Богдан Сушинский - Рыцари Дикого поля
Полковник понял, что втягивается сам и пытается втянуть в диспут этого хуторянина-скитника, хотя еще в иезуитском коллегиуме дал себе слово никогда в подобные схоластические диспуты не вступать.
– Хорошо, я не стану возражать против зарождения здесь, посреди Дикого поля, новой веры, – вздохнул он. – Кто знает: вдруг со временем она действительно сумеет вырвать украинский народ из-под власти и католиков, и православных, вечно и кроваво враждующих на этой земле?
– Вот! – едва не подхватился со своего места Велес. – Эта вера может стать нашей, сугубо национальной верой, наподобие тех, которые уже существуют у армян, евреев, некоторых других народов.
– С этой мыслью я и дам тебе со временем денег на строительство монастыря, который, по традиции, станет и казачьим госпиталем. Кроме того, подберу нескольких выпускников Киево-Могилянской и Острожской академий, которые не успели закостенеть в церковно-христианских догматах. Потому что только такие люди способны будут скопировать и осмыслить те летописи и требы, которые хранятся в вашем ските, сотворив из них некое подобие Нового Завета новой веры.
– Только теперь меня осенило, что для начала эта языческо-христианская вера вполне могла бы стать верой украинского казачества.
24
Графиня Ольбрыхская появилась на окраине Грабова под вечер, когда большой повстанческий разъезд уже преследовал ее карету, охраняемую лишь небольшим отрядом надворных казаков; поэтому трем десяткам дворян, поскакавшим навстречу графине, пришлось ружейным огнем рассеивать бунтовщиков по окрестным перелескам, чтобы дать возможность Власте добраться до ворот.
– Вы – хранитель этого замка? – испуганно спросила она, увидев перед собой рослого, увешанного оружием норманна, вышедшего к воротам, чтобы встретить гостью.
– Никто не осмелится утверждать, что это не так, графиня. Смею вас заверить, что на эту должность меня назначил сам владелец замка.
– Мне передали, что я смогу найти приют в вашей цитадели. Что такова воля королевы.
– Вы спокойно могли найти приют здесь и по собственной воле, – заверил ее Ярлгсон. – И не только сейчас, но и в любое важное или трудное для вас время. Как видите, замок пока что не отстроен, значительная часть его все еще пребывает почти в руинах, а посему в нем тесновато. Тем не менее, комната для вас будет подготовлена.
Они вошли в лишь недавно отреставрированный замковый дворец, прошли в отведенную Власте комнату, и служанка-няня принялась за пеленание уснувшего ребенка.
– Это верно, что замок принадлежит князю Одар-Гяуру? – спросила между тем графиня, устало опускаясь в кресло рядом с кроватью, на которой служанка возилась с ее дочуркой.
– Теперь это известно всем в округе.
– Вот видите, а я узнала об этом только сегодня, причем совершенно случайно.
– Это каким-то образом меняет ваше отношение к нашей обители?
– Во всяком случае, для меня это очень важно.
Хранитель замка заинтригованно взглянул на гостью, но тотчас же отвел глаза в сторону.
– Совершенно верно: замок принадлежит князю Гяуру. До недавнего времени в здешних краях мало кто знал об этом. А если и знал, то весьма смутно представлял себе, кто таков этот князь Гяур, где он обитает и какое отношение имеет к Речи Посполитой.
– Когда же это стало известно местной шляхте?
– В те дни, когда здесь неожиданно появился молодой князь Одар-Гяур. Кстати, тогда же шляхтичи узнали, что, если не ошибаюсь, замок этот принадлежал еще прадеду нынешнего владельца.
– Странно, раньше мне и в голову не могло прийти, что на земле Речи Посполитой у князя находятся какие-либо владения, а тем более такие.
– Лично я ничего странного в этом не нахожу, – заметил хранитель, извинившись за свое несогласие, и тут же добавил: – Князь – состоятельный человек, происходящий из древнего рода, вполне достойного королевской короны. Впрочем, вас это смущать не должно. Чувствуйте себя в его скромных покоях настоящей хозяйкой.
– Даже думать об этом не смею, – лукаво улыбнулась Власта, стараясь при этом скрыть свою улыбку от шведа.
– Как только восстание будет подавлено, вы сможете занять несколько покоев, отведенных пока что спасающимся за этими стенами местным дворянам.
– Что вы, господин Ярлгсон, – вновь мягко улыбнулась графиня. – Я никогда не посмею чувствовать себя здесь хозяйкой. Другое дело – она, – указала на расплакавшуюся дочь, озарившую комнату своим ангельски чистым, розоватым тельцем.
Швед истолковал ее слова как шутку и попытался улыбнуться. Но оказалось, что он попросту забыл, как это делается. А тут еще и Власта согнала с лица улыбку, чтобы куда тверже добавить:
– Не удивляйтесь, господин хранитель. Судьбе было угодно, чтобы перед вами во всей своей красоте предстала дочь Одара-Гяура великая княгиня Ольгица Гяур.
С полминуты швед усиленно вертел головой, переводя взгляд с Власты на ее дочь, и снова на Власту. Он попросту не знал, как реагировать на такое признание графини. А главное, как на него отреагировал бы сам князь. Вот именно – он сам!
Понятно, что эта молодая женщина выглядит слишком красивой и благородной, чтобы вызывать хоть какое-то недоверие к своей особе. Шведу трудно было предположить, что она выдает себя не за ту, кем является на самом деле. Но в то же время держалась она как-то слишком уж горделиво для того, чтобы вызывать жалость, какую обычно вызывают беженки. Нет, такую женщину трудно заподозрить в мошенничестве. Во всяком случае, он, как комендант, никаких оснований для этого не имел.
Две вошедшие в комнату дворянки, решившие взглянуть на незнакомую графиню, а посему оказавшиеся свидетельницами их разговора, тоже удивленно уставились на гостью: это еще что за самозванка, которая замахнулась на то, чтобы стать владелицей замка? Приблизительно такое же чувство поначалу зародилось и у Ярлгсона. Ему показалось, что Власта специально произнесла это признание при свидетелях. Много ли найдется женщин, тем более аристократок, которые решатся вот так, с ходу, признаться незнакомому мужчине, к тому же в присутствии двух сплетниц, что у нее незаконнорожденная дочь?
– Еще раз простите, графиня… То, что вы только что сказали… – неуверенно произнес норманн. – В этом есть хоть какая-то доля суровой правды?
– Почему только доля? И почему «суровой правды»? В моих словах – вся та светлая, поднебесная правда бытия, в ауре которой зарождалась моя дочь Ольгица.
– Может, мне все еще позволено будет истолковать ваши слова как некую шутку?
– Я бы выразилась яснее, господин хранитель, – смело заверила его Ольбрыхская: – В этом вся возможная в данной ситуации правда, какая способна удивить наш мир.
– Значит, я должен понимать это так, что ваша дочь в то же время является и дочерью князя Гяура?
– Это известие кажется настолько неправдоподобным, что способно ввергнуть вас в сомнения?
– Настолько неожиданным, если уж быть точным, – по-джентльменски уточнил хранитель замка.
– В свидетели я могу призвать только самого князя Гяура да Господа Бога. Но боюсь, что ни тот ни другой не станут клясться перед вами на Библии. В силу всяких известных и не известных вам причин.
Мещанки подошли к ребенку, вместе заглянули Ольгице в личико и, почему-то набожно перекрестившись, словно увидели в пеленках совершенно не то, что надеялись увидеть, поспешно оставили комнату, так ни слова и не произнеся. Однако Власта четко уловила, что обе они в эти минуты думали о своих собственных прегрешениях и отмаливали свои собственные грехи.
– Господин Ярлгсон, господин хорунжий! – появился в двери один из сержантов. – Я только что из Грабова. Повстанцы уже там. Многие из них уже восседают за столами. Пир посреди чумы начат.
– Пир, которому суждено стать кровавым, – уточнил Ярлгсон, даже не взглянув на гонца. Он уже направился было к двери, но, словно бы на что-то наткнувшись у порога, остановился. Вернувшись к Власте, он взял малышку на руки, поднял ее и, обратив к себе лицом, вежливо поклонился.
– С прибытием вас во владения, великая княгиня Ольгица. Теперь вы уже в родных стенах.
25
Дело шло к вечеру. Большой разъезд поляков – до полуэскадрона – торопился. Заметив сразу три дымка, шляхтичи решили, что повстанцы беспечно отдыхают, готовя свою традиционную кулешу. Взбодрившись от такого открытия, они двинулись напролом, через овраги, не позаботившись о разведке или хотя бы об авангардном разъезде, и, конечно же, не замечая затаившейся засады.
Они были убеждены, что в этом закутке степи их никто не ждал, а потому беглецы станут легкой добычей.
– Полковник, там поляки! – появился из-за кургана Тимош Хмельницкий. Он по-прежнему обращался к атаману только так, «полковник», чтобы избегать слова «отец», которое хоть как-то могло выделять его из круга остальных казаков.
– Много их?
– Около полусотни! В версте отсюда.
