже. А почему? Да потому, что продовольственный рацион сократился: выдают по сто граммов хлеба и по тридцать граммов так называемых жиров. Уже поели юг всех лошадей из первой румынской кавалерийской дивизии. Теперь принялись за собак и кошек.
Ребята засмеялись.
— Я вполне серьезно, — продолжал Евдоким Андреевич. — О положении окруженных войск противника красноречиво говорят письма, направляемые в Германию. — Он открыл свою полевую сумку, извлек из нее какие-то бумаги. Вот, послушайте, что пишет своему брату обер-ефрейтор тридцать седьмого артиллерийского полка сто тринадцатой пехотной дивизии Герман Матшай:
У меня к тебе большая просьба. Только ты не говори о ней, пожалуйста, ничего нашим родителям, а то они будут очень беспокоиться. Я хочу попросить тебя присылать мне от времени до времени посылочки. Пусть это будет один-единственный ломтик хлеба.
А ефрейтор первой роты двести двадцать второго полка сотой пехотной дивизии Отто Захтенич сообщает своей жене:
Вчера мы получили немного водки. Это было очень кстати, так как мы как раз зарезали собаку. Я, в общей сложности, зарезал уже четырех собак, но ни я, ни мои товарищи никак не можем наесться досыта. Однажды я подстрелил сороку и сварил ее, суп получился, как из цыпленка, вкусный и желтый.
Голос капитана потонул в дружном хохоте летчиков.
Последний день 1942 года. В этот заключительный день шестинедельного наступления наших войск на подступах к Сталинграду к нам приехал представитель политотдела дивизии. Что он скажет нового, обнадеживающего? Сидим ждем.
Гость быстро взглянул на часы (вероятно, его ожидали в других частях, поэтому он рассчитывал время), снял шапку и сбросил на табурет полушубок. Заместитель командира полка по политчасти представил приезжего:
— Агитатор политотдела двести двадцатой истребительной авиационной дивизии капитан Минаев.
— Как вы уже знаете, товарищи, — без предисловия начал приезжий политработник, — с девятнадцатого ноября Красная Армия силами Юго-Западного, Донского и Сталинградского фронтов перешла в наступление и нанесла мощный удар по врагу. Ход сражения показал, что стратегический план немецко-фашистского командования был построен на песке, потому что гитлеровцы не учли своих реальных сил, не учли и не могли учесть наших возможностей, наших резервов. А план врага заключался в том, чтобы захватить Сталинград, отрезать центральную европейскую часть Советского Союза от волжского и уральского тыла, окружить и взять Москву.
