Алексей Горбачев - Последний выстрел. Встречи в Буране
Бублик не торопился отвечать. Он уже порядочно сидит здесь, а значит Мухин и Травушкин отъехали далеко, и если протянуть еще, то бричку с пленником уже не догнать, а увезти с собой в Криничное хорошенькую Полину — дело стоющее...
...Связанный Дмитрий лежал на бричке. Одноглазый Травушкин вырвал вожжи у Мухина и остервенело хлестал кнутом и без того шуструю лошадку.
«Торопится, гад», — со злобой подумал Дмитрий, кусая сухие губы. Бричку так трясло по мерзлой дороге, так швыряло из стороны в сторону, что он подскакивал, чувствуя, как ржавая проволока вгрызается в кожу связанных рук. Ему казалось, что еще немного — и затекшие кисти будут отпилены этой проволокой.
Когда-то Костя Черныш говорил: «Стал я сапером, а сапер ошибается один раз в жизни»... Вот и ты, Гусаров, ошибся, как сапер, и судьба тебя, кажется, уже не побалует еще одной ошибкой... Продажный Бублик постарается на тебе заработать, набить себе цену. Еще бы! Он изловил бойца Красной Армии, добровольца! Но Кузьме Бублику, должно быть, ничего не известно о партизанской базе, о леснике, о докторе Красносельском, неизвестно ему о Полине и дедушке Минае, иначе он их тоже связал бы и швырнул на бричку... Но могут спросить: где был, где раненые, кто лошадь дал? Что ты скажешь? Ничего! Да, да, ничего, ты будешь молчать и только молчать...
У изголовья сидел кривоногий Мухин и, фальшивя, насвистывал «Стеньку Разина».
— Слышь, Травушкин, а что если мы скажем, что этот в лаптях — партизан? За партизана комендант поболе заплатит, — неожиданно сказал он.
Травушкин хмуро отмахнулся:
— Какой там партизан. Ты же слышал, что Бублик говорил — санитарный инструктор, такой же бывший фронтовик, как и ты...
— Ты мой фронт не трогай! Был бойцом — да сплыл, — сердито взвизгнул Мухин. — Это тебя, одноглазого черта, в армию не брали, а нас под метелку. Хошь не хошь, а иди, подставляй свою голову. А мне голова самому нужнее.
— Недолго ты проносишь свою дурную голову, предатель, — не выдержал Дмитрий. — Плачет по тебе осина!
— Ну, тише! — рассвирепел полицай, тыча Дмитрия кулаками под бок. — Моей осине долго плакать, а твоя петля уже готова. Помянем тебя нынче шнапсом.
Внезапно Травушкин остановил лошадь.
— Ты что, спешить надо, — забеспокоился Мухин.
— Подождем Бублика, и так далеко уехали, — ответил Травушкин, соскакивая с брички. Он снял из-за спины винтовку, будто намереваясь положить ее на бричку, и вдруг со всего плеча ударил прикладом по голове Мухина. Полицай крякнул и, отяжелевший, повалился на Дмитрия. Травушкин вскочил на бричку, огрел кнутом лошадь и, свернув с дороги, погнал к лесу. На опушке он остановился, развязал Дмитрия.
— Вставай, вояка, приехали, — грубо сказал он. — Я не знаю, откуда ты идешь и куда... Забирай винтовку и улепетывай!
Ошарашенный всем этим, Дмитрий не двинулся с места.
— Ну, чего стоишь? — Травушкин залепил ему подзатыльник, зло выругался, вскочил на бричку, хлестнул кнутом лошадь и помчался по просеке.
С винтовкой в руках Дмитрий стоял на опушке. Он был так ошеломлен, что с трудом верил в свое освобождение. Он даже не успел поблагодарить одноглазого, не успел узнать, кто он и куда поехал.
«Бублик должен догонять бричку и поедет по этой дороге, — подумал Дмитрий. Он дернул затвор мухинской винтовки. — С патроном... Значит, можно встречать Бублика».
Пригибаясь, Дмитрий побежал к дороге, залег в кустах. Пусть едет предатель, пусть, это будет его последняя поездка!
По дороге то и дело пробегали немецкие машины, промчалась даже легковая, и Дмитрий еле удерживал себя от того, чтобы не бабахнуть по кабине.
Ждать пришлось долго. Он даже побаивался, что Бублик поедет в Криничное какой-нибудь другой дорогой. Но вот вдали показалась бричка. Дмитрий приложился щекой к винтовочному прикладу... и неожиданно узнал Полину, сидевшую рядом с Бубликом, даже расслышал ее тревожный голос: «Скорей, скорей же!». «Почему она едет с ним?» — молнией пронеслось в голове у Дмитрия. Он прицелился, но не выстрелил. Нет, стрелять он не мог, потому что попал бы в Полину. Полина загораживала Бублика.
Бричка протарахтела мимо, а он лежал в кустах, ничего не понимая.
«Полина поехала с Бубликом в Криничное... Зачем?» — лихорадочно билось в мозгу.
18
Дмитрий спешил на базу. И хотя отяжелевшая винтовка порядком-таки натрудила ремнем плечо, он ходко шел по знакомому лесу и думал о том, что на базе, пожалуй, переполох. Партизаны, наверное, кинулись выручать его... Эта мысль согревала Дмитрия ласковым теплом, сейчас он даже тихонько побранивал товарищей — зачем же, мол, из-за одного так беспокоиться... Ему стало чудиться, что если бы одноглазый человек не оказался таким добрым, он, Дмитрий Гусаров, освободил бы себя сам. Да, да! Развязал бы проволоку...
— Стой! Пропуск! — неожиданно раздался голос. — А-а-а, доктор. Проходи.
— Иван Фомич! — обрадовался Дмитрий.
Прихрамывая, к нему подошел Кухарев.
— Ну, вернулся?
— Вернулся, Иван Фомич!
— Ах ты, грех тяжкий, сколько мы тут из-за тебя переволновались, когда лошадка без наездника прибежала, — покачал головой Кухарев. — Ну да ладно, что было, то сплыло. Иди, отдохни. Умаялся, небось?
Дмитрий обиделся на Кухарева, очень обиделся. Тот не расспросил, не поинтересовался, что да как, будто он, Дмитрий, с прогулки вернулся. «Иван Фомич на посту, а на посту разговаривать не положено», — в мыслях оправдал он Кухарева.
На базе в этот предвечерний час было тихо и безлюдно, только повар хлопотал у котла под навесом. И в лазаретной землянке тоже было тихо. Софья Панкратовна сидела на топчане и опять что-то шила.
— Ты, Митя? Что там у тебя было? Ты, Митя, поосторожней, а то и до беды недалеко, — негромко сказала она. — Я вот занавесочки шью, — без всякой связи продолжила она. — Приезжал Борис Николаевич и поругал нас. Уюта, говорит, нет. Он ведь любит, чтобы в палатах уютно было...
Дмитрий не дослушал, его не интересовали ни занавесочки, ни уют, он устал и хочет спать...
— Митя, командир тебя просит, — сказал вошедший Рубахин.
«Вспомнил обо мне командир, узнал, наверное, что я вернулся, и рад поговорить, доклад выслушать, а может быть, на задание пошлет», — подумал Дмитрий. Он шел к Романову с чувством бойца, исполнившего свой долг и побывавшего в таком переплете, который не каждому по плечу.
Романов жил в небольшом рубленом домике. В этом же домике был и партизанский штаб, и районный исполнительный комитет и, наверное, еще что-то районное. По крайней мере, Дмитрий примечал, что сюда часто приходили какие-то люди, которых он потом не видел на базе.
Романов и Сеня Филин сидели за столом и перебирали какие-то бумаги.
Дмитрий на ходу подтянулся, даже хотел потуже затянуть красноармейский ремень, чтобы выглядеть этаким стройным военным, но красноармейского ремня на нем не было, да и одет он был не по-армейски. Что дал ему дед Минай, в том и ходил.
— Товарищ командир, санитарный инструктор по вашему вызову явился! — бодро доложил Дмитрий.
— Явился... Являются только ангелы, — с сердитыми нотками в голосе отозвался Романов.
Тон командира удивил Дмитрия.
— Ты расскажи, Гусаров, как и почему попал в Подлиповку! Кто тебя посылал туда? Кто? — Романов подошел к нему — злой, взвинченный, глаза его были налиты гневом.
Дмитрий молчал. Не станет же он рассказывать о том, как ему хотелось проскакать на лихом коне по подлиповской улице, погарцевать перед окнами Полины.
— За такие штучки расстреливают без суда и следствия! Черт знает, что натворил! — возмущался Романов.
Натворил? Дмитрий с недоумением поглядывал на разгневанного командира, поспешно перебирая в памяти события нынешнего дня. Приказ как будто выполнил, побывал у лесника, лесник — у доктора Красносельского, доктор Красносельский уже прооперировал раненого партизана. Все как будто в порядке... Ах, да — Подлиповка... В Подлиповке его схватили, скрутили руки... Конечно, он мог бы и не заезжать в Подлиповку... Рискнул и чуть было не поплатился жизнью...
— Мальчишка! — бросил ему в лицо Романов. — Я о тебе поначалу был другого мнения. Да знаешь ли ты, какой человек из-за тебя провалился! Эх, Гусаров, Гусаров, снять бы с тебя портки да высечь хорошенько. — Романов сел за стол, помолчал немного, как бы придумывая кару провинившемуся санитарному инструктору, потом сказал твердо: — Из лазарета ни шагу. Повторится такое, на себя пеняй. Расстреляю! Ясно? Иди!
Ошарашенный угрозой командира Дмитрий выскочил из домика.
— Черт бы побрал этого Гусарова, — между тем продолжал возмущаться Романов. — Нарушил всю нашу обедню. И что ему нужно было в селе!
Сеня Филин вздохнул.
— Не «что», Терентий Прокофьевич, а «кто». Завернул на свидание к подлиповской фельдшерице, Полине Ружилиной.
