Джеймс Джонс - Только позови
— В Люксор, штат Теннесси. Документы уже готовы.
Врач приподнял у него рубашку и стетоскопом прослушал сердце и легкие.
— Черта с два, бронхит! У вас приступ гиперемии, сержант. Острая сердечная недостаточность. Никуда вам ехать нельзя.
— Сердечная недостаточность?
— И легкие полны воды. Захлебнуться можно.
— Мне надо в Теннесси, — упрямо твердил Уинч. — Хоггенбек в курсе.
— Постельный режим и мочегонная диета. Надо же, сердце с футбольный мяч раздуло. Ехать пока никуда нельзя.
Уинч закрыл глаза. У него не было сил спорить.
Книга вторая. Госпиталь
Глава восьмая
Госпиталь располагался на восточной окраине. Западной окраины в Люксоре не было. Город начали застраивать в 1820 году на крутом обрывистом берегу Миссисипи, имеющей в этом месте ширину в добрую милю, и современный деловой и торговый центр Люксора притиснулся к самой реке. Миссисипи мешала городу расти на запад. Когда подъезжаешь к нему на поезде по равнинам Арканзаса, то кварталы нижнего города сливаются в одну высокую каменную волну, вздымающуюся к небу. На длинном мосту, перекинутом через реку, состав замедляет ход, перестук колес делается реже, и в изломанной линии высоченных зданий глаз угадывает соблазны большого города. Там — женщины. Там — гостиницы, рестораны, бары. Их чувствовали даже тяжелые. Но еще острее те, кому предстояло пройти здесь курс лечения.
Переезд занял почти пять дней вместо трех. От самого Рино народ начал томиться от усталости и ожидания. Поезд останавливался только там, где сгружали раненых. В Канзас-Сити эшелон разбили на два. Один следовал на восток, в Сент-Луис, и к северу, в Чикаго. Другой шел к югу через Форт-Скотт в Спрингфилд, оттуда в Люксор и дальше, в Атланту.
Каждую неделю тем же примерно маршрутом один за другим шли эшелоны. Страшно подумать, какая же требовалась работа, чтобы обеспечить движение таких поездов по всей стране.
Бобби Прелл держался только благодаря силе воли. Стиснув зубы, не издавая ни звука или плотно зажмурив глаза, когда знал, что рядом никого нет. И еще благодаря бесстыдному самообману. Он говорил себе, что скоро, очень скоро они прибудут на место, и он вздохнет спокойнее, и прекратится эта проклятая боль в перебитых ногах. Говорил — и не верил ни единому своему слову. В эти дни до него внезапно дошло, что даже если он и спасет себе ноги, то боль все равно не прекратится. Она будет с ним, как верный спутник, всю оставшуюся жизнь. Об этом не хотелось думать, потому что это означало, что хочешь не хочешь, а жизнь прошла, во всяком случае, та деятельная, здоровая жизнь, которую он знал прежде. Жизнь просто остановилась, как старые дедовы часы, когда он сбегал с той высоты у Мунды по скользкой грязи. И когда Прелл понял это, ему расхотелось и думать и оставалось только бессловесно мучиться. Он полагался на молчание, как на талисман. Помогали и лекарства, которыми пичкали его доктора. Но каждый раз, когда он засыпал, его теперь посещало новое кошмарное видение. Он видел бойцов отделения — он командовал по очереди тремя, — и они со скорбными усмешками указывали ему на ошибки в его приказах. Иногда снились убитые или раненые, иногда целые и невредимые. Ему не удавалось переубедить их, и он просыпался объятый безотчетным страхом. Потом он лежал, вслушиваясь в мерный стук колес и каждой косточкой чувствуя вагонную тряску.
Когда пришел санитар и сказал, что они подъезжают к Люксору, что осталось совсем недолго, Прелл не знал, радоваться ему или горевать.
Лэндерс, ехавший на восемь вагонов ближе к голове состава, почувствовал, как, миновав мост, поезд сбавляет ход. Он успел заметить внизу знаменитую люксорскую набережную с огромным бетонным скосом, уходящим вдаль. Потом поезд нырнул куда-то вниз и вбок, на захламленные подъездные пути к главному вокзалу. Вдоль всего перрона стояли санитары с носилками, чины из госпиталя, шоферы, а также женщины из Красного Креста в серых форменных платьях. Для ходячих на этот раз были приготовлены военные грузовики. Лэндерс попал в списки ходячих. Полторы дюжины грузовиков и машин «скорой помощи» вытянулись в одну колонну, оставив позади мрачные станционные постройки.
Лэндерс стоял, держась за бортовые скобы, зажав под мышками костыли, и смотрел, как проплывает мимо залитый летним солнечным светом богатый чистый американский город, и не знал, то ли он счастлив, то ли зол, то ли ему просто завидно. С тротуаров им махали благополучные, по-летнему одетые мужчины и женщины. Какая-то шикарная длинноволосая блондинка остановилась с двумя подружками и, сцепив руки над головой, так повела бедрами, что набившиеся в грузовик мужики в дрянных темно — вишневых халатах загикали и засвистели от удовольствия. Лэндерсу хотелось удушить ее на месте.
Колонна выехала из делового центра, пошли широкие, просторные улицы, обсаженные высокими раскидистыми деревьями. Отступя от проезжей части, за густыми вязами, дубами и кленами прятались дома. Они проехали мимо каких-то лавчонок, около них в пыли на перевернутых ящиках из-под кока — колы примостились в тенечке старики. Проехали большой городской парк с площадками для гольфа: по дорожкам двигались мужчины без пиджаков, за ними негры с набором клюшек. Потом показались кирпичные здания госпиталя, и Лэндерс стал разглядывать, каков же он, его новый дом на ближайшие несколько месяцев.
Он отпугивал своей унылой новизной. Два самых старых здания — административное и общественное — поставили от силы два года назад. Вокруг них, бесконечно повторяясь, располагались однотипные корпуса отделений, и чем дальше они отстояли, тем выглядели новее и уродливее. Каждое отделение размещалось в двухэтажном кирпичном здании. Они соединялись между собой и с центральными зданиями крытыми переходами. От такого размаха становилось не по себе.
На дальнем краю виднелись еще два строящихся корпуса. Выровненные, присыпанные слоем перемешанной с мусором земли, площадки были утыканы кое — где чахлыми деревцами, а жалкие островки жиденькой травы должны были изображать лужайки.
Колонна машин с командирским «виллисом» в голове неотвратимо свернула с дороги и въехала между двумя кирпичными столбами ворот с надписью «Общевойсковой госпиталь Килрейни» на территорию медгородка.
Лэндерс понятия не имел, чего он ожидал, но ему сделалось противно. Какой-то ловкий, с деньгами соотечественник с помощью какого-нибудь приятеля-сенатора продал участок бросовой, никому не нужной земли на окраине и заработал кругленькую сумму. Какой-то подрядчик, приятель какого-нибудь конгрессмена, может быть тот же самый денежный гражданин, добился правительственного заказа и построил госпиталь, сорвав при этом порядочный куш. Теперь в этом госпитале будет лежать он, Лэндерс. Его снова обманули.
Лэндерсу было не намного легче, чем Преллу. Его не мучила дикая физическая боль, как того, но он впал в глубокую депрессию. Чувство, что он никому не нужен и чужой, охватившее его после ранения, не ослабло после высадки на американскую землю. Скорее оно даже усилилось. К нему добавлялось раздражение от того, что их обрабатывают и отправляют как очередную партию груза. В поезде от постоянной тряски его лодыжка распухла под гипсом. Из-за костылей ему запретили выходить из вагона, и он целыми днями сидел на полке или лежал, глядел в окно и предавался невеселым размышлениям. Солт-Лейк-Сити, Денвер, Омаха. Он думал о том, как много красивых и не очень красивых мест в его большой стране, великих Соединенных Штатах Америки. А он не принадлежал ей, он был чужой здесь. Через Сьерра-Неваду, по пустынным просторам Большого Бассейна, через Скалистые горы, мимо их изумрудных долин, по сухим опаленным равнинам Канзаса. Он думал о том, что ни в одном из этих мест нет ни единой живой души, которую интересовало бы, есть он на белом свете или нет, включая его семью в Индиане.
Одновременно Лэндерс знал, что, если бы нашелся такой человек, которому было бы не все равно или притворялся бы, что не все равно, он дал бы ему в морду. Изо всей силы и с превеликой радостью, хотя и понимал, что это бред и чушь собачья.
В таком состоянии Джонни Стрейндж и нашел Лэндерса утром на второй день пути, когда поезд вошел в пустыню Большого Соленого озера.
Лэндерс сразу увидел, что Стрейндж в норме. Ноги у него были целы, рука почти не болела. Он не привязан к одному месту, может свободно ходить из вагона в вагон. Стрейндж рассказал, что он отыскал Прелла — он в хвостовом вагоне — и ему худо. От тряски такая боль в ногах, что он бредит, не хочет никого видеть и ни с кем разговаривать, включая и их с Лэндерсом. Кроме того, он определенно заявляет, поскольку исходил все вагоны, что Марта Уинча в эшелоне нет.
Лэндерсу было от души жаль Прелла, но он не мог переживать за него из-за собственного паршивого настроения. Гораздо больше расстроило то, что с ними не едет Уинч. Он так рассчитывал поговорить с ним о себе. Несколько раз, когда он оставался с ним с глазу на глаз, разговора не получалось. Он просто не знал, как начать и как объяснить все Уинчу. Другое дело, если бы его искалечило, он потерял бы ногу или ему угрожало, как Преллу, потерять ногу. Теперь Лэндерсу казалось, что вместо Уинча ему поможет Стрейндж.
