Андрей Жариков - Крушение «Кантокуэна»
В ту ночь отделение Колобова разместилось под навесом, где хранились высохшие стебли кукурузы. Приказав часовому смотреть в оба, командир расстелил шинель и улегся на мягкую постель рядом со своим другом сержантом Котиным.
— Давно не спал под навесом, — сказал он, подсовывая под голову вещевой мешок. — Здесь мы хорошо отдохнем…
Только заснул Колобов, как послышался требовательный голос:
— Товарищ командир, срочно в штаб! И на одной ноге!..
— Это почему же на одной? — удивился сонный Колобов, застегивая ворот гимнастерки.
— Комбат так сказал. — Солдат кинул за спину автомат. — Не отставай, Котин!
— А я не Котин, я — Колобов.
— А зачем же вскочил? Где Котин?
— Здесь я, — отозвался сержант. — Остаешься за меня, Колобов.
— Есть остаться за командира! — отчеканил Колобов.
Небольшая походная палатка командира батальона была недалеко, но темной ночью в зарослях полыни без проводника найти ее невозможно.
На складном столике светили два карманных фонарика. Один — ярко, а другой — тусклым красноватым светом.
Майор взял фонарик, который светил ярко, и навел луч света на человека в длинной беловатой рубахе. Он был небольшого роста и босоногий.
— Этот китайский патриот знает, где притаились камикадзе. Знаешь, кто это такие? — спросил майор. — Смертники.
— Слышал, но ни разу не видал, — ответил сержант Котин.
— Век не видать бы их! — в сердцах бросил командир батальона. — Заживо продали себя императору, а когда узнали, что Квантунская армия разбита, не против в живых остаться…
Майор осветил сержанта с головы до ног, потом остановил круг света на впалой груди китайца и стал говорить громко, словно туговатому на ухо собеседнику:
— Вот ему покажи, товарищ, где ты повстречал смертников. Он пойдет со своими солдатами и возьмет в плен всех камикадзе. Можешь указать то место?
— Они за слива-дерева попрятались близко от дороги, а утром будут бросаться под ваши танки. Я знаю… Это опасный японский солдат. Но у них нет винтовки. И совсем мало их, только пять.
— А ты откуда так хорошо знаешь русский язык? — поинтересовался майор.
— О! Я был слуга у русского эмигранта. Генерал Богоявленский. Он уже умер, а его семья совсем близко. Я за скотом смотрю. — Китаец поклонился.
— Надо бы проводнику обувь дать какую-нибудь, — предложил Котин. — Как-то неудобно: мы в сапогах, а он разутый.
— Нет, не надо, совсем не надо, — возразил китаец. — Обувь делает громко шум, а мы подкрадемся тихо…
— Понял, Котин? — спросил майор. — А если понял, то всему взводу разуться. И тихо. Вот он говорит, что они залезли в земляные норы и сверху закрылись кукурузными стеблями. Задача: подкрасться и всех взять в плен! Если будут сопротивляться или убегать, уничтожить! Все ясно? Выполняй!
Китаец опять поклонился майору, но на этот раз сложил ладони перед своим лицом.
Когда вышли из палатки, китаец схватил шершавой рукой руку сержанта и заговорил взволнованно:
— Спасибо, товарищ, спасибо. И не бойся, это трусливые японцы. Я говорил с одним камикадзе. Я пас волов, а он подошел ко мне и сказал: «Япония потерпела крах, нет смысла умирать за императора». Значит, они уже не настоящие камикадзе. Я ему ответил: «Сдайся русским, они справедливые, пленных не убивают». Но он трясет головой: «Нет, смертников убивают».
— Чепуха, конечно, — сказал Котин. — Мы не уничтожаем военнопленных. Ну, пошли, я подниму свой взвод.
Как приказал майор, весь взвод разулся. На ноги намотали портянки. Котин и Колобов проверили у каждого солдата снаряжение, не гремит ли что. Котелки и саперные лопаты оставили на месте.
Всем, кто в ту ночь вышел на боевое задание, была поставлена конкретная задача: с кем идти рядом, по какому сигналу набрасываться на врага. Было решено развернуться в цепь и прочесывать придорожную местность до самого моста.
Но когда через час-полтора пришли на место, китаец вдруг сказал, что принятый маневр плохой, опасный, и пояснил:
— Как только будет схвачен хоть один смертник, все другие убегут или подорвут себя.
— Что ты предлагаешь? — спросил сержант.
— Моя думает так: вы притаитесь. Моя будет кричать по-японски: «Сдавайтесь, Красная Армия обещает сохранить вам жизнь. Зачем умирать за императора? Японская армия уже разгромлена. Вы все окружены». Я — китайца, люблю СССР и добра хочу…
— Послушай, сержант, он дело говорит, — сказал вполголоса Колобов. — Эти смертники враз могут взорвать и себя, и наших ребят, если мы не успеем скрутить им руки.
Китаец взял руку Котина и прислонил к своей груди:
— Вот мое сердце говорит, что надо делать.
— Согласен. Но не подходи к ним, мил человек, близко. Смертник может ударить ножом.
Проводник быстро исчез в ночи.
Минут через пять-шесть он что-то выкрикивал вдали на японском языке, перебегая с места на место. Его голос слышался то слева, то справа. Потом стало тихо, но не надолго. Проводник опять стал что-то выкрикивать, и, как показалось Котину, кто-то ему кричал в ответ.
— Отозвался один, — сказал Колобов. — Может, я побегу туда с ребятами?
— Давай! — согласился Котин. — Но тихо.
Едва ефрейтор Колобов с пятью солдатами ушел вперед, как на дороге неожиданно вырос темный силуэт человека. Он стоял на одном месте. В темноте невозможно было увидеть, есть ли у него оружие.
— Ложись! — приказал шепотом сержант. — Не стрелять.
Человек зашевелился, но с места не двигался. Потом что-то крикнул, словно протявкал щеночком, и исчез.
— Пинтохин, Лыков! Тихо вслед за ним! Напасть незаметно. Мгновенно заломить руки, чтобы он не успел взорвать заряд.
— Есть! — ответил Пинтохин. — Коля, за мной!
Не прошло и минуты, как послышался бас:
— Знамо, не вырвешься!
Вскоре Пинтохин вместе с Лыковым, таким же могучим солдатом, приволокли смертника, увешанного, как парашютист, сумками. Японец что-то бормотал, крутил головой, но не сопротивлялся, не пытался убегать.
— Вот досада, никто не знает, что он говорит… — сокрушался сержант Котин. — Снимите с него взрывчатку, — приказал он.
— Товарищ командира! — кричал из темноты проводник. — Эй, эй! Товарищ!
— Мы здесь! — отозвался Котин.
— Не стреляй, товарищ командира! Это мы: один китайца и три японца…
— Сюда, мы ждем! — еще раз крикнул сержант.
Смертники были увешаны взрывчаткой, заложенной в прочные брезентовые сумки. Никто из них не мог сам снять смертоносный груз, намертво застегнутый их командиром.
— Они просят, — сказал проводник, — убить их здесь, чтобы император на том свете не узнал, что их взяли в плен…
— Мы гарантируем жизнь всем, кто сдался в плен, — объяснил Котин. — А император японский теперь не накажет солдат. Все японские войска окружены и сдаются в плен.
Китаец долго объяснял что-то японским солдатам.
— А где же еще один? — спросил Котин. — Ты сказал, что видел пятерых.
Китаец не успел ответить. Не так далеко тишину распорола автоматная очередь, а потом блеснуло пламя и раздался взрыв.
Японцы что-то говорили, взволнованно размахивали руками и порывались бежать туда, где раздался взрыв.
Вскоре появился Колобов со своими солдатами.
— Убегал, — доложил он. — Я полоснул вверх, чтобы напугать, а он, дурак, взорвался.
— Знамо, взорвался, вон как громыхнуло, — заключил флегматичный Пинтохин.
— Слушай, товарищ, — обратился Котин к проводнику, — спроси у японцев, есть еще смертники здесь?
— Нет, больше нет, — ответил проводник. — Уже спрашивал. — Он стал разговаривать с японскими солдатами, подскакивал то к одному, то к другому, а потом перевел: — Они говорят, что мост заминирован и, возможно, там за рекой есть охрана.
— Ну, что ж, — заключил сержант. — Срочно возвращаться к своим!
В пути один из японцев не умолкая говорил проводнику, а тот переводил, что он еще молодой солдат и не отвечает за присягу, которую дал императору. Зачем умирать, если он не жил, как другие камикадзе, не имел много денег. Старые, ожиревшие камикадзе могут умирать, потому что они ели сколько хотели, имели много денег. А в его семье восемь детей…
Другой японец сказал, что у камикадзе три смерти: от взрыва своей взрывчатки, а если струсил, то от сабли командира, и от пули врага, если сдался в плен…
— Враки! — сказал Колобов. — Ни одного пленного мы пальцем не тронем. А вот японцы зверствуют над нашими людьми.
— Знамо, — согласился Пинтохин. — Мне один земляк в полку сказывал, что эти смертники целыми ротами набрасываются. И как очумелые. Их лупят, а они лезут да еще орут по-своему: «Умрем за императора! Банзай!»
— Разговоры прекратить! — потребовал сержант. — Прибавить шаг!
…Ночная темь уже растворялась, и Котин заметил, что один японец удивленно посматривает на его ноги.
