Александр Генералов - Грозовое ущелье
Трегубов рассказал начальнику милиции о своем разговоре с владельцем лесопильного завода и его женой. Боровков рассмеялся.
— Это ты насчет Кузовлевой? Понимаешь, обвела она нас вокруг пальца. Только что перед тобой был у меня Шатров. Он тоже высказал в отношении артистки сомнения. Надо брать и ее, а в доме оставлять засаду.
— Где сейчас Шатров?
— Рабочих железнодорожных мастерских инструктирует.
— А Ягудина вы никуда не отсылали?
— Он поехал по одному любопытному делу…
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯЯгудина и еще двух сотрудников встретила высокая симпатичная женщина лет тридцати пяти. Это была Ксения Семеновна Ведерникова. Узнав о цели их прихода, она охотно распахнула двери своего дома. В комнатах стояла хорошая старинная мебель, всюду были ковры и гобелены. «Удивительно, как это она сумела сберечь такую обстановку», — подумал про себя Ягудин, подходя к прекрасному беккеровскому пианино.
— Играете? — спросила его хозяйка.
— Немного. Я воспитывался в приюте вдовствующей императрицы, там у нас был старенький инструмент. Скажите, Георгиева у вас живет?
— Да. Что с ней случилось?
— Видите ли, ее обвинили в краже вещей.
— Боже мой, этого не может быть!. — всплеснула руками Ведерникова. — Вера Ильинична — и такое? Да она пальцем не тронет чужого добра.
— Все может оказаться наветом, — согласился Ягудин. — Она давно у вас живет?
— С двадцатого. Георгиева — одинокая старая женщина.
— К ней кто-нибудь приходит?
— Разве только затем, чтобы попросить ее об уроках музыки. Она прекрасная пианистка.
— Это ее инструмент?
— Мой, но я ей охотно разрешаю пользоваться им.
— Покажите ее комнату.
В боковушке, выходящей одним окном в угол двора, стояли солдатская койка, прикрытая лоскутным одеялом, старенький с облупившейся краской столик и два обшарпанных венских стула.
— Вот ордер на обыск.
— Пожалуйста, пожалуйста, — замахала руками Ведерникова.
Обыск в комнате старухи ничего не дал. Два старых платья, стоптанные ботинки и съеденная молью шляпка — вот и все, что нашли. Тогда Ягудин позвал хозяйку и предъявил ордер на осмотр ее имущества. Ведерникова возмутилась. Лицо ее покрылось пятнами.
— Это противозаконно, — еле сдерживая себя, процедила она сквозь зубы, — задержали воровку, а обыскиваете честных людей.
— Но зачем же так, Ксения Семеновна? — укоризненно заметил Ягудин. — Вы только что утверждали, что Вера Ильинична — честный человек.
— Кто их знает… пришлых.
Обыск длился полтора часа. Все это время Ведерникова сидела в кресле, презрительно поглядывая на милиционеров. Но, когда Левченко отодвинул комод, хозяйка заволновалась.
— Я только что покрасила пол, — сердито сказала она, — а вы так неосторожно двигаете.
— Виноват, — ответил ей Левченко, заглядывая за комод.
Он попробовал половицы, постучал по стене, потом по комоду.
— Те-те-те, — поцокал языком Левченко. — А комодик-то с секретом, Леонид Егорович.
— Что-что? — переспросил его Ягудин, занятый осмотром печи.
— Двойная, говорю, стенка у комода.
Ведерникова вскочила на ноги.
— Не смейте трогать, хамы!
— Спокойно, гражданка, — предупредил ее Ягудин. — Не портите нервы, они еще вам пригодятся.
Задняя стенка комода крепилась медными гвоздями с большими шляпками. Ягудин стал нажимать на каждый из них. Вдруг часть стенки мягко упала ему на руки. Из проема посыпались бусы, ожерелья, кольца, золотые ложки, крестики, броши, часы, цепочки, портсигары.
— Возмутительно, — зашептались понятые. — Люди в нужде бьются, а тут такое богатство прячут…
— Одевайтесь, гражданка Ведерникова. Пойдете с нами.
— Хамы, хамы, как я вас ненавижу! — закатилась та в истерике.
— Хватит!..
В милиции Ягудин передал Ксению Семеновну следователю Василевскому. Ведерникова долго отпиралась, уверяя, что все обнаруженные ценности ей оставили на сохранение отступавшие белогвардейцы. Потом сказала:
— Это от мужа. Он ушел с колчаковцами.
Пригласили Гущину, молодую женщину, узнавшую свои вещи в ломбарде. Среди драгоценностей, найденных при обыске у Ведерниковой, Гущина опознала брошь, подаренную ей отцом в день окончания гимназии.
— Вот видите, здесь даже инициалы мои выгравированы на обратной стороне: Е. Г. — Елене Гущиной.
— Позовите Георгиеву, — крикнул в коридор Василевский.
Вошла квартирантка Ведерниковой. Увидев хозяйку, побледнела.
— Ксения Семеновна… — удивленно протянула она.
— Ну, что «Ксения Семеновна»? Продала, старая дура! — зашипела на нее та. — Ладно, уведите ее, я все расскажу.
Плача и ругаясь, она поведала следователю о том, как связалась с бандой Луковина.
— Они вместе с моим мужем служили в колчаковской армии. При отступлении муж тяжело заболел и застрял в этом городе. Я приехала к нему. У нас тогда имелись кое-какие деньги, и мы приобрели дом, обстановку. Потом он умер. Я осталась почти без средств, стала зарабатывать шитьем и починкой одежды. Молодость уходила. В это время в уезде появился Луковин. Он нашел меня, стал помогать. Перед арестом Демьян Прокопьевич оставил свои ценности у меня, разрешив часть из них израсходовать для своих нужд.
— Вы знали, что эти вещи награблены?
— Да, знала.
— Как же вы тогда их сбывали?
— Ездила в губернский город, продавала ювелирам, частным зубным врачам, на рынке.
— Ну, на рынке вас бы сразу задержали. А в нашем городе кому их сбывали? Предупреждаю: только чистосердечное признание может смягчить вашу вину.
Подумав, Ведерникова сказала:
— Капустину.
— Владельцу «Парижа»?
— Да.
— Еще кому?
— Савичеву…
— Вы его знали?
— Да.
— И его жену Екатерину?
— Да.
— Что вы можете сказать по поводу убийства Савичева?
— Оно для меня явилось полной неожиданностью.
— А Савичеву после этого не видели?
— Нет.
Помолчав, Василевский неожиданно спросил:
— Почему вы направили Георгиеву в ломбард?
— Капустин в последнее время отказывался принимать ценные вещи, а мне срочно потребовались деньги.
— Для Луковина?
Ведерникова вздрогнула.
— Нет, что вы, я не видела его уже давно.
— Видели, Ксения Семеновна, видели, — глядя ей в глаза, медленно проговорил Василевский. — Я вам сейчас прочитаю свидетельства соседей. Только это будет уже не вашими показаниями. Учтите…
— Не надо, я сама все расскажу.
Но Василевский жестом остановил ее.
— Минуточку…
Выйдя из кабинета, он тут же направился к Боровкову.
— Иван Федорович, хотите Ведерникову послушать?
— Сейчас иду. И предупреди Трегубова. Ему необходимо присутствовать при допросе.
— Разве он уже вернулся?
— Да.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯВсе было в порядке. Гришин, взяв билет, прошел к стоящему на первом пути пассажирскому поезду, следовавшему в губернский город. Постояв несколько минут на перроне, начальник секретного отдела вошел в вагон. Рубахин вскочил в следующий. Ударил станционный колокол, и состав тронулся. Пассажиры начали устраиваться. В большинстве это были крестьяне, приезжавшие в уездный город по своим делам. Посидев с полчаса в их компании, Анатолий осторожно вышел в тамбур. У окна увидел мужчину в железнодорожной форме.
— Разрешите прикурить? — обратился к нему Рубахин.
— Пожалуйста, — ответил тот, подавая спички. — Далеко едем?
— До Шалаево.
— А я вот в губернский центр еду, сдавать экзамены на машиниста.
— Это хорошо, — одобрил Анатолий. — Сами теперь будете водить паровоз.
— Еще надо сдать, — застенчиво улыбнулся железнодорожник. — Ну, пойду, а то меня жена ждет.
Он открыл дверь в вагон. Гришина в переднем купе не было. Рубахин осторожно вошел следом за железнодорожником, сел на боковое место, прикрылся газетой. Многие пассажиры по обыкновению уже закусывали, и на парня в темной клетчатой рубахе никто не обращал внимания.
Рубахину был виден весь проход. «В каком же он купе? — размышлял Анатолий. — Если я сейчас встану и пойду, Гришин меня узнает». Поезд шел медленно, часто останавливаясь на полустанках. Пассажиры входили и выходили из вагона, шагая мимо Рубахина. Гришин не появлялся. Но он мог перейти в следующий вагон и выйти оттуда. Тогда Анатолий решился пройти по проходу. «Узнает — скажу ему, что еду по заданию до Бродов».
Рубахин шел не торопясь, слегка опустив голову, как человек занятый собой. В то же время он боковым зрением успевал увидеть всех, кто находился в купе. Промелькнули женщины с узлами, старик с белой корзиной, служащий в толстовке и панаме, парень с повязанной щекой. Наконец, Анатолий увидел Гришина. Тот сидел у самого окна, разговаривая со священником. Гришин не обратил внимания на проходившего мимо пассажира. Рубахин сел в соседнее купе уже по другую сторону от выхода. Отсюда наблюдать за вагоном было еще удобнее.
