Джастин Сарасен - Ведьма Сталинграда
– Как думаешь, ты скоро снова начнешь ходить?
– Я и сейчас уже хожу на костылях и с каждым днем становлюсь всё сильнее.
Алекс с трудом подавила желание погладить девушку по волосам.
– Ты… чудесно выглядишь.
Настя помрачнела.
– Тебе обязательно возвращаться немедленно? Я имею в виду на фронт. Ты можешь задержаться в Москве на несколько дней? Когда мама уходит на работу, здесь так тихо. Я просто с ума схожу.
Алекс на мгновение задумалась.
– Все не так уж просто: журналистам разрешение для поездок на фронт выдает Сталин, и мне придется снова подавать заявку в Отдел печати. Но, да, я останусь.
Настя посмотрела на Алекс таким взглядом, что американка замерла.
– Ты удивительная, – восторженно прошептала Настя. – Приехала сюда с другого конца света. Когда я рядом с тобой, у меня такое чувство, что открывается какая-то дверь, через которую видно совсем другой мир.
– Там и есть целый другой мир. Надеюсь, когда-нибудь я смогу тебе его показать.
Настя по-прежнему сжимала руку Алекс.
– Ты говоришь, как моя мать. Она постоянно твердит мне про все эти возможности. Она, конечно, коммунистка, но не любит Сталина.
– У нее есть на то причины. Она рассказала мне про арест твоего отца. Мне очень жаль. Советский режим очень жесток, разве не так?
Лицо Насти исказилось, словно от пощечины.
– Я не хочу говорить о моем отце. Вдобавок мы воюем не ради Сталина. Мы сражаемся за Родину и ради друг друга.
Заводить разговор про отца девушки явно было ошибкой. Алекс покраснела, почувствовав, что совершила промах. Она прикоснулась к щеке девушки.
– Мне бы очень хотелось, чтобы тебе не нужно было воевать. У тебя вся жизнь впереди! Дети, внуки, дача где-нибудь на Украине.
Настя схватила ладонь Алекс и прижала к своей щеке.
– Я никогда не мечтала об этом, мне хотелось только летать. Пролететь над всем миром… – Настя вдруг резко сменила тему: – Расскажи мне про Нью-Йорк!
Алекс услышала, как открылась дверь, и обернулась. В комнату вошла Анна в рабочей одежде.
– Мама, Алекс собирается рассказывать про Нью-Йорк.
– Как интересно. Мне бы тоже хотелось послушать, – сказала Анна, снимая домашние тапки и надевая поношенные ботинки.
– Это правда, что богатые капиталисты живут в высотках, а рабочие и чернокожие прозябают в нищете? – спросила Настя.
Алекс на мгновение задумалась, прежде чем ответить.
– Да, разница между богатыми и бедными действительно есть. Очень богатые люди живут в пентхаусах на последних этажах домов. Зато у нас можно выбиться наверх из самых низов. По крайней мере, у кого-то это получается. Мой отец приехал в США ни с чем. Но он разбирался в лошадях и получил хорошую работу: заботился о лошадях в одном из отделений полиции.
– А чернокожие? – спросила Анна. В ее голосе прозвучал искренний интерес, безо всякого сарказма.
– Это больной вопрос для американцев. Большинство чернокожих бедны и проживают в худших городских районах. Многие из них безработные или выполняют самую тяжелую и грязную работу. Я… даже не знаю, почему так.
– При коммунизме хотя бы никто не сидит без работы, – заметила Анна, завязывая ботинок.
– Я никогда особо не интересовалась политикой, – призналась Алекс, – но мне кажется, везде есть свои плюсы и минусы. В условиях сурового капитализма в США каждый человек обладает свободой, но у него нет защиты. Президент Рузвельт, конечно, ввел программу социального страхования, но она распространяется прежде всего на тех, у кого есть работа. Каждому приходится бороться за себя, и, если ситуация против него, он падает на самое дно. У вас у каждого есть и работа, и еда, и здравоохранение, но всем нужно делать то, что велит правительство, и никто не смеет выступать против коммунистической партии.
– У каждой нации – своя догма, – подытожила Анна. – Тьмы низких истин мне дороже…
– Нас возвышающий обман, – закончила вместо нее Настя. – У моей мамы это самая любимая строчка из Пушкина. Пожалуйста, не подумай, что мы всегда такие циничные.
– Быть может, однажды, после войны, вы обе приедете в мою страну и увидите своими глазами, каково это – жить по нашим догмам. – Хотя Алекс и сказала «обе», смотрела она на Настю.
– О, это было бы забавно. Интересно, ваша Таймс-сквер похожа на Красную площадь?
– Уверяю тебя, ни капельки. Там много магазинов, и вообще это даже не площадь, а, скорее, пересечение двух главных улиц. Но если ты приедешь, я обещаю, что отведу тебя туда и в универмаг «Мэйси», где куплю тебе все шарфы, какие ты только пожелаешь.
Анна бросила взгляд на маленькие часы на полке и встала.
– Жаль, но мне пора: смена начнется через пятнадцать минут. Пожалуйста, останьтесь, мисс Престон. Моей дочери так одиноко, а вы, как я вижу, хорошо на нее влияете, – женщина быстро поцеловала обеих девушек и вышла из комнаты.
Когда дверь за ней закрылась, Алекс осознала, что осталась наедине с Настей впервые с той ночи на летном поле, когда Настя ее поцеловала. Американка немного поерзала на месте, пытаясь вспомнить, о чем же они говорили.
– Я скучала по тебе, – вдруг произнесла Настя.
– Правда? Мне казалось, ты думала о других вещах.
– А ты по мне скучала? – спросила Настя. Взгляд ее голубых глаз был очень серьезен.
– Да, скучала. И я всегда боялась, что твой самолет собьют.
– Меня и впрямь подбили, так что можешь перестать волноваться на этот счет.
– Пожалуйста, не допускай этого больше.
– Я постараюсь, но немцы, ты знаешь… они такие тупые. Мы всё просим и просим их уйти, но они никак не уходят. Это страшно раздражает.
– Я рада, что ты способна шутить на эту тему, но то, что ты выжила, – чистое везение.
– Это ты принесла мне удачу. Я надела подаренный тобой шарф. Он до сих пор немного пахнет тобой.
– Пахнет мной? О боже! Должно быть, это не слишком приятно.
– Вовсе нет! Он пахнет, даже не знаю… теплой картошкой или чем-то таким, гостеприимным. Тот же самый запах, когда мы прощались на летном поле. Ты помнишь? Я тогда тебя поцеловала.
Щеки Алекс зарделись румянцем.
– Конечно, помню. Но я не поняла, что все это значило. Я до сих пор не знаю.
– Может, мне нужно продемонстрировать это еще раз, и тогда ты все поймешь.
Сердце Алекс забилось как бешеное. Настя играла с ней, и она была во власти этой советской девушки. Алекс пристально посмотрела в Настины глаза – такие же голубые, как русское небо.
– Может.
– Я не могу встать. Тебе придется подойти ко мне.
– Подойти к тебе, – глупо повторила Алекс, – хорошо. – Она присела на краешек узкой кровати, на которой полулежала девушка. Когда Алекс наклонилась над ней, полные губы Насти медленно растянулись в улыбке.
Но тут кто-то стал громко и настойчиво колотить в дверь – Алекс отпрянула от девушки.
– Анастасия Григорьевна! – донесся голос с той стороны. – Кое-кто хочет с вами поговорить. Это официально.
Настя с тревогой посмотрела на Алекс.
Официальное лицо. Значит, добра не жди, подумала Алекс, приоткрывая дверь. Каково же было ее изумление, когда за дверью она обнаружила знакомого шпика из «Метрополя»! Низенький толстячок с проплешиной на голове в мятом костюме. Человек из НКВД.
– Пройдемте со мной, пожалуйста, – сказал он.
* * *Алекс затопили страх, сожаление и чувство вины. Спускаясь вслед за шпиком по грязным ступенькам, она никак не могла сосредоточиться. Неужели она подвергла семью Дьяченко смертельной опасности? Угрожало ли что-нибудь ей самой? Боже, что же она натворила?!
Энкавэдэшник подвел американку к машине, стоявшей рядом с домом.
– Садитесь, – велел он, открывая пассажирскую дверь. Алекс немного успокоилась. Во всех известных ей фильмах жертву похищения всегда заталкивали на заднее сидение машины или вообще в багажник. С тяжелым выражением лица человек из органов обошел автомобиль, сел за руль и завел двигатель. Алекс снова охватил страх.
– Кто вы такой и куда вы меня везете?
Он заговорил, глядя перед собой и не переводя взгляда на девушку.
– Не важно, кто я. Гораздо важнее, куда я вас не везу, а именно – в штаб-квартиру НКВД.
От слов «штаб-квартира НКВД» у Алекс похолодело сердце.
– Я приписана к военно-воздушным силам США, и меня будут искать, – заявила девушка. Но она блефовала.
Шпик не обратил на эту угрозу никакого внимания.
– Вы создаете проблемы, – резко произнес он. – Семья Дьяченко и без того была под подозрением из-за отца, и ваше присутствие снова разжигает это недоверие.
На мгновение Алекс лишилась дара речи. Он не собирался её арестовывать. Похоже, энкавэдэшник хотел ее урезонить. Это не укладывалось у американки в голове.
Приободрившись, она сказала тоном, граничившим с грубостью:
– Она советский герой, гордость своего полка. Почему журналисту нельзя с ней побеседовать?
– Не глупите, – рявкнул шпик. – Ваша встреча носила совсем иной характер. Это был частный визит американской гражданки в политически неблагонадежную советскую семью.
