Людмила Харченко - Шел ребятам в ту пору…
— Плесни на лицо водицы и садись борща поешь.
— Тетя Груня, немцев в селе много? — спросил Володя.
— Много, хлопчик. — Женщина спрятала руки под фартук и смотрела на гостя.
— Небось вооруженные? — несмело поднял от тарелки глаза.
— Сказано, хлопец, — усмехнулась тетка Груня. — А ты видел фрица невооруженного? И машины, и мациклетки, и пушки у них есть. В парке нашем. Поломали деревья, поворовали у баб курей. Очень любят вражины, русских курочек. Кость бы им поперек глотки стала! — от доброго взгляда Груни не осталось и следа.
— Спасибо, тетя Груня, пойду теперь маму искать.
— Куда пойдешь-то?
— Ну, в центр.
— Соня! — позвала тетя Груня, выглянув в окошко. Ее лицо вновь приобрело прежнюю доброту.
Конопатая девочка с растопыренными косичками вбежала в комнату.
— Проводи хлопчика в центр. Ты хоть скажи, как тебя зовут?
— Володя.
— Ну, ступай, Володя! Если что, приходи к нам. — И проводила его до ступенек крыльца.
На улице Соня вдруг стала серьезной, замкнутой.
— У тебя есть отец?
Не получив ответа, Володя повторил вопрос.
— На фронте он, — через плечо буркнула девочка.
— А ты в центре часто бываешь?
— А что мне там делать?
— Ну, кино смотреть!
— Кино? Да его немцы заграбастали.
— И много их, немцев-то, в вашем Терекли?
— Полно.
Володя усмехнулся.
— Ну спасибо тебе, Соня. Вижу ваш парк. Теперь беги домой.
В парк Володя вошел не через главный вход, а в боковую калитку. Шел, не прячась, по дорожкам парка, как и положено мальчишке, который ищет свою маму, но внимательные глаза Володи схватывали все: машины, орудия, пулеметы.
Вдруг он услышал разговор немцев и замер от страха, съежился. Готовясь к неминуемой встрече, он продолжал идти. Его ткнули в спину:
— Хэндэ хох!
Шеманаев испуганно отшатнулся, увидев сзади офицера а по бокам двух солдат с автоматами, наведенными на него.
— Партизан? — спросил сурово офицер.
— Н-е-е-т! — Володя страдальчески вздохнул. — Я маму ищу.
— Ком! — приказал офицер.
Солдат подтолкнул Володю автоматом, и он покорно пошел за офицером. Споткнулся, вобрал голову в плечи и заревел в голос, кулаком размазывая слезы.
В штабе, куда его привели, в первой комнате молоденький солдат стучал на пишущей машинке, у окна стоял офицер заложив руки в карманы брюк. Услышав, что в комнату вошли, он мгновенно повернулся. В другой комнате за столом сидел тоже офицер, постарше. На груди его Володя заметил два ордена.
— Ты партизан? — спросил переводчик, приглашенный офицером с орденами.
— Какой партизан? Я маму потерял, — Володя испуганно посмотрел на офицера.
— Мальчик, скажи правду, кто тебя послал к нам?
Володькины губы начали кривиться.
— Я сам. Я маму ищу. Мы убегали. Нас бомбили, и я потерялся. — Он выдержал колючий взгляд офицера. — Везде ищу ее. Куда делась — не знаю. И как мне теперь быть — тоже не знаю. — Глаза Володи наполнились слезами.
Офицер с орденами откинулся на спинку стула и, пуская кольца дыма вверх, внимательно смотрел на Шеманаева. Потом обратился по-немецки к солдату. Володя понял почти все:
— На кухню. Пусть работает. Дайте поесть. Присматривайте за ним. Этим русским нельзя верить.
На кухне Шеманаев жадно накинулся на еду, хоть есть ему совсем не хотелось. В узком зеленом котелке повар подал ему густое месиво и назвал «супэ». «Вот это супэ», — подумал Володя.
Потом повар подвел его к кучке зарезанных кур и показал, как их надо ощипывать.
Володя присел на корточки.
Сухие, маленькие перья кружились возле лица, липли к носу. После второй курицы пальцы правой руки онемели, а надо было ощипать еще восемь кур. И вдруг вспомнил, что дома, прежде чем снять перья, мать клала кур в таз и ошпаривала их кипятком.
Володя вошел в кухню и обратился к повару:
— Надо кипятком их залить.
— Вас? — спросил повар.
Володя подошел к плите, взял громадный чайник. Положил в таз трех кур и стал заливать кипятком. Повар молча смотрел, что делает русский мальчишка. Теперь Володя снимал перья всей пятерней.
— Гут! Зер гут! — похвалил повар.
После этой работы повар нашел Володе другую. Он показал на две плетеные корзины с картошкой: почистить!
— Ого-о! Чистить мне ее не перечистить, — засмеялся Володя.
— Филь зольдат. — И повар ушел к плите, в которую были вмазаны большие котлы.
Через несколько минут к Володе присоединились два молодых солдата.
Вовка чистил картошку, не поднимая глаз, и прислушивался к их разговору. Солнце клонилось к горизонту, когда Володя бросил последнюю очищенную картошину в чан с водой.
Вытер руки и обратился к немцам:
— А где я буду спать?
— Вас?
Володя ткнул себя в грудь, сложил ладонь к ладони и склонил на них голову.
— Понимай! — сказал один из солдат. Он ушел и долго не возвращался.
— Ком! — сказал он, наконец появившись, и для большей убедительности поманил Володю рукой.
* * *…Ночью Володя ушел в пески, в аул Кумли, к своим. Запыленный и усталый, на другой вечер он стоял перед комиссаром партизанского штаба навытяжку и докладывал о результатах разведки.
— Спасибо, партизан Шеманаев! — поблагодарил его Михаил Иванович Золотухин.
— Служу Советскому Союзу!
— А теперь мойся, ешь и иди спать к отцу.
Андрей Петрович Шеманаев жил в отдельной хатенке.
— Не пойду! — нахмурился Володька. — Я такой же боец, как и все, и нечего мне скидку делать. Буду спать вместе со всеми.
Михаил Иванович даже растерялся.
— Ну что ж, иди, боец Шеманаев, отдыхай вместе со всеми.
Спал Володя как убитый и не слышал осторожных шагов отца. После совещания в штабе Андрей Петрович тихо подошел к спящему сыну, нежно погладил его голову и, боясь разбудить, — ведь завтра рано поутру выступать на Терекли-Мектеб, — вышел из землянки. Небо было черным, звездным. Андрей Петрович присел, закурил. «Разведчик… Совсем взрослым становится… — подумал о сыне. — А давно ли со слезами просился: „Я тобой, отец!“».
Это были трагические дни эвакуации. Сформированный в Кугульте партизанский отряд уходил на восток. С ним двинется в путь и чекист Шеманаев. Но как быть с Вовкой? Он упрямо твердит: «Я с тобой, отец!» Насильно отправить в Баку? Сбежит с поезда и пойдет шататься по свету. Взять с собой? Но ведь это не воскресная прогулка…
И Андрей Петрович решил:
— Будь что будет. Собирайся.
На сборном пункте партизанского отряда Андрей Петрович подошел к командиру Филиппу Денисовичу Лелекову.
— Ума не приложу, что делать с сыном. Жену с дочкой отправил в Баку, а он — ни в какую. В партизанский отряд, и только.
Володя стоял в напряжении, ожидая своей участи.
Старый рубака гражданской войны Филипп Денисович Лелеков подумал и спросил:
— Сколько лет партизану?
— Пятнадцать.
— Ладно. Бери с собой!
* * *…Поля золотой нескошенной пшеницы, шуршание колес, цокот лошадиных копыт о грунтовую дорогу. Пятьдесят один человек. Пятьдесят взрослых и мальчишка. Ночевки под золотыми звездами. Наконец Кизляр. Здесь краевой комитет партии, крайисполком, крайком комсомола.
Заполненные до отказа сутки. Отряд слился с другим отрядом и получал продовольствие, оружие.
Шагая с тяжеленной винтовкой, Володя неожиданно столкнулся с бывшей своей вожатой Аней Шилиной.
— И ты?
— И я.
— Так детей же не берут!
— Раз взял в руки винтовку, значит, он уже не дитя.
— Ох ты! Кто же это научил тебя такой грамоте?
— Бывшая старшая пионервожатая станицы Советской Анна Шилина.
Аня расхохоталась. Села на сухую землю. Володя рядом с нею.
Вспомнили школу, военные игры.
— Помните, Аня, как мы с вами были в разведке? Три километра пробежали, чтобы доставить «красным» донесение. Помните, как я запыхался, а вы стыдили меня: «Еще мальчишка! Три километра пробежать не можешь! Какой же ты разведчик?» — Володя засмеялся. — Я тогда так на вас разозлился, что от злости готов был пробежать хоть десять километров.
— Помнишь, Вовка, как во время «боя» нас взяли в плен «синие»? А ты упрекал, зачем я надела белое платье да еще с красным галстуком, а не темные штаны и рубашку: белое с красным видно на всю Европу.
Володя приподнялся на локте:
— И еще «синих» я тогда просил, чтобы отпустили меня. Ведь был бы я один, меня ни за что не взяли бы в плен.
Аня вздохнула:
— Хорошо, если бы сейчас мы с тобой просто участвовали в военной игре…
— По ко-о-н-я-я-я-м! — раздалась команда.
Сдерживая молодого скакуна, Володя потянул повод.
Они направились на базу, в аул Кумли. Шпаковский отряд придан десятой дивизии четвертого гвардейского казачьего корпуса генерала Кириченко и в этой дивизии зачислен на довольствие.
