Дитер Нолль - Приключения Вернера Хольта
Обзор книги Дитер Нолль - Приключения Вернера Хольта
Дитер Нолль
Приключения Вернера Хольта
Прелюдия
1
Затрещал будильник… Вернер Хольт кубарем скатился с кровати и, еще не твердо держась на ногах, ошалело стал посреди комнаты.
Сон не освежил его, тело было налито свинцовой тяжестью. Голова разламывалась. Через час в школе начнутся занятия.
В распахнутые окна щедро лился солнечный свет. Конец мая 1943 года выдался сухой и жаркий — не погода, а мечта для купальщиков. Река, вырывавшаяся из горной теснины неподалеку от этого тихого городка, манила зелеными берегами; тошно было и думать о кирпичном здании школы с его затхлыми классами.
Математика, история, ботаника с зоологией, мысленно перечислял Хольт, плюс два урока Мааса, «ученого советника» Мааса, — латынь и английский. Перевод из Ливия спишу у Визе на большой перемене, но если спросит Цикель, он же Козлик Мемека, я завалюсь… Тупая боль в голове постепенно отпускала. Он вспомнил, что всю ночь его преследовали волнующие и страшные видения; то ему мерещилась Мари Крюгер в своей пестрой, как у цыганочки, юбке, то будто он подрался с Вольцовом.
Я болен, подумал Хольт, когда на третьем приседании перед настежь открытым окном у него закружилась голова. Не пойду сегодня в школу, мне правда что-то нехорошо, проваляюсь весь день в постели. Нет! Нельзя! Если меня сегодня не будет в школе, все решат, что я сдрейфил, испугался Вольцова. Эта мысль его докапала. Вчера он опять сцепился с Вольцовом, как и позавчера, как и каждый день, и сегодня не миновать драки. Он никого не боится в классе, но против Вольцова у него ни малейшего шанса, и значит, теперь он конченый человек! Так уж повелось на свете еще со времен Гомера, что победоносному герою прощают и чудовищную похвальбу, а над битым бахвалом смеются.
Вот уж не повезло, сокрушенно думал Хольт, умываясь перед зеркалом холодной водой и зябко поеживаясь, чертовски не повезло! Будь мы с Вольцовом друзьями, мы заправляли бы всей школой, ведь старшие классы призваны в армию и теперь самые старшие — мы.
Он насухо вытерся полотенцем. Пощупал щеки и верхнюю губу. Борода подводит — не растет, подлая!.. Он брился только из самолюбия. Ну не позор ли? Шестнадцать с половиной — и почти никаких признаков растительности. Совершенно гладкая кожа. Немудрено, что он не решается подойти к Мари Крюгер, когда она, грациозная, как кошка, слоняется по переходам купален, хотя прошлый раз — он голову даст на отсечение — Мари устремила на него этакий обжигающий взгляд… Да и то сказать, у него за последнее время отчаянно чешется подбородок.
Как-никак, в нем сто семьдесят пять росту, шестьдесят семь кило весу, и хоть он и узок в плечах, но мускулист; однако против Вольцова, у которого метр восемьдесят восемь росту и добрых девяносто килограмм весу, кажется сущим мальчишкой. Хольт поглядел на свое отражение в зеркале — темноглазый, темноволосый юноша, непокорные вихры лихо завиваются надо лбом. Он причесался, оделся. Голова прошла, осталась только тупая тяжесть. Отчего-то больно глотать, и во рту пересохло.
У Вольцова издавна слава первого грубияна в школе, из-за него два раза собирался педагогический совет, а на третий только вмешательство дядюшки-генерала спасло его от исключения. А я, идиот этакий, без году неделя в классе, берусь оспаривать у него первенство, вместо того чтобы искать его дружбы! Вот это был бы друг так друг — Гильберт Вольцов! Все равно как Гаген фон Тронье, Виннету или Роллер!
Ну, кажется, все! Он сунул в портфель две-три книжки и бегом спустился с лестницы.
Дом, где квартировал Хольт, принадлежал сестрам Денгельман, Евлалии и Веронике, вернее, их восьмидесятипятилетней мамаше, по старческому слабоумию взятой под опеку. Обе сестрицы — пятидесяти двух и сорока шести лет — держали пансион под вывеской «Квартира и стол для одиноких».
С Хольтом здесь нянчились — мать его не стояла за платой, — как нянчились всегда и везде, сколько он себя помнил. Он уже два месяца здесь и безжалостно тиранит обеих сестер.
Войдя в столовую на первом этаже, Хольт потребовал кофе. Вероника Денгельман, младшая сестра, густо намазанная кремом, с закрученными в волосах блестящими железками, принесла ему кофе и бутерброды.
— Доброе утро!
Хольт не удостоил ее ответом. Он думал: я болен. Сейчас она пойдет канючить: «Не мешало бы вам поторопиться…» Глотать было больно. Горло саднило.
— Вы бы поторопились, — заскрипела фрейлейн Денгельман. — Вечно вы опаздываете, а мы в ответе.
Хольт отставил тарелку с бутербродами. В дверях показалась Евлалия, кутавшаяся в линялый халат. Эта похожа на овцу, подумал Хольт, а у Вероники не лицо, а блин.
— Вам уже давно пора в школу, — заныла теперь Евлалия. — Скоро семь!
Хольт посмотрел на нее с ненавистью. Если Вольцов надает мне по шее, думал он, придется устроить какую-нибудь неслыханную штуку, чтобы спасти свой авторитет. И не иначе, как на уроке у самого Мааса. От меня уже все учителя стонут, и Козлик Мемека, и Шёнер, и Грубер — со всеми было… Земцкий и то меня подначивает: с Маасом небось не связываешься! С Маасом никто не связывается, даже Вольцов, ну а я малый отчаянный, попробую счастья и у Мааса, хоть на нем отыграюсь. Стану у доски и буду молчать как пень, а если он захочет меня наказать, вытащу из кармана справку от врача, будто я со вчерашнего дня глухонемой, — только где бы раздобыть такую справку? Или замычу что-нибудь невразумительное, будто кружку пивную проглотил или язык к челюсти примерз, — класс, конечно, ржать. Мааса вот-вот удар хватит, а тут кто-нибудь по уговору бац меня по уху, я будто и приду в себя — пусть Маас потом доказывает! Это в самом деле идея! А может, преподнести Маасу сложно-распространенный период? Он их обожает!
Хольт по-прежнему сидел, не шелохнувшись. Погода как на заказ! Была бы у меня парусная лодка!.. Вдруг он увидел в окно старуху Денгельман; согнувшись в три погибели, она топала прямо по грядкам и вырывала один за другим нежные всходы кольраби.
— Каждый день вы опаздываете, — выговаривала ему Вероника Денгельман. — Вчера я встретила господина Бенедикта…
Бенедикт? Ерунда! Учитель гимнастики; он парень безвредный…
Старуха меж тем добралась до салата.
— Присмотрите-ка лучше за огородом, — огрызнулся Хольт, — как бы ваша бабка дотла его не разорила.
— Господи! Этого еще не хватало! — Захлопали двери. С огорода донеслись крики и причитания.
Хольт вышел из дому. Не спеша побрел вдоль железнодорожного полотна. На урок он все равно опоздал. Ну да как-нибудь выкручусь! Чаще всего выручал его закрытый шлагбаум.
— Хольт! — окликнул кто-то сзади. — Погоди.
Это Рутшер, принесла его нелегкая! Всю дорогу мне отравит… Белобрысый Фриц Рутшер был сын умершего два года назад школьного учителя.
— Уже семь с минутами, — сказал он, отдуваясь, — давай прибавим шагу! — Он так задохся от быстрого бега, что даже заикаться позабыл.
— Что, душа ушла в пятки? — мрачно отозвался Хольт.
— Да знаешь, вдвоем не так страшно, — мямлил Рутшер. — Легче что-то выдумать!
Они пересекли железную дорогу. Отсюда вниз, к центру городка, вела аллея Бисмарка, широкая улица, обсаженная липами. По обе ее стороны тянулись виллы.
Здесь живут Барнимы, думал Хольт. Он с интересом посмотрел на внушительный дом из добротного клинкера. У полковника Барнима две дочки. Пятнадцатилетняя Герда бегает в женскую гимназию. Хольт иногда встречает ее по дороге в школу — худенькая веснушчатая девочка-подросток. Про ее сестру Уту Барним говорят, что ей девятнадцать, кончила с отличием, в прошлом году завоевала первенство на состязаниях по теннису. Будто она самая красивая девушка в городе — он ее еще ни разу не видел. Рядом живет Петер Визе — этот наверняка уже в школе, Петер Недотепа, первый ученик, все на свете знает, отгрохает тебе целую речь по латыни, но никогда ни в одной проделке не участвует. Зато здорово играет на рояле.
Хольту не раз случалось под тем или иным предлогом заглянуть в дом к судье Визе. Просидев часок-другой, он неизменно говорил Петеру: «Сыграй что-нибудь». И хилый, тщедушный Визе садился за рояль. Хольт мог часами неподвижно сидеть и слушать.
Перед глазами у него вдруг пошли огненные круги, в ушах стоял звон… Он задыхался…
— Что с тобой? — спросил Рутшер.
Хольта бросало то в жар, то в холод. Неужто я по-настоящему болен! Все вокруг придвинулось близко-близко, словно он глядел на мир в увеличительное стекло, голос Рутшера отдавался в ушах раскатистым эхом.
— Что же мы скажем Шёнеру? — не успокаивался Рутшер.
— Скажем, что на переезде была пробка: грузовик велосипедиста задавил.
Рутшер вытаращил на него глаза.
— Т-ты это с-сам вид-дел?..
— Так ведь это же отговорка. Нас повели в участок и допросили как свидетелей.
— Здорово! — У Рутшера разыгралась фантазия. — Я скажу, что у велосипед-диста от-тчаянно хлестала к-кровь.
