Андрей Дугинец - Искры под пеплом
И когда Стародуб, сам впервые взявший в руки лозу, соображал, как делать плетень, чтоб он получался сплошным, нервущимся ковром, бойцы уже шелестели вокруг в лозняке.
Михаил, вспомнив, что видел, как здешние косари скручивают аркан из лозы и увязывают стог сена, рассказал об этом Стародубу. И вскоре появился образец плетня, который было невозможно разорвать. А ведь то были хворостинки толщиной с соломинку.
— Ну, Миша, теперь моли немцев, чтоб дали еще денек, — тяжело вздохнул Стародуб.
— Так мы за ночь смастерим этот плетень! — горячо воскликнул Михаил.
— Но днем же не пойдешь по нему. Думаешь, они сбоку не просматривают болото, отделяющее нас от дальнего острова?
— Да это наверняка. Ночью прожектор несколько раз шастал в той стороне.
— То-то же. Ну, иди к ребятам. Да смотри теперь особенно зорко следи за кладкой, чтоб немцы за ночь не проложили где в другом месте. Они ведь могут выгнать деревенских мужиков на работу.
— Правда! Двойной расчет: они и тропу проложат, и стрелять в них не станут партизаны, — ответил Михаил и пошел проверять посты.
Но немцы в эту ночь даже не стреляли. Видно, все еще надеялись взять осажденных измором.
Изготовление плетня оказалось не таким легким делом, как показалось сначала. В отряде не было топора. Лозу резали ножами, а их было всего лишь три: одна финка, кухонный с широким лезвием и маленький перочинный, о котором Ефим сказал, что им только блох колоть. Лоза нужна была самая толстая, ее бы топориком рубить, а не ножами, которые вскоре затупились так, что и не резали и не пилили.
К полуночи партизаны поняли, что самое трудное в их деле — это заготовка лозы. Руки у всех были натерты до крови. Но работали по-прежнему яростно, ожесточенно.
Утром, когда немцы опять завели свою «шарманку», начали кричать в громкоговоритель, агитировать и уговаривать, к заготовителям лозы прибежал запыхавшийся от счастья Михаил.
— Давайте ножи, точило нашел! — почти закричал он.
Этому сообщению обрадовались не меньше, чем если бы узнали, что немцы совсем ушли и путь свободен. Острый нож был сейчас главной мечтой лозорезов.
— Так, товарищ командир, вы сюда точило тащите, — попросил один из бойцов Стародуба.
— Это валун величиной с копну. Он весь в земле и только небольшая макушка сверху, — ответил Михаил. — Давайте ножи, я пойду наточу, а вы отдохните. Ефим, готовь завтрак, искроши половину хлеба. Первыми накорми лозорезов.
После завтрака с новым рвением взялись за дело. Теперь на резке лозы управлялись двое — Михаил и Ефим, а остальные занялись плетнем.
Но немцы к обеду тоже зашевелились. Они еще раз предупредили по радио, что не желают гибели русских героев и особенно снайпера, но закончили свою речь угрозой в тринадцать ноль-ноль все живое на острове уничтожить.
Михаил пошел на совет к Стародубу. Узнав о том, как идут дела с плетнем, Стародуб, немного подумав, заговорил тихо, с расстановкой. Ему, видно, было хуже, чем вчера. И все же он нашел в себе силы говорить.
— Во что бы то ни стало оттянуть атаку. Врите что угодно. Обещайте сдаться к вечеру. Только бы дотянуть до ночи.
— У меня такая мысль, Сергей Петрович, — заговорил Михаил, чтобы дать больному отдышаться. — Выйду к ним на переговоры.
— Только не ты! — нетерпеливо возразил Стародуб.
— Ну хорошо, Ефим. У него голос как иерихонская труба, — поправился Михаил. — Он скажет, что сейчас мы решили сделать операцию раненому, вытащить осколок. И потом готовиться к возвращению с острова на милость победителей. Для пущей убедительности попросим их не стрелять, если мы разведем костер, чтоб нагреть воды для промывания ран.
— Убедительно, — согласно кивнул Стародуб.
— А костер разведем в дальнем конце острова, где никого у нас нет. Если не вытерпят, начнут стрелять по костру, ну и пусть смолят.
— За полдень, если они начнут нервничать, можете даже вывесить белый флаг…
— И будто бы начать восстанавливать кладку, — закончил Михаил. — В общем попробуем протянуть до вечера.
Не дожидаясь времени назначенной атаки, Михаил послал Ефима на переговоры. Повесив на палку белую рубашку, Ефим вышел к тому месту, где была кладка, и окликнул немцев.
Те тоже выслали своего парламентера. Переговаривались, а вернее, перекрикивались через болото они долго, потому что Ефим по каждому вопросу советовался с замаскировавшимся позади Михаилом. Да и немецкий солдат, видно, отвечал не сам, тоже прислушивался к голосу командира.
Немцы предлагали проложить свою кладь к острову. Но партизаны отказались под тем предлогом, что им это сделать легче, поскольку у них под руками готовые жерди.
Время для начала восстановления кладки было намечено на 16 часов.
Вскоре на осажденном острове задымил костер. А партизаны еще с большим напряжением продолжали делать плетневые щиты.
Михаил послал на это дело даже пулеметчиков и стрелка, просидевших ночь в засаде. В окопе за пулеметом теперь сидел Ефим. А в другом месте с винтовкой залег Михаил.
Было без десяти шестнадцать, когда на немецкой стороне заметили сигнализацию зеркальцем с осажденного острова. Немец, наблюдавший за островом, понял, что зеркальце поблескивает с определенной закономерностью. И догадался, что это азбука Морзе. Он доложил начальству, и вскоре в его окоп прибежал ефрейтор, который стал записывать то, что сигнализировало зеркальце.
Кто-то из партизан сообщал, что он втайне от своего начальства хочет вступить в сговор с немцами, ели они потом сохранят ему жизнь. В знак того, что сигнал его получен, он просил ровно в шестнадцать вместо обычного «Русские солдаты» сказать по радио:
«Партизаны».
Так и получилось. В шестнадцать ноль-ноль с немецкой точностью заговорило радио.
— Партизаны! Мы боимся за судьбу вашего раненого товарища. Ведь у вас никаких медикаментов. Немедленно решайте вопрос о переходе к нам, и мы спасем вашего больного, а вас сытно накормим.
«Когда птичку ловят, ей ласково поют», — с хитрой улыбкой прошептал Михаил.
Немцы уговаривали, ублажали, грозили.
А зеркальце сообщало:
«Не верьте брехне нашего политрука. Раненого мы не оперировали. Политрук просто тянет время, не хочет, чтоб мы сдавались живьем. А мы вторые сутки голодны. Просим, поддержите нас пулеметным огнем. Мы с ним расправимся сегодня ночью, восстановим кладку и перейдем к вам. Сигналом будет костер, который мы зажжем в два часа ночи. Ударьте по костру. Согласие сигнализируйте по радио словами: „завтра вы умрете от голода“».
Немцы оперативно вставили эти слова пароля в конец своего выступления по радио. И, видимо, для острастки дали несколько пулеметных очередей в сторону острова, но на этот раз стреляли выше обычного.
Михаил пришел к Стародубу и с веселой улыбкой вернул ему серебряный портсигар с никелированной внутри, зеркально чистой крышкой.
— Ну? Поверили? — так и рванулся раненый.
— Кажется, клюнуло, — сверкнув белым зубом, улыбнулся Михаил.
После жаркого дня туман над болотами поднялся сразу же, как зашло солнце. И партизаны тут же поволокли первый щит на болото. Впереди на «лыжах» шли земляки-вологодцы. Когда положили первый плетень и понесли по нему второй, оказалось, что плетень хорошо держит человека, идущего даже с тяжестью. Значит, носилки с раненым пройдут!
В двенадцать часов двое самых сильных, хотя и неравных ростом, Михаил и Ефим, уже несли раненого на двух длинных палках, выстроганных из жердей, что были на кладках. Рассчитали, что чем длиннее носилки и чем дальше друг от друга идут бойцы, несущие их, тем меньше вдавливается плетеная дорога.
К тому времени, когда на острове должен был вспыхнуть костер, сигнал для немцев, Михаил снял пулеметчика с поста, и последними они покинули остров. С огромным, правда, трудом им все-таки удалось утащить первый щит на болото, чтобы в случае погон и немцы не смогли сразу же пойти по дороге, построенной партизанами.
Светало, небо на востоке прохладно зеленело, когда отряд дошел до конца незнакомого острова и остановился возле речушки.
— Кто умеет плавать, огребаясь ногами, а руками держать тяжесть? — спросил Михаил.
Таких оказалось трое, а сам он четвертый.
— Вчетвером не сумеем вплавь перенести носилки так, чтобы не намочить Сергея Петровича, — огорченно заметил он.
— Сумеем! Волоком, — вызвался Ефим. — Если носилкам привязать веревку и одному тащить с другого берега, то достаточно пловцам только немного поднимать снизу носилки, и они поскользят, как лодка.
Веревку вязали из ремней, рубашек, портянок. Близкая свобода делала людей сильными, находчивыми, решительными. Наконец все разделись и пошли в воду, держа одежду над собой.
Вскоре и речка осталась позади, так же как и остров, и болото с немцами на берегу, которые в конце концов подняли ураганную стрельбу. Партизаны вошли в сухой смешанный лес, где было тихо и, казалось, даже тепло. Посмотрели друг на друга и молча обнялись. Гулко билось сердце. Одно сильное, мужественное сердце партизанского отряда. Стародуб посмотрел на своих друзей и пальцем подозвал их всех.
