Николай Стародымов - Я пришел убить хорвата
Дмитрий Попов из бункера выскочить успел. Он попытался отбежать к лесу, укрыться за деревьями. Однако мусульмане были совсем близко, стреляли умело, в упор. Так что шансов у Дмитрия было не так уж много. Он успел добежать до дерева, когда его настигла первая пуля. Парень упал на колени, обхватил руками ствол дерева и медленно сполз на землю. А в его мертвое, уже бездыханное тело, садили и садили новые и новые пули.
Третий доброволец, Павел, своим шансом выжить воспользовался в полной мере. Он не попытался бежать. Выскочив из бункера, он плюхнулся на землю и прошелся длинной очередью из пулемета по зарослям, ощетинившимся автоматными стволами. Ошеломленные такой дерзостью мусульмане на мгновение ослабили огонь. И тогда Павел поднялся в рост и начал длинно строчить стоя, поводя стволом из стороны в сторону едва ли не на сто восемьдесят градусов. Он стоял и поливал свинцом кустарник, словно заговоренный былинный богатырь. По нему на какие-то мгновения даже стрелять перестали!
Тут-то оказавшиеся вместе с ним в бункере сербы попытались бежать. Однако увидев перекошенное бешенством лицо Павла и дымящийся ствол пулемета, весьма недвусмысленно глядящий на них, услышав отборный русский мат, несущийся в их адрес, подхватили свое оружие и тоже открыли огонь по противнику.
Тем не менее сила была на стороне мусульман. После тяжелого боя положай пришлось оставить.
Это тоже особенность данной войны. Русские, конечно же, остались бы стоять насмерть, тем более, что к ним подоспели товарищи. Сербы же, что православные, что мусульмане, да и хорваты тоже, как правило, почувствовав силу противника, легко оставляют позиции и отходят, а потом, сосредоточив свои подразделения, при поддержке артиллерии, легко восстанавливают «линию фронта».
Странная это война. Иной раз складывается впечатление, что с обеих сторон воюют только интервентные, да юречные четы, добровольцы, какие-то элитные подразделения, да фанатики или кровники. Остальные стараются попросту не высовываться. Словно как ждут, что кто-нибудь их помирит, как поругавшихся приятелей…
Владимир Сафонов и Дмитрий Попов в тот день остались там, на высоте, их тела муслики унесли с собой. Лишь позже в результате одной боевой операции был захвачен населенный пункт, где местные жители указали, где закопаны (не похоронены, а именно закопаны — в яме, лишь слегка присыпанные землей) тела ребят. Их потом перезахоронили на кладбище в городе Вышеград.
К слову, на вышеградском, да и на некоторых других, кладбищах уже образовались целые сектора из могил русских добровольцев. К сожалению, я не знаю всех их имен. Более того, боюсь, их никто не знает. Потому что далеко не все наши добровольцы воюют вместе, далеко не все поддерживают связь между собой. Я совершенно точно знаю, что русские ребята были в контрдиверсионном подразделении легендарного капитана Драгана, у воеводы Славко Алексича… Ну а поскольку, как я уже говорил, многие скрывают свои настоящие имена, нет сомнения, что кто-то похоронен здесь под прозвищем или вымышленной фамилией.
Насколько я знаю, русские могилы есть на кладбищах (по-сербски «гроблях») в Вышеграде, Праче, Прибое, Сараево… На сараевском Еврейском кладбище, в районе которого воевал отряд русских добровольцев, похоронено не меньше пятнадцати наших земляков. В Белграде, в храме Святой Троицы, хранится знамя 2-го Русского добровольческого отряда (самодельный черно-золотисто-белый официальный триколор российской монархии) и имеется памятная доска со списком погибших бойцов отряда.
Лично я ни с одним из погибших знаком не был. Потому что-то сказать о них я могу только со слов других.
О Константине Богословском речь еще впереди. О Владимире Сафронове и Дмитрии Попове я уже рассказал. Андрей Неменко и Василий Ганиевский — ребята еще из первой волны добровольцев, их уже здесь никто не помнит, только тщательно ухаживают за могилками, которые находятся возле православного храма на берегу Дрины в Вышеграде. 5 января 1994 года в Сараево был убит уральский казачий сотник и поручик сербской армии Виктор Девятов (правда, в одном из источников он назван Десятовым, так что я точно не знаю, как правильно пишется его фамилия), у которого в Екатеринбурге осталось двое детей. Он пытался вытащить из-под обстрела убитую женщину, беременную сербку по имени Мира и ее раненого мужа, но его «достал» мусульманский снайпер, который бил по тем, кто пытался их спасти (такой способ «работы» снайпера называется «на живца»). Полковник Войска Донского Геннадий Котов, прошедший до того Приднестровье, Абхазию и Северную Осетию. Пермяк Анатолий Астапенков, служивший некогда в морской пехоте, каратист, воевал сначала в сербском штурмовом отряде, потом перешел в Русский добровольческий отряд, где и нашел свою смерть. На одной из фотографий у его могилы стоит его друг, отставной мичман морской пехоты, командир 3-го РДО Александр Шкрабов, погибший позднее на Мошавичкой брдо, что в Чемернских горах; рассказывают, что к Александру накануне приехала жена и уговорила единственный раз надеть бронежилет, который его, увы, не спас. Москвич Дмитрий Чекалин в биографии имел восстановление Спитака и войну в Приднестровье, а здесь был вынужден, окруженный, подорвать себя гранатой, чтобы не попасть в плен. Биография Михаила Трофимова — подлинный сюжет для захватывающего приключенческого романа: капитан спецназа ВДВ в Афганистане, два ордена Красной Звезды, потом снялся каскадером в десятке фильмов, приехал в Сербию, здесь отлично дрался и тоже погиб. Был офицером Советской Армии и Юрий Петраш, который каждое утро брал переносной зенитно-ракетный комплекс «Игла» и ходил на «охоту», мечтая сбить какой-нибудь натовский самолет, которые беззастенчиво до наглости летали над всей сербской территории. Поражает своими зигзагами жизненный путь Петра Малышева — ювелир, диггер, инструктор верховой езды, одно время даже державший лошадь в московской квартире, он прошел Приднестровье и Сербию, где и погиб 3 октября 1994 года под Олово…
Приведенный список, повторюсь, далеко и далеко не полный. Я составил его по разрозненным фактам, почерпнутым у разных авторов публикаций и в рассказах очевидцев. К сожалению и к позору России, наши герои-земляки на поле брани вынуждены скрывать свои подлинные имена и фамилии даже в публикациях в отечественной прессе. Примерами тому могут служить хотя бы некий Владимир из Харькова (известен как Хохол или Владо), в период командования которого одним из добровольческих отрядов не было убито ни одного человека, или Олег Валецкий, который женился на сербке и остался на Балканах — в дальнейшем он будет заниматься разминированием территории республики.
Без вести в Краине пропал только один наш земляк. Это Александр Тептин, который во время боя не то вследствие контузии, не то из-за тумана потерял направление и отстал от своих. Имеются косвенные данные, что он погиб, но только тело его никто из наших не видел.
…Налетевшая на колдобину машина резко дернулась. Я инстинктивно схватился за автомат, а другой рукой — за борт, чтобы не вылететь из кузова.
— Как везешь, водила, тебя растак! — выматерился Ленька.
В окошко выглянул серб и весело осклабился, видя наши злые лица. Что-то прокричал в ответ, наверное, извинялся. Я снова уселся на лавку. Мысли вновь вернулись к тому кровавому давнему бою на горе Заглавок, или Заглавк, как ее нередко именуют сербы.
…Параллельно с бункером муслики напали и на второй положай. Там у них внезапности не получилось. Потому наши сумели дать им отпор, позицию не оставили. Правда, и там один человек погиб — совсем еще молоденький парнишка, едва ли не неделю до того приехавший в Югославию. Звали его Константин Богословский. Ему осколком минометной мины снесло полчерепа… Рассказывают, Константин замечательно играл на гитаре.
Уж не знаю, правду ли говорят, или нет, но вроде бы в том бою мусульмане потеряли чуть ли не девяносто человек убитыми и под сто ранеными. Кто его знает, правда ли это… Уж слишком соотношение потерь кажется невероятным, особенно если учесть внезапность нападения. Хотя с другой стороны соотношение потерь у сербов и мусульман и в самом деле слишком часто зашкаливают за рамки самых невероятных расчетов. На одного павшего серба нередко приходится по 10, а то и по 15 убитых обрезантов. Обкуренные наркотой и взвинченные массовым фанатичным психозом, муслики нечасто утруждают себя тщательным планированием операций. И только безалаберность сербов позволяет им обходиться лишь соотношением потерь 1:10.
Повторюсь: тут странная война. По большому счету, по-настоящему боевыми частями и подразделениями можно считать только элитные формирования, вроде «Ласте» («Ласточки») или «Црни лобудови» («Черные лебеди») у мусульман или «Серебряные волки» у сербов. Ну и мы, добровольцы здесь и наемники там, естественно. Скажу без излишнего хвастовства и с искренним уважением к противнику: там, где лоб в лоб сходились пришлые (за деньги или из принципа) вояки, именно там чаще всего и происходили самые ожесточенные бои. Я ошибаюсь? Быть может. Но только такое убеждение со мной разделяют многие наши добровольцы…
