Гено Генов-Ватагин - Скажи им, мама, пусть помнят...
— Ведь именно так, не правда ли, браток?
— Блокада нас не запугала! — продолжал Харитон.
Приближалась зима, причем отнюдь не первая из проведенных брезовцами в горах. Но теперь нас стало много. Перед нами возник вопрос: где же перезимовать?
Вдруг раздался чей-то голос:
— Царь умер! Товарищи-и-и, где вы?
Партизанский лагерь расшумелся, как потревоженный пчелиный улей. Следом за часовым к нам приближался какой-то человек. На спине он нес мешок, а в руках держал посох. Немного сгорбленный, он ступал тяжело и все время опирался на него.
— Царь умер, товарищи, не слышите разве колокольный звон? С утра трезвонят по покойнику. Вот это для вас! Угощайтесь! Другого у меня нет, но груши очень сладкие!
Этот человек оказался из села Розовец, расположенного недалеко от нашего лагеря. Как только он узнал эту новость, наполнил мешок грушами и отправился разыскивать нас. А как раз в этом месте Среднегорье значительно расширяется. Ему пришлось пройти сквозь густой лес, преодолеть множество горных потоков, холмов, оврагов и ущелий. Тенистые тропинки извивались под вековыми буками, выбирались на большие поляны, заросшие папоротником, и снова скрывались в глубоких оврагах. Не зная точно нашего месторасположения, он уже полдни бродил в наших лесах, чтобы сообщить радостную весть.
Уж не думал ли он, что власть падет, как только умрет царь? Кто знает? Мы окружили его, а он все махал рукой и повторял:
— Ну же, товарищи, вы только прислушайтесь к этому колокольному звону, это же звонят по покойнику! Скатилась корона с головы царя, нешуточное это дело.
По гребню одного из многочисленных отрогов главного хребта мы выбрались на широкую поляну. Трава почти вся высохла, и потому обнажились разбросанные повсюду камни, но огромные зеленые папоротники, словно венком, покрывали хребет. На вязах и осинах появились первые вестники осени — желтые листья. Буки тоже уже начинали желтеть, но дуб, этот величественный красавец Среднегорья, все еще не поддавался, и его крона оставалась такой же зеленой, как и прежде. На этой поляне мы повели большой хоровод. Смеркалось. С треском разгорался сухой валежник, и языки пламени разогнали гнетущую тьму. Ну как описать всю прелесть ночного партизанского костра в горах?! Кругом непроницаемая стена, и видишь только лица своих товарищей. Забыв о всех невзгодах, они прыгали через костер. На какое-то мгновение они забыли о том, что им сулит ближайшее будущее. Я лежал с одной стороны от костра, а Зубок — с другой, и мне казалось, что огромные языки пламени отражаются в его светлых глазах.
Стенька встал, подбросил сухих веток в костер, который разгорелся с новой силой.
— Эх, что за костер, что за чудо! — пришел в восторг Владо.
Под большим буком напротив нас стоял Боцман. В этот вечер он почему-то искал уединения. Может быть, ему взгрустнулось.
— Эй, Боцман! — позвал его Харитон. — Давай споем — его величество преставилось!
— Запевай ты.
Мощный голос Харитона разбудил задремавший лес:
Взошла вечерняя звезда, Недельо…
Песня взволновала всех. Она разливалась вширь, уносилась высоко-высоко и западала в сердце. Все слушали затаив дыхание. К певцу присоединилась и Живка. Ее бархатный голос догонял бас Харитона и вливался в него.
— Пойте, товарищи! — время от времени повторял крестьянин. — Пойте, ведь царь умер, черт бы его побрал!
ОПЕРАЦИЯ В ВИНАРОВО
Мне поручили при помощи ремсистов из подразделения Тимошкина дать оценку состоянию работы РМС в Чирпанской околии и провести мобилизацию его сил.
Руководителем ремсистов в этом краю являлся Черкез из села Омурово. Я относился к нему с особенным уважением. Резкий, темпераментный, Черкез слыл одним из смелых партизан в Чирпанской околии. Взгляд его был острым и пронзительным, как у орла. Он всегда был готов выполнить любое задание партии.
После того как мы решили все основные вопросы, Черкез предложил спуститься в чирпанские села и установить связь с ремсистами. С нами пошел и Сечко — мой старый друг еще по Пловдиву.
Мы простились со Слави Чакыровым и Чочоолу и отправились в Винарово.
От енишерлийских гор до Винарово добирались два дня. Прошли через Голям-Дол, Омурово и устроили привал в лесу около села Винарово. Остановились на склонах винаровских холмов, Черкез едва сдерживал свой восторг:
— Ты только взгляни, Ватагин, какой красивый у нас край! Ну скажи, ты когда-нибудь пробовал такой сладкий виноград, как наш? А о вине нечего и говорить! Только бы победить, тогда посмотришь, какое вино польется рекой! Наступит время партизанских свадеб. Эх, земля-землица!..
Тогда я едва ли мог предвидеть, что, окончив после войны агрономический факультет, Черкез через пятнадцать лет после победы будет угощать нас чирпанским димятом[17] в честь присвоения ему звания профессора.
Мог ли я в те дни предположить, что именно Черкез, всегда казавшийся мне рожденным для борьбы, сменит автомат на перо?!
— Эх, Ватагин, ты и представить себе не можешь, какая в нашем краю молодежь! Вот сейчас познакомлю тебя с ремсистами из села Винарово. Чудесные ребята, бойкие, смелые — настоящие чирпановцы!
Мы остановились в лесу около села. В ожидании сигнала о приходе винаровских ремсистов мы с Черкезом мечтали о будущем. Привел их Кара — так звали высокого, черноглазого и чернобрового парня с правильными чертами интеллигентного лица. Кара говорил быстро и темпераментно:
— Ну как вы живете, товарищи? Есть ли у вас продукты? Вижу, что вы хорошо вооружены. Значит, все у вас в порядке.
Рядом с ним стоял Младен и время от времени вставлял свои реплики в быструю речь Кары.
Мы подкрепились принесенной ими едой, обсудили положение в организации и поставили перед ними вопрос о массовом развертывании партизанского движения.
— Сколько в вашем селе членов РМС?
— Примерно пятнадцать человек! — ответил Кара.
Приступили к уточнению плана действий. В течение нескольких часов наблюдали за селом, определили, у кого из наших врагов есть оружие, произвели точный расчет и постановили приступить к действиям.
Решили, что молодежь должна сама организовать партизанское подразделение и, вооружившись, уйти в горы — этого требовали от нас указания партии.
Винаровские ребята вернулись домой, чтобы провести дополнительную разведку, уточнить, все ли намеченные нами люди находятся в селе, подготовить остальных ремсистов. Только на следующий вечер, после того как мы снова все обдумали и проверили, мы спустились в село через виноградники. Прохладный ветерок точно ласкал наши потные лица. А луна повисла над винаровскими полями. Мы шли молчаливые и строгие, словно нам предстояло сражаться с многотысячным противником. Перед каждым из нас стояла определенная задача. Группа Черкеза, в которую вошли Кара, Радко и еще несколько ребят, отправилась к южной околице села. Со мной пошли Сыбчо и Крум. Нам поручили атаковать село с северо-запада. Третью группу возглавил Сечко. Наше наступление началось одновременно с трех сторон. Раздались испуганные вопли фашистских прихвостней и лай собак. Откуда-то донеслись выстрелы.
Сечко улыбнулся, покрепче стиснул автомат и повел своих ребят в атаку. Я отдал один свой пистолет Круму, а Сыбчо гранату и перепрыгнул через ближайший плетень. Мне в ноги бросился черноголовый пес и заскулил.
— Это дом Ивана Манолова, — сказал мне Сыбчо. — Страшный изверг и фашист, будь он проклят!
Мы направились к дому. Хлопнула дверь, и послышался визгливый женский голос:
— Ой батюшки, разбойники! Что же ты сидишь, Иван?
Мы не заставили себя ждать. Я перешагнул высокий порог и вошел в дом. За мной туда же ворвался Сыбчо, держа в руке пистолет. Иван, сидя в постели, буквально оцепенел от испуга, потом поднял руки, безропотно сдаваясь в плен.
— Давай ружье, Иван! — крикнул Сыбчо.
— Жена, вытащи его из-за буфета! — из последних сил выдавил из себя Иван.
— Если будешь глупить, заработаешь пулю, — предупредил его Крум и поднес гранату к его лицу. — Видишь, стоит мне только снять предохранитель, как из тебя получится фарш.
— Послушай, ну зачем откладывать? — пошутил Сыбчо. — Ты же знаешь, какая это мразь.
— Ну что ты скажешь, товарищ командир, а не расстрелять ли нам его, а?
Я понял, что они шутят, и взглянул на дрожавшего Ивана.
Его жена, до сих пор с недоумением смотревшая на нас, тотчас же принесла ружье.
— Ну, на сей раз мы его простим, — сказал я, — но если он снова возьмется за оружие, то пусть пощады не ждет. Слышишь, Иван?
— Слышу, господин начальник, — захныкал крестьянин и стукнул кулаком по своей голове. — Все, конец, больше не буду, господин начальник!..
