Борис Крамаренко - Пути-дороги
Утром в балке, за греблей, расстреляли девять ушедших из отряда красногвардейцев.
Полевой суд в составе есаула Леща, хорунжего Суслыкина и вновь выбранного атамана — хорунжего Черника заседал во дворе станичного правления. В тот же день был вынесен смертный приговор женам и родным членов ревкома и красногвардейских командиров.
На первом месте в списке был пойманный казак, один из членов ревкома, на последнем — Аграфена Гринь, приговоренная к смерти за то, что ее дочь ушла к красным, а также и за Андрея — ее зятя.
Наскоро сколоченная виселица была поставлена около Церковной ограды.
Наступил день казни. С утра конные нарочные сгоняли народ на площадь. Невдалеке от церковной ограды за вынесенным из правления столом расположился суд. Сбоку с крестом в руках поместился поп Алексей, что–то шепчущий сидящему рядом есаулу.
Члена ревкома вешали первым. Когда веревочная петля коснулась его шеи, он как бы очнулся от того оцепенения, в котором подходил к месту казни. Силясь развязать стянутые веревкой руки, он ударил ногой в живот конвоира.
На него набросились сразу пять казаков, и через минуту он уже бился в петле.
Отец Алексей, прервав разговор с атаманом, нехотя поднялся из–за стола, торжественно поплыл к группе осужденных. Атаман нагнулся к Лещу:
— Ты меня, есаул, не обидь, отсюда прямо ко мне иди обедать, ждать буду.
Лещ утвердительно кивнул головой. Атаман, выпрямляясь, скучающим взглядом окинул толпу. К столу быстро подошел весь красный от гнева отец Алексей. Тяжело опускаясь на пододвинутый атаманом стул и оправляя рясу негодующе прошипел:
— Вот мерзавцы! От святого креста морды воротят. Только две бабы поцеловали.
… Гриниху казнили последней. Когда ее грузное тело повисло в воздухе, истертая веревка лопнула, и старуха тяжело грохнулась на землю.
Вскочив на ноги, она с перекошенным от ужаса лицом кинулась в толпу. Бабы и казаки, крестясь, в страхе расступались перед ней, давая дорогу. Выбравшись из толпы Гриниха опрометью бросилась бежать по площади.
Первым опомнился атаман:
— Поймать ее!
Конвоиры, толпясь и переругиваясь, бросились в погоню. Догнали Гриниху уже около дома и, избив плетьми снова повели на площадь.
Вырываясь из рук конвоиров, она выкрикивала в притихшую толпу:
— Казаки, казаки! Чего же вы смотрите? Бейте их, бандитов проклятых!
Толпа колыхнулась, плотнее пододвинулась к месту казни. Послышались негодующие голоса:
— Отпустите бабу!
— И так довольно народу перевешали!
Когда Гриниху подтащили к виселице, оказалось, что нет запасной веревки.
Есаул Лещ взял атамана за рукав чекменя:
— Слушай, Семен Лукич! Может, того… заменим ей шомполами. К тому же, родственница она мне…
Атаман равнодушно пожал плечами:
— Хозяин станицы ты — поступай, как знаешь.
Есаул, крутнув пальцами рыжий ус, тяжело поднялся со стула.
— Господа казаки! — кашлянув, он подождал, пока утихал шум. — Военно–полевой суд в лице, — он важно ткнул себя пальцем в грудь, — есаула Леща, атамана вашей станицы Черника и хорунжего Суслыкина постановляет, — атаман и хорунжий встали, — смертную казнь Аграфене Гринь, ввиду ее малых детей, заменить сотней ударов шомполами…
После казни расходились молча, боясь встретиться взглядами друг с другом. Полуденный зной опал. Подувший с лиманов свежий ветер закрутил пыль и, взбив ее столбом, унес с опустелой площади.
Глава XIII
Максим медленно прохаживался с Сергеевым по давно не метенному перрону в ожидании начальника конной разведки, посланной им в Тимашевку. Ольшанский со стариком в красной фуражке пошел осматривать только что прицепленный паровоз.
По проселочной дороге, вьющейся вдоль насыпи, закружилась пыль.
Максим остановился, вынул бинокль:
— Разведка, Дмитрий Мироныч.
И передав бинокль Сергееву, повернулся к эшелону:
— По–о–о-о-лк! По ваго–о–о-нам!
— По ва–а–а-агона–а–ам! — пропели батальонные и ротные командиры.
Бойцы, толпясь, заспешили садиться.
Со станции, придерживая рукой шашку, бежал к Максиму высокий худой парень в синей черкеске.
— Беда, Максим! В Тимашевке конные части кадетов!..
Максим с грустью сказал:
— Обошли, гады! Не иначе, как драться придется, а патронов всего по семь на человека.
Подошел Ольшанский:
— Ну, паровоз готов! Можно ехать.
— Некуда ехать. Тимашевка занята.
Ольшанский протяжно свистнул.
Что ж делать теперь будем?
Надо высадиться и идти на Кореновскую через Выселки, в обход кадетам, — уверенно проговорил Сергеев.
Ольшанский тоскливо посмотрел на голую степь:
— Что ж… Пожалуй, Сергеев прав.
Сдвинув кубанку, Он вытер рукавом потный лоб. Максим утвердительно кивнул голевой.
— Собери–ка, Ольшанский, командиров, обсудим. Ольшанский шагнул к краю перрона и крикнул:
— Батальонные, ротные и взводные командиры, ко мне! Через час полк шел походной колонной по дороге к Кореновской. На железнодорожной насыпи остался взорванный паровоз…
К Выселкам подошли на другой день.
Когда в голубой дали показались белые хаты, разведка донесла, что в садах за станицей залегли цепи белых.
Полк сгрудился возле обозных повозок. Бойцы хмуро слушали влезшего на пулеметную тачанку Ольшанского.
— Товарищи! Назад хода нет! Брюховецкая уже занята кадетами. Тимашевка и Роговская тоже. Единственный путь к своим — на Екатеринодар — также отрезан.
Из толпы послышались взволнованные выкрики:
— Завели нас в капкан!
— К кадетам переметнулись!
— Измена!
На тачанку влез Максим:
— Товарищи! Да замолчите, бисовы хлопцы! Что у меня: глотка луженая, что ли?..
Шум затих.
— Товарищи! Советская власть дала нам землю. Она дала нам, бесправным, человеческие права. Если на нашей Кубани снова сядут атаманы… они отберут у нас землю! А дети наши будут батраками у куркулей. У нас нет снарядов. У нас и патронов мало. Но мы штыками проложим себе путь!
Максим суровым взглядом окинул бойцов.
— Товарищи! Я вместе с вами батраковал по хуторам.
Мы вместе мечтали… о земле. Вспомните, как мы кохали ненависть к тем, кто гноил нас в окопах. Вот они перед нами, наши враги! Не пощады просить у них… Уничтожать их надо!.. Или они уничтожат нас!
Он выхватил наган.
— Большевики и сочувствующие! В цепь! За мною, в атаку марш!
И, легко спрыгнув с тачанки, побежал по направлению к станице. За ним побежали десятка четыре красноармейцев и казаков, на бегу рассыпаясь в цепь.
Полк двинулся шагом, но бегущая впереди кучка людей увлекла его вперед. Почти не сгибаясь под усиливающимся пулеметным дождем, разъяренным потоком стремительно понеслись к садам батальоны.
Белые не выдержали. В страхе перед грозно накатывающейся на них лавиной людей они поспешно бросили пулеметы и врассыпную побежали к станице…
Путь на Кореновскую был свободен.
Полуденное солнце палило землю нестерпимым жаром. Едкая пыль затрудняла дыхание. Красноармейцы, держа винтовки как попало, еле брели группами и в одиночку. Сзади длинной вереницей растянулся обоз.
Собрав людей, Максим сделал привал. Измученные длинной дорогой, разморенные жарой, красноармейцы, отойдя немного в сторону, падали на горячую землю и сейчас же засыпали.
К Максиму подскакала разведка.
— Товарищ Сизон, Кореновская свободна от противника.
— Спасибо, хлопцы!
Езжайте к обозу коней кормить.
Хорошо знал Максим начальника разведки, казака соседней станицы — Федора Ступню. Вместе батрачили они у Подлипного, а затем на мельнице у Бута. Знал Максим, что не подведет Федька, но все же, достав бинокль, стал зорко шарить по окраине виднеющейся вдали станицы…
Дневная жара стала спадать. Улеглась едкая дорожная пыль. Подняв людей и рассыпав их густыми цепями, Ольшанский с Максимом повели полк к Кореновской. Рядом с ними на левом фланге шагал Сергеев. Красноармейцы, повеселев после отдыха, перекидывались шутками. То и дело изрывался громкий смех.
Сзади, со стороны идущего по дороге обоза, вдруг послышались беспорядочные ружейные выстрелы. Максим с удивлением обернулся. Обозники, нахлестывая лошадей, сворачивали с дороги и мчались в степь. На невысоком холме, по ту сторону дороги, маячили десятка полтора всадников. Максим повернулся к Сергееву:
— Плохие дела! Это разъезд Покровского. Опять отрезать могут.
Максим хотел было броситься наводить порядок среди обозников, но увидев, что Ольшанский уже возится около пулемета, успокоился и снова пошел с Сергеевым впереди первой цепи. Вскоре до них донесся дробный стук пулемета. Перескакивая дорожную канаву, справа развертывалась конная разведка полка.
