Николай Михайловский - Час мужества
«Ох, если бы наша! Тогда конец страданиям», — думал каждый, с опаской выглядывая из-за борта и мысленно представляя встречу с нашими моряками. Но там откинулся рубочный люк, на палубе, как тени, мелькнули сулуэты подводников, проскользнули к пушке, начали ее поворачивать и с попутным ветром донеслась лающая немецкая речь.
«Скорее уходить!» — вот мысль, которая сейчас владела Белым и его спутниками. Они перебросили парус на другой борт и, резко изменив курс, стали удаляться от опасности, благо шлюпка находилась в затененной стороне и немцы не могли ее увидеть, а наши мореплаватели долго наблюдали за ней, пока она не погрузилась снова.
Появление вражеской лодки насторожило. С восходом солнца старшина Белый принял от Пельника вахту, выдал по последней галете, каждому досталось по глотку пресной воды. И тут сам собой возник разговор, как дальше жить, чем питаться, чтобы не свалил голод.
Михаил Штеренбоген, еще совсем недавно раззадоривавший всех воспоминаниями о шницелях с жареной картошечкой, теперь вдруг выдвинул новую идею:
— У нас есть ремни. Они из кожи. А кожу можно есть... Слыхали?
— Попробуй, укуси...- недоверчиво отозвался Жора Селиванов.
— Конечно, так не укусишь. А если размочить в соленой воде, совсем другое дело.
— Как ты будешь его мочить?
— Очень просто. Закрепим шкертиком, выбросим за борт и пусть тянется за шлюпкой. Через сутки, как миленький, размокнет... — убеждал Штеренбоген так, будто ему одному все уже известно.
— Ну ладно, попробуем, — согласился старшина. — А вот как быть с водой, уму непостижимо. О пресной воде нечего и думать, хотя бы морскую воду остужать и то счастье.
Тут и сам Штеренбоген призадумался. «Холодная вода на порядочной глубине, — казалось, сам с собой рассуждал он. — Значит, надо ее добыть. Как же это сделать?»
«Да, как это сделать?» — думал каждый.
Штеренбоген был поглощен размышлениями. И вдруг его лицо озарилось: «Придумал! Нашел!»
Михаил взял алюминиевую фляжку, отвинтил пробку, понюхал:
— Спиртом пахнет, совсем здорово!
Привязал к фляжке уключину и на пеньковом конце выбросил ее за борт. Фляжка скрылась, ушла на глубину. Через несколько минут он потянул фляжку обратно, припал губами к горлышку, пропустил несколько глотков воды и замотал головой. Вода оказалась теплой, соль оседала на языке.
— Зачерпывает воду с поверхности, — в сердцах ругнулся Михаил нахмурясь. Он думал, что же еще сделать? Неужели так они и будут голодать да к тому же давиться омерзительно-теплым, соленым раствором? Глаза бы не глядели на это море, синее, манящее со стороны, а вместе с тем не облегчающее тяжкой участи людей, а что-то затаившее против них...
Ему пришла в голову еще одна мысль, но прежде чем объявить о ней во всеуслышание, он решил испытать: все было, как и в первый раз, только к пробке он привязал бечевку, и, когда фляжка ушла на большую глубину, он выдернул пробку. Быстро вытянув посудину, Михаил отпил из горлышка, не удержался, воскликнул:
— Теперь то, что надо! Прошу...
Все по очереди пригубили фляжку, добытую с двадцатипятиметровой глубины, и подивились смекалке своего товарища.
— Живем! — обрадовался старшина. — Холодненькая и спиртягой отдает...
— Ну, насчет спиртяги ты загнул малость, — заметил Штеренбоген, хотя сам прекрасно понимал, что эти слова сказаны старшиной для поддержания бодрости своих ослабевших спутников.
Плохо ли, хорошо ли, выход из положения, кажется, был найден: даже морская холодная вода хотя бы на время снимала сухость во рту.
Ну а чем питаться? Как поддержать силы, тающие с каждым днем?
В разговорах между собой они главным образом рассуждали о еде, вспоминая обильные и вкусные обеды на аэродроме. Даже старшина уже не перечил, а то и сам вспоминал кока, работавшего до войны в ресторане.
— А ты пробовал пироги с грибами? — спрашивал Пельник. — Мамаша каждую субботу тесто ставила и каких только пирогов не напечет!..
Штеренбоген терпеливо слушал рассказчиков, а под конец вставил свое острое словцо:
— От поэзии к прозе — один шаг. Давайте-ка наш ремешок испробуем...
И все прекрасные воспоминания ушли разом, а перед глазами на банке лежал ремень, целые сутки волочившийся за шлюпкой. Сжимая нож длинными худыми пальцами, Штеренбоген с усилием разрезал ремень на мелкие кусочки. Все с вожделением и надеждой смотрели на черные квадратики. Казалось, только они и могут спасти от голодной смерти.
Как положено, старшина первый снимал пробу. Он взял самый маленький квадратик и, поморщившись, принялся жевать. Потом к новой пище потянулись все остальные. Они сидели и лежали; их челюсти работали, как жернова, но просоленная кожа, хотя и казалась мягкой, эластичной, однако ничем не отличалась от резины; разжевать ее было невозможно... И после долгих усилий они поочередно выкинули жвачку за борт.
Никто из них не сетовал, понимая, что ни старшина, ни Штеренбоген тут ни при чем.
Начинался шестой день. Михаил Штеренбоген нес вахту. Он сидел на банке в трусах, тельняшке, изнывая от жары, время от времени ложился грудью на борт и спускал голову в воду. Становилось прохладнее, а через полторы-две минуты лицо опять обжигало солнце, волосы склеивались и твердели. Тело ныло в болезненной истоме. Опять тянуло к воде. И вот, уже не первый раз перекинувшись через борт, протянув руки вперед, Штеренбоген совершенно непроизвольно схватил и зажал в ладони что-то скользкое, студенистое. Он выбросил свою находку на банку и крикнул:
— Ребята, медуза.
— Старшина, сидевший на руле, встал, наклонился: прозрачная слизистая масса, похожая на студень, лежала на банке. Двое подвахтенных тоже вытянули головы.
— А что, если ее испробовать?! Ведь морское животное, в ней есть какие-то соки жизни, — сказал Штеренбоген и вопросительно посмотрел на старшину. Тот поддержал:
— Конечно, давай пробуй!
Недолго думая, Штеренбоген разрубил медузу на четыре части и, не дожидаясь, пока его товарищи поднимутся и приложатся к неизведанному блюду, первый ухватил губами кусок слизи, поморщился и выплюнул за борт. Однако сознание того, что это единственно возможная еда, заставило его побороть отвращение и искать способ, как бы съесть эту медузу. Недолго думая, он снял тельняшку и, зажав в нее медузу, начал ее высасывать...
— Теперь порядочек...- сообщил он товарищам, глотая то, что называл соками жизни.
Остальные тоже стянули тельняшки и последовали его примеру, заботясь о том, чтобы поддержать свои убывающие силы. Все одобрительно отозвались о еде, добытой Штеренбогеном:
— Здорово ты, Миша, придумал, — сказал старшина, проглотив положенную ему порцию. — Только аппетит разбудил. Как мы будем ее добывать, ведь никто не может держать растопыренные руки и ловить ее, подлую?!
Штеренбоген выдвинул свой план:
— На носу будет сидеть наблюдатель. Как увидит медузу, тут же доложит, и кто-то должен прыгнуть за борт. Старшина Белый выразил опасение:
— А шлюпка уйдет вперед, и мы из-за этой проклятой медузы кого-нибудь недосчитаемся...
— Надо сразу спускать парус и стопорить ход, — пояснил Штеренбоген.
Все пришли к выводу, что стоит попытать счастья...
Жора Селиванов, как самый слабый, был назначен наблюдателем.
Проходили часы, а медуз как будто и не бывало. Но вахту продолжали нести настойчиво, терпеливо.
Наконец отощавшим голосом Селиванов известил, что слева по борту появилась медуза. Белый прыгнул в воду.
Он схватил ее, пытаясь зажать, но в кулаке осталась лишь маленькая горсть слизи. Стало очевидно, что такой способ охоты за медузами ничего не даст.
— Был бы сачок... — заметил старшина.
— Мечты, мечты... — тяжело вздохнул Штеренбоген. Он снял с себя тельняшку, разложил на банке и долго над ней колдовал, завязывал какие-то узлы. Подняв тельняшку над головой, он объявил:
— Вот это и есть сачок! А ты смотри в оба. Как только увидишь медузу — сигналь.
Стало вечереть, над морем полыхал огненно-красный шар, уходивший в воду. В это время Жора подстерег плывшую навстречу большую прозрачную шляпу медузы, похожую на мыльный пузырь, и крикнул. В ту же минуту дежурный пловец Штеренбоген кинулся в воду и поплыл: в руке была зажата тельняшка.
Медуза очень скоро оказалась за кормой и быстро удалялась.
— Давай, жми! — кричали ему из шлюпки.
Штеренбоген, догоняя ее, изловчился, забросив сачок вперед, накрыл медузу и теперь беспокоился, чтобы она не выскользнула из мешка, а все, находившиеся в шлюпке, следили за ним, тревожась, что шлюпка ушла слишком далеко и как бы это не привело к несчастью. Был сделан резкий поворот, ветер подхватил шлюпку и понес, но никак не удавалось славировать и подойти к нему вплотную. А между тем было видно, что он уже выбился из сил и нуждается в помощи, хотя заветный сачок держит в зубах, боится выпустить...
