Максим Бутченко - Три часа без войны
— Ну что, господа сидельцы, заскучали тут, пока я отрубился? — гнусаво спросил он.
— У тебя, старика, часто вот так электричество отрубают? — поинтересовался Илья.
Пётр Никитич повернулся в сторону заключенного, расправил бороду и ответил:
— Я посмотрю на тебя в старости. Будешь ходить с телепающимся электрическим кабелем позади. Умник.
— О чем ты говоришь, дед? Я не доживу! — продолжал Кизименко.
— Все так говорят. Например, я думал, что сорок — мой предел. Ан нет, вот живой-здоровенький, — продемонстрировал себя Никитич и попытался исполнить матросский танец «Яблочко». Но только он пару раз залихватски стукнул по ногам, как в районе поясницы раздался хруст, и дед согнулся в три погибели.
— Ой-ой-ой, — затараторил он, а потом пошлепал ближе к нарам, кое-как развернулся и сел. Опустив бренное тело на твердую поверхность, дедуля выдохнул, как самолет перед тем, как пилот заглушает двигатели.
— Эх, терминатор ты проржавевший, сдадим тебя скоро на металл, — продолжал издеваться Илья.
Среди стонов и кряхтенья можно было разобрать всего несколько слов вроде «сам дурак», «дай мне отдышаться, и я тебя огрею своей железной клешней», «подожди, никуда не уходи, сейчас я до тебя доберусь».
А в это время Лёха смотрел на старика, слушал, как тот мастерски отгавкивается, и думал, что в его поведении есть симпатичные и понятные нотки. Но в то же время что-то пугает. Он силился понять, что приводит его душу в смятение, но безуспешно. «Слишком много темных пятен в биографии Никитича», — думал Лёха.
— Так, может, тебе интересно, что со мной произошло в Ровеньках? — обратился дед к своему земляку.
От неожиданности тот перестал дышать. Как? Опять? Каким образом он понял? Что вообще происходит?
— Да, интересно, — сухо выдавил шахтер.
— Ага, ага, — довольно закивал головой дед, а сам умостился поудобнее.
Прошел один час семнадцать минут. События переместились в ровеньковский край.
— Первым делом Ильич пригласил меня присесть на ближайшую лавочку. Посреди улицы Ленина — главной в городе — раскинулась тощая каштановая роща. Ее пересекала двухметровая асфальтовая дорожка, по бокам которой кое-где прижались тельца одиноких и редких деревянных лавочек, пасущихся у зеленой травы. К одной из них мы и устремились, — продолжил свой рассказ Никитич.
— Подожди, а что, рядом с комендантом никого не было? — спросил Илья.
— Да был один мужичок. На вид лет шестьдесят. Лицо законченного алкоголика, который три дня уже не пьет. Поэтому наверняка не похож на свое фото в паспорте. Комендант пару раз назвал его Митькой, — ответил старик.
— Так что он от тебя хотел? — поинтересовался Лёха.
— Вначале я решил, что шут гороховый разгуливает со своим помощником, потом, что в психбольнице день открытых дверей, поэтому они скопом шастают по городу. А потом вдруг понял одну важную вещь, — заговорщически произнес Пётр Никитич.
— Дед, да ты издеваешься! Давай рассказывай, не тяни кота за хвост, — возмутился Лёха.
Казалось, что реакция сокамерника наконец-то удовлетворила старика, и он приступил к повествованию.
— Однажды весною, в час небывало жаркого заката, появились два гражданина. Первый — маленького роста, упитанный — был одет в летнюю серенькую пару, свою приличную шляпу пирожком держал в руке, а на сильно заросшем лице помещались сверхъестественного размера очки в черной роговой оправе. Второй — плечистый, седоватый, вихрастый, среднего возраста, в заломленной на затылок бейсболке — был в комбинированном военном костюме из прошедших лет…
Тут дед запнулся и заулыбался во все свои четыре с половиной зуба, но слушатели и ухом не повели. Никитич опечалился, что его литературная аллюзия не произвела должного эффекта, и углубился в свое прошлое.
— Так как вас зовут, товарищ? Откуда родом? — спросил комендант Ильич своего престарелого собеседника.
Пётр замялся. Не знал, стоит ли выкладывать случайному прохожему свои персональные данные, но тот так настойчиво обращался к нему, что хочешь не хочешь, пришлось открыться.
— Петром Никитичем меня кличут. Я из Большекаменки, — пролепетал старик.
— А, Каменки! Слыхал, слыхал. — Военный комендант погладил себя по седым редким волосенкам на голове, предварительно сняв головной убор.
— Вот, скажите мне как пожилой человек: чего вы хотите в жизни? — водрузив на голову бейсболку, продолжал военный чин.
— Как это? — оторопел Пётр.
— Ну, вот вы прожили жизнь, видели, наверное, товарища Сталина, — проговорил Ильич.
Тут лицо деда засияло от удовольствия, а спина вдруг выпрямилась, как струна. Еще бы! Так уважительно к нему обращаются. Но следующий вопрос рубанул острием по шее старика, да так, что тот моментально сник.
— Как нам построить молодую республику ЛНР? — спросил неожиданно комендант.
От такой фундаментальной беседы о мироздании у Никитича вспотели подмышки, что бывало не так часто. Как он однажды выразился: «Я не из потливых». В другой момент он бы заулыбался своей удачной шутке, но теперь ему вовсе не хотелось зубоскалить.
— Я? Нужно подумать, — ответил дед.
Поднял руку, делая вид, что готов рубить правду-матку, а сам стал отчаянно принюхиваться к мышечной области, не идет ли душок. А то «камьедант» подумает: волнуется — значит, есть что скрывать.
— Да-да-да. Подумайте. Хочу услышать, как народ рассуждает.
А «народ» лишь пытался понять, исходит ли от него характерный запах пота или нет, чтобы успокоиться. Ну, а если исходит, то ноги в руки, то есть велик под задницу, — и бежать от этого полоумного главы города. Ильич терпеливо ждал, иногда поглядывая себе на ногти и выскребая из-под них тоненькие полоски черной грязи.
— Ну, э, я, нам… — старик начать издавать звуки, лишь бы что-то говорить, отвлекая внимание от нюхательных маневров.
— Что, что? — не расслышал представитель новой власти.
— Та я, понимаете… — пытался юлить дед.
И вдруг как вдохнет носом воздух, так что, казалось, засосет своими ноздрями лавочку вместе с Ильичем, велосипед и даже, может быть, Митьку, который прогуливался поодаль, делая вид, что не замечает их. Ильич от увиденного вздрогнул, дед икнул, а Митька схватился за свою революционную коричневую кобуру, осматриваясь по сторонам. Через десять секунд Никитичу стало ясно, что дегустация воздуха прошла успешно, потные ароматы не обнаружены, а значит, можно расслабиться. Что пожилой гражданин и сделал. Его дыхание стало ритмичным, взгляд прояснился, уверенности прибавилось.
— Я думаю, что каждый должен жить, организовывая свое жизненное пространство таким образом, чтобы развивать свой внутренний потенциал, — громко огласил Пётр Никитич.
Глаза военного коменданта превратились в два яйца, словно сейчас вылупятся два маленьких ильиченка.
— А-а-а, — протянул он. — Это ты таво. Выдал.
Комендант глубоко задышал, словно набирая побольше воздуха, но не в легкие, а в мозг, запотевший от непривычного дела — думания. Еще полминуты обмозговывал, а потом продолжил беседу.
— А как насчет того, чтобы общество было справедливым? Олигархов чтобы не было? Чтобы не было укропов-фашистов, которые бомбят наши города, убивают наших детей? — задорно подбросил он дрова в топку беседы.
— А у тебя что, ребенка убили? — вовсю расхрабрился старик.
Вопрос застал Ильича врасплох.
— Когда убили? — по-идиотски спросил он.
— Ну, у тебя. Ты сказал: ребенка убили. Как у тебя его убили? Кто? — поинтересовался по простоте душевной Пётр Никитич.
— Не понял. Какого ребенка? Моего? — начал кумекать Ильич.
— Да, что там произошло? — пристал дед.
— Нету у меня ребенка. Я вообще бобыль, — пролепетал комендант.
А потом вдруг замолчал, словно его ударило молнией.
— Так, подожди, подожди. Ты, значит, думаешь, что «укры» не враги? — уточнил комендант.
— А что? Чем враги? Не вмешалась бы Россия, ничего бы не было, — неосторожно ответил дед.
— Как не было? Так ты считаешь, что Путин виноват, что русских жителей Донбасса убивают? — насупился Ильич.
Тут старик осознал свою ошибку. Разговор пошел не туда — и впереди замаячили неприятности.
— Мне вообще-то пора. Бабка дома заждалась, просила к вечеру вернуться, — резко поднялся Пётр, придвинув к себе велосипед.
— Постой, паровоз. Нужно еще тебя проверить, — положил руку на руль комендант.
Старик дернулся, но крепкая рука представителя власти свободной Луганской республики указала, что освобождаться еще рано.
— Мне бабка приказала… Нада домой… Кролики жрать хотят, — пролепетал Пётр.
— Подождут твои кролики. Ответь на один вопрос.
— Какой еще вопрос? — Глаза деда забегали, руки вспотели, ноги затряслись.
