Враг на рейде - Демченко Вячеслав Игоревич
Этот вывод будто вывел лейтенанта Иванова из своеобразной «ученической» прострации, наверное, даже полезной – чувства и нервы потом. Сейчас – холодное механическое соображение. Но неприятный озноб все же заставил лейтенанта поежиться, будто за шиворот шинели ему попала пригоршня ледяных капель. Это сквозь экзаменационную сосредоточенность живо представилась картина, как лишившегося хода и управления «Пущина» немецкий линейный крейсер, привалившись стеной огромного борта, берет на абордаж…
Вадим даже невольно тронул кобуру револьвера.
Так и не ответив заряжающему, он отвалился от железной стены и, держась борта кормового мостика, двинулся было на бак…
«Черт…»
Пламя, вихрем вырывавшееся из иллюминаторов командного кубрика, преградило дорогу. Хоть на четвереньках ползи, да в общем-то уже незачем. Правильность ответов и так подтверждалась: штурманская рубка и ходовой мостик разворочены, в куцем отрезке палубы между ним и бронированным баком – рваная дымящаяся дыра.
Вадим на секунду замер в нерешительности, вглядываясь сквозь ревущее пламя и лохмотья пепла. Осетровый нос миноносца зарылся в воду, но тут же вырвался кверху, будто обросший белыми бородами водопадов. Снова просел еще глубже…
Им здорово повезет, если корабль останется на плаву.
«Но как долго? До следующего залпа? Что остается?»
Некогда и нечего было думать об этом. Тряхнув головой так, что, не будь фуражка закреплена ремешком, слетела бы, Вадим повернул назад.
«Что делать, что делать. Как что? Дело свое делать согласно судовой роли. И ждать указаний».
На его служебной и человеческой совести были еще торпеды, и, хоть были они прямой заботой мичмана Седоусова, кто тут, в конце концов, старший офицер? Кому отвечать?
Прогрохотав вверх железным трапом, лейтенант Иванов стал пробираться обратно, на корму. Там, будто в норах, в стальных трубах прятались железные угри с «влажным подогревом» [12] в хвостовых плавниках, икряными 116 килограммами взрывчатки. Только они и могли нанести действительный урон противнику, отхватить от его бронированной туши кусок, а если повезет, пробить оба эшелона брони и угодить в крюйт-камеру…
Странно, что еще хватало свободных мгновений, чтобы размечтаться «о подвигах, о доблести, о славе», тогда как действительность откровенно не располагала. Он понял это по мучительному выражению на лице Седоусова, хоть выглядело лицо его, наверное, забавно – с оттопыренным красным ухом, нарочно выпростанным из-под наушника, чтоб байковая подкладка не мешала слышать «музыку боя».
– Что?! – крикнул Вадим, навалившись на леера трапа.
– Дистанция! – также лаконично выкрикнул в ответ молодой мичман, высунувшись из люка по пояс.
Дистанция для торпедного залпа была слишком велика – это и так понятно было.
Вадим зло поморщился, но не успел высказаться по этому поводу, как с участившимся боем второй машины, миноносец стал забирать в сторону далекого берега.
«Руль не слушается, приходится поворачивать винтами…» – догадался лейтенант.
Из-за угла кормовой рубки показался мрачный силуэт немецкого крейсера.
– Хрен с ней, с дистанцией! – выкрикнул он неожиданно для себя. – Товсь!
Даже если это не выход на рубеж атаки…
Даже если это, напротив, выход из боя…
Это последний раз, когда цель сама выходит на угол атаки.
«А вдруг? Волнения нет, вдруг торпеда дотянет хотя бы по инерции…»
– Первый, второй! – перегнулся Вадим за бортик.
– Первый, второй! – передал вниз, в торпедный отсек, Седоусов…
И – исчез в слепящей кляксе золотого пламени.
И, прежде чем пламя превратилось в более привычный след взрыва – пар, клубы дыма, поземку мелкого мусора, – Вадим увидел, как обмякшее тело мичмана провалилось обратно в люк, но уже без головы со смешно оттопыренным ухом.
Глава 7
От хладных финских скал до пламенной Тавриды…
Дворцовая площадь
Здание Генштаба, слева от Триумфальной арки
– Что сказать? Мне и самому это не очень-то нравится, – начал было министр, но Алексей Иванович перебил его, морщась, точно в предвкушении чего-то кислого вроде лимона, который нужно съесть из вежливости.
– Если вы о моем ревматизме, ваше превосходительство, так и я не в восторге, – проворчал он.
– А? – не сразу понял Сазонов. – Да бог с твоим ревматизмом, Алексей Иванович, на здоровье, – отмах-нулей он. – В том смысле, что поезжай, лечи, выздоравливай, хоть и не понимаю, чем сакские грязи тебе больше швейцарских приглянулись…
– И не сакские даже, а чокракские, керченские, – хмуро, но с патриотической дотошностью уточнил Алексей Иванович. – Они немецких куда здоровее будут.
– Да хоть в канаве выкачайся, если поможет, – с мимолетной улыбкой заметил министр, но тут же угрюмо свел брови: – Все одно, не вовремя ты, Алексей Иванович, со своим ревматизмом затеялся.
– А то он меня спрашивал… – невольно поерзал-поскрипел статский советник на кожаном седалище кресла. Ощущение шерстяного платка на пояснице было приятным для плоти, но как для души, то преотвратным. Уж больно старчески оно выглядело, рыжее охвостье на спине из-под шлица вицмундира.
– Да я понимаю, – покивал лысой головой Сергей Дмитриевич, министр иностранных дел. – Припекло, что поделаешь… Но если ты думаешь, что заодно отдохнешь от государевой службы, то и не надейся. Есть для тебя дело и на югах.
– Сомневался б кто… – буркнул Алексей Иванович.
– И вот это-то дело мне и самому не нравится, – сочувственно вздохнул Сазонов. – Господь свидетель, Алексей Иванович, не нравится. Веришь, не попроси великий князь лично…
– Верю, – в том же сумрачном настроении поторопил советник.
Мельком глянув на него, министр предпочел не замечать скептического тона шефа секретного отдела канцелярии Министерства иностранных дел (должность в штатном звучании неслыханная). Так-то Алексей Иванович Иванов числился одним из секретарей канцелярии, но разве у всякого секретаря есть свой отдел с архивом и кабинетами как в здании Генштаба, так и в городе, и в городах даже, например, в том же Берлине?
– По-хорошему, это дело соседей, – продолжил Сергей Дмитриевич, кивнув куда-то в противоположную сторону здания, где располагался Генштаб. – Но ты же знаешь, нехорошо как-то наши флотские относятся к армейской контрразведке. Пошли к ним кого из Главного управления – так сочтут себя оскорбленными. Балтийцы еще поближе ко двору и бюрократии, те терпимее, а вот севастопольским сам черт не брат. Впадут в амбицию. Они и так после девятьсот пятого года обидчивые. И то правда, никакой супостат никогда с Черноморским флотом не сладил, а тут внутренняя крамола чуть не одолела. Так они теперь за честь мундира стоят, как архиерей за непорочное зачатие. Одно слово – каста.
– А что с ними не так? – перебил его недовольно статский советник, отчего-то полагавший и себя причастным к упомянутой касте, поскольку все его племянники, к которым чувства Алексей Иванович питал вполне отцовские, и даже в большей степени, чем к собственному сыну, служили как раз в Севастополе.
– Да, может, все и так, может, это просто недоразумение, – поторопился объясниться министр. – Но если нет, то омерзительно пахнет не шпионажем даже, а уже диверсией.
– Не слишком ли? – с сомнением повел бровью Алексей Иванович. – Лазутчики в Севастополе? А что береговая охрана, корпус пограничной стражи опять-таки…
– Нет-нет… – отмахнулся министр с кривой улыбкой, перекосившей и полуседые стриженые усы. – Боюсь, что речь идет не о диверсантах, а о глубоко законспирированной вражеской агентуре в самом флоте.
– Эко удивили! – с еще большим скепсисом фыркнул статский советник. – После истории с Ранненкампфом, где у нас немецких агентов не видали? Начиная с дворца.
Во флоте, говорите… – он задумчиво поскреб многострадальную поясницу. – Так, тем более это дело войсковой контрразведки. Мы-то здесь при чем, честные интриганы и наушники? Нам бы со своими заграницами разобраться. Одно дело – атташе какого-нибудь подпоить, пакет вскрыть фельдъегерский, балерину в посольскую кровать подложить опять-таки…
