Дмитрий Линчевский - Драгунский секрет
— А куда Илья Петрович задевался? — спросил он, оглядываясь (будто Туманов мог спрятаться под кроватью или в сундуке).
— Обустройство раненых проверяет, — откусив кусок сладкого пирога, прошамкал Алексей.
— Так мы уж все проверили. Там Маланья сейчас вашего офицера травами отпаивает. В госпиталь здоровеньким приедет.
— Спасибо ей, и вам.
— Пустое. Вы, главное, воюйте, как следует, а мы тут завсегда поможем.
За окном послышались твердые командирские шаги… Вопреки ожиданиям, на пороге появился не Туманов, а цветущий, как юный одуванчик, Прохор.
— Ваш бродь, дозвольте вас на пару слов.
Алексей, извинившись перед Атаманом, вышел во двор.
— Что приключилось?
— Ваш бродь, у меня деликатный вопрос, если, конечно, не возразите.
— Что за реверансы, говори прямодушно.
— Благодарю. Так вот, Маришка моя справляется, не желали бы вы встретиться с Настей, вроде как, та интерес проявляет.
— Увы. Передай, что разборчивые девицы меня решительным образом не привлекают.
— Есть. Так и донесу, — с готовностью кивнул Прохор, собравшись уходить.
— Постой-ка. А где Илья Петрович? Иль тоже не располагаешь?
— Да как же. Я всегда знаю, где он, а он — где я. У нас так заведено.
— И где же?
— Кхм, кхм. В рощице у Терека.
— Решился таки дубок сломить?
— Не знаю, дубок ли — с Надеждой они там.
— Вот так новость?! А отчего, не в хате?
— Раненый у ней — неловко.
Маришка, получив от Прошки безутешные вести, незамедлительно помчалась к подруге. Та уж стояла на крыльце нарядно одетая, уверенная в предстоящем свидании.
— Зря старалась, не желает он с тобой дружиться.
— Как?! — зарделась Настя.
— А так. Не интересуюсь, говорит, разборчивыми девицами, к скромным, говорит, слабость имею.
— Так и сказал?
— В точности.
— Вот негодяй!
— Обидела голубка, теперь попробуй, подмани обратно.
— Была охота, мне орел нужен, а не голубок…
Алексей внимательно слушал рассказы атамана о местных обычаях, время от времени уточняя неясные моменты.
— Так чем, вы говорите, чеченцы от ногайцев отличаются?
— А чем кабардинцы от черкесов? — хитро прищурился Яков Степаныч.
— Одни татары, другие нет.
— Татары, как раз — ногайцы.
— Виноват, перепутал.
— Так зачем спрашивашь, коль все одно путаешь? — рассмеялся атаман.
— Надо ж как-то их различать, а то я всех татарами называю.
— Не велика беда, многие так делают. Что б их разбирать, следует не один год здесь пожить. А иные и после того путают. Зови татарином общо — не страшно. Хуже, когда чеченца за осетина примешь.
— А они разве не дружны меж собой?
— Что ты, — махнул рукой Яков Степаныч. — Воюют друг с другом почем зря. Ни сеять, ни пахать не могут, а грабить, скот гонять — с превеликим удовольствием. Думаешь — это с приходом России здесь война заладилась. Помилуй Бог. Они и без того, как волки грызлись. Каждый народец хочет верх держать. Возьми хотя бы Шамиля. Он с русскими воюет только так, для виду, дескать, за освобожденье от неверных. А на самом деле, собрал под эту думку всех недовольных, и противные себе племена истребляет. Желает единоличную власть иметь. Гутарят, даж письмо царю писал. Мол, не мешай нам меж собою драться. Мол, я, когда свой верх установлю, сам положу тебе мировую.
Алексей почесал в затылке. Голова шла кругом: мирные, неверные, враждующие племена, мусульмане — как разобраться в этом огороде, не поймешь, с какого краю полоть.
— Можно ли во всем этом смыслить? — спросил он, задумавшись.
— Можно, только надо ли? Наша забота — служить справно, воевать умело.
— Для того и следует знать всякую тонкость.
— Тонкость? Я вот тебе растолкую главную тонкость. Ни штыков, ни пуль они не боятся — отчаянные башки. Но вот, чего не понимают — от того теряются.
— Вы о двуруких?
— Да нет, — отмахнулся атаман. — Я про обычаи ихние, как ты и просил. К примеру, пошли как-то раз наши служивые на базар. Глядят, там солдаты другого полка с чеченцами дерутся. Наши, конечно, бросились помогать… Кому, ты думаешь?
— Уж, верно, не чеченцам.
— Вот именно, что чеченцам. Говорят, тех мало, русских много — нечестный бой, конфузный. Заступились, в общем. А потом свела их нелегкая в деле, узнали горцы наших, растерялись, замешкали…
— Неужель, не тронули?
— Угадал. Повернули войско и с миром ушли. А в другом случае полный эскадрон в лощине конного черкеса подранил. Думают, неладно как-то получилось: целым отрядом одного дикаря загнали, бросить жалко, замерзнет. Зимой было дело. Взяли с собой, привезли в крепость, выходили. Как поправился, отпустили с Богом. Так он, бедолага, на радостях растерялся, да пригласил всех к себе в гости. В немирной аул, промежду прочим.
— Неужель, поехали?
— А то. И ни одна собака их не тронула. Но более всего они не понимают, когда русские офицеры берут их сирот на воспитанье…
На этом месте за окном вновь послышались твердые командирские шаги… И опять, не Туманова.
— Ваш бродь, — заглянул в хату Прохор, — дозвольте вас еще побеспокоить.
Алексей, привычно извинившись, вышел на улицу.
— Что на этот раз?
— Ваше благородие, — по-детски заканючил унтер, — избавили б вы нас с Маришкой от хлопот. Что ж, мне теперь, всю ночь туда-сюда бегать?
— Разве я доставляю тебе хлопоты?
— А то нет. Опять с посланьем прибыл.
— В чем оно?
— Просят не держать на них зла, если чем обидели.
Губы Алексея растянулись в довольной ухмылке. Опыта в общении с дамами у него было немного, но один полезный закон он знал назубок: «чем меньше женщину мы любим, тем больше нравимся мы ей». Этой наукой, собственно говоря, и пользовался (кажется, пока выходило недурно).
— А хочешь, братец, услышать откровенное признанье?
— Пожалте, если угодно, — устало вздохнул Прохор, присаживаясь под яблонькой.
— Так вот. Мне, видишь ли, по-сердцу барышни тихие, скромные, кои красавицами себя не подносят, хотя таковыми и являются, как твоя Маришка, к примеру.
— Вам тоже глянулась?
— Разумеется. Настя же, напротив: не столь привлекательна, сколь мнит о том. Орлы ей отчего-то грезятся, герои. Бог в помощь. Я не орел и становиться им не помышляю. Тем, полагаю, разговор и кончим.
— Мне так и донести?
— Умом, что ль, повредился? Должно такт иметь. Впрочем, какой такт, если я за глаза об этом рассуждаю. Передай, словом, — озабочен службой, не до утех.
— Понял, — кивнул Прохор и направился к воротам. — Озабочен, не до тебя.
Алексей махнул рукой и вернулся за стол. По-чести сказать, сейчас его больше занимали иного рода заботы.
— Так вы, Яков Степаныч, рассказали мне о русской обычности, которая вызывает удивление в дикарях. Меня же, более прочего, интересует местный колорит, говорят, он любопытен.
— Ничего особо хитрого в нем нет, — крякнул атаман, облокотившись на стол. — Первым делом надо помнить, что всем у них заправляют старейшины. Их слово — закон, неподчинение строго карается. Поэтому, когда приходишь в аул, проявляй к ним уважение.
— У нас то же самое, однако ж, стариков мало кто слушает.
— А здесь слушают и род свой до пятого колена знают. Теперь далее. Гость для них — святой человек, и если тебя пригласили в дом, то хозяин отвечает за твою жизнь головой, можешь ничего не опасаться.
— Даже, коли русский?
— Независимо — любой. И еще, раз уж речь зашла о гостях. Попадешь случаем за мусульманский стол, имей в виду — пищу у них можно передавать только правой рукой, левая считается нечистой.
— Как же так?
— Ею сморкаются, моют стыдные части тела и прочее.
— Какая дикость, право.
— У-у, — вытянул губы атаман, — да ты, я вижу, о Коране и не слышал?
— Помилуйте, я христианин. К чему мне знать иные религии?
— Тогда слушай малость длиннее, а то, не ровен час, без головы останешься по-неведенью. Значит так, свинину они не потребляют.
— Отчего же?
— Грязное животное, жрет, что попало. Далее: хлеб ножом не режут.
— Вы шутите?
— Была охота. У них считается, что Аллах за это может урезать пищу. Кстати, скотину едят только обескровленную, то есть, запоротую. Удавленную или убитую ударом не трогают. Кушанья берут пальцами, но никак не двумя. Кости не облизывают и не обгладывают. Вот, вроде бы, по столу и все диковины. Что забыл, потом напомню.
— По столу, говорите? А, кроме того, есть и другие?
— А как же?! К примеру, нельзя рисовать ни зверей, ни людей. Запрещается появляться перед женщиной с голым брюхом.
Алексей заинтересованно встрепенулся. Какого мужчину оставит равнодушным разговор о дамах, тем более таких загадочных, как местные дикарки.
