Павел Автомонов - Каштаны на память
— Садитесь. Отдыхайте. Вижу, что одному срочно надо в санчасть. Да и вы, девушка, — обратился Веденский к Лесе, — или очень утомились, или больны.
— Точно! — ответил за всех Опенкин. — Леся Тулина, дочь начальника заставы. Заболела в дороге. А это Артур Рубен — участник первого боя на границе.
— Леся Тулина? — переспросил Веденский. Он вспомнил, что Семен Шаблий говорил про заставу, где служил его названый сын Андрей Стоколос. Знал Веденский и про смерть капитана Тулина. Но не стал говорить об этом. Внимание обратил на высокого белокурого Артура Рубена.
— Вы из Прибалтики?
— Латыш я.
— Я воевал с вашими добровольцами в Испании. Нашим командиром был Берзинь.
— А я не успел. С корабля сняли жандармы, — с сожалением сказал Артур. — А хотелось в интернациональную бригаду.
— Ну и считайте себя бойцом интернациональной бригады, — сказал Веденский. — Вот нас четверо, и уже интернационал.
— Товарищ полковник, — обратился Опенкин, — направляясь сюда, мы думали о нашем будущем. Решили идти в партизаны.
— В своем желании вы не одиноки. Обком партии получил уже несколько тысяч заявлений от заводских рабочих, железнодорожников, учителей. Больше всего, конечно, от комсомольцев. Нам нужны командиры и комиссары. Такая мысль и у Семена Кондратьевича Шаблия: назначать командирами и комиссарами пограничников, армейцев. Пойдете?
— А я куда? — с тревогой спросила Леся. — Я от своих ни на шаг.
— Можно только приветствовать это желание. Вы, Леся, будете учиться на радиста. А пока что Артур Рубен пойдет в санчасть, Опенкин познакомится с программой обучения, а вас, Леся, уже ждет возле крыльца машина.
— Куда ехать? — удивилась девушка.
— К своим старым знакомым. Будете жить у Полины Ивановны Шаблий.
3
Андрей Стоколос, Иван Оленев и Максим Колотуха так и не дождались Рябчикова и Мукагова из разведки. Разыскивали своих товарищей и сами чуть не попали в лапы карателей. Местные люди сообщили, что двух красноармейцев, один из которых кавказец, захватили и отправили в «Уманскую яму».
В жизни как на долгой ниве… Но Стоколосу, Оленеву и Колотухе не верилось, что всегда находчивый Рябчиков мог попасть в плен. Это противоречило его натуре, характеру. Но это и подтверждало, что на войне все может случиться. Нет еще опыта.
После трехдневных поисков и ожиданий они пошли на север, в направлении Киева. Через несколько дней они наткнулись на полосу обороны советских войск на южных подступах к столице.
Командир артиллерийской батареи, выпускник артучилища лейтенант Заруба, сказал повару, чтобы тот накормил пограничников. А когда те подкрепились, обратился к старшине Колотухе:
— Чего зря носитесь с «шарманкой»? — кивнул на рацию. — Через нее можно подавать команды на батарею с наблюдательного пункта. Может, вас в артразведку? Как вы на это?
— Рация есть, но радиста нет, — ответил Колотуха.
— Дело поправимое. Не боги горшки обжигают. И я немного радио изучал в артучилище, — сказал Заруба.
— Рацию мы получили за два дня до начала войны. Но еще до армии я немного разбирался в этом деле. Можно попробовать, — согласился Андрей Стоколос.
— Такой разговор мне нравится, — с одобрением сказал лейтенант, подавая Андрею руку.
Лейтенант и пограничники, заткнув за ремень зеленые ветки, поползли лугом, потом перешли перелеском, кустарниками.
— В нашем деле без точных координат ни туды ни сюды, — наблюдая в бинокль, сказал лейтенант.
— А у вас и в песне поется, — вспомнил Оленев: — «Артиллеристы! Точней прицел! Наводчик зорок, разведчик смел».
Взглянув на иву возле дороги, Заруба предложил:
— Мы со Стоколосом заберемся на дерево, а вы заляжете в подсолнухах. В случае чего прикроете нас.
— Есть прикрыть! — как всегда бодро ответил Колотуха.
Лейтенант Заруба и Стоколос, оглядываясь, поползли к иве.
— Старенькая уже, чего только не видела на своем веку. Ну ничего, послужит и нам, артиллеристам. Ты волнуешься? — спросил Заруба.
— Ну да, вдруг меня не услышат на батарее? — озабоченно ответил Андрей.
— Услышат и на батарее, и в полку, и, может, даже в дивизии. Хотя, честно говоря, вот этого мне и не хотелось бы. Про рацию начальство ведь не знает.
— А не влетит вам за такую самодеятельность? — вопросительно взглянул на лейтенанта Андрей.
— Не боись. Из штаба полка требуют, чтобы мы подавили эту проклятую немецкую батарею. Крепко она насолила на этом участке. О, слышишь, снова начала долбить! — Заруба поднял к глазам бинокль. — Так… Так… Ага, — принялся отмечать на карте места, откуда вихрем вздымались огни. — Чувствуешь, почему я спешил сюда? Да потому, чтобы успеть на их сеанс. Эта проклятая батарея чрезвычайно пунктуальна: лупит перед обедом, ужином и после завтрака.
— «Пятница»! «Пятница»!.. Я «Робинзон». Я «Робинзон». Как меня слышите? — дрожащим голосом Андрей вызывал радиста батареи. Он прикусил губу: «А вдруг не услышат?»
Лейтенант Заруба тоже волновался, но не показывал вида, напоминая сдержанного Василия Рябчикова, каким тот был во время взрыва моста. Прислонившись к стволу ивы, Андрей прижал наушники, чтобы не пропустить сигнал «Пятницы». Сейчас он не слышал даже усилившейся вражеской стрельбы. Все внимание к любому слову, шороху в эфире. Приходилось слушать и раньше, там, под Белой Церковью, разные радиостанции, но разве сравнить напряжение этой минуты.
— Неужели молчат? — не стерпел Заруба. — Повтори еще… И сразу координаты — 07.12.
— Тихо! — Стоколос вытер холодный пот, подергал шнур от батареи и постучал ладонью по ящику. — «Пятница». Я «Робинзон». 07.12. 07.12. Прием… Почему же молчит «Пятница»? Ну и олух же я, товарищ лейтенант! — почти выкрикнул Андрей — Передаю верно, это индикатор показывает. А принимают не в том диапазоне…
Мгновенно он переключился и сразу же уловил хриплый голос:
«07.12. Вас понял. Я «Пятница»! Прием!..»
Первый же выстрел гаубицы нащупал вражескую позицию. Четвертый снаряд накрыл немецкий блиндаж.
— Беглый огонь! Я «Робинзон»… — требовательно передавал Андрей на батарею.
Теперь можно и понаблюдать. Андрей взглянул в бинокль Зарубы. С комьями земли и щепками от бревен, которыми были накрыты блиндажи и укреплены стены глубоких траншей, взлетали вверх солдатские каски, ранцы. Две пушки уткнулись стволами в землю.
— Спасибо, Андрей! Обнял бы тебя, да как бы не загреметь вниз. Заткнули пасть их батарее. Они ведь все время меняли позицию!
В подсолнухах встретились с Колотухой и Оленевым. Подсолнухи уже отцвели, роняли желтые лепестки. Гудели пчелы. «Наверно, недалеко пасека? Пчелам война нипочем…» — подумал Андрей, оглядываясь на золотые головки подсолнухов, повернутые к выглядывающему из хлопьев дыма солнцу.
Возвращаясь на позицию, лейтенант Заруба просил пограничников остаться у него на батарее.
— Тебя, Андрей, поставлю командиром взвода разведки. Тебя, Оленев, командиром разведки. Ну а тебя, старшина… — Лейтенант задумался и рассмеялся. — Не сразу тебе и найдешь должность.
На позиции их ждала неприятность. Когда Заруба пошел в артразведку, была обстреляна соседняя батарея. Снаряд попал в котлован и вывел из строя пушку. Были убитые и раненые. Командир этой батареи, старший лейтенант Пужай, забил тревогу, заявив, что, видимо, немцы запеленговали рацию. Он не стал ждать Зарубу и просигнализировал в штаб полка, требуя, чтобы приехал начштаба майор Барабанов. Штаб полка был недалеко, и Барабанов прибыл на батарею раньше, чем возвратился Заруба с пограничниками. Барабанову еще до звонка Пужая штабной радист доложил про разговор «Робинзона» и «Пятницы», не зарегистрированных раций в дивизии. Кроме того, Барабанов знал про напряженные взаимоотношения между Зарубой и Пужаем. И начштаба посчитал, что не прав молодой лейтенант, с неприязнью относившийся к своему коллеге — резервисту.
Поэтому разговор с Зарубой начался без благодарности за уничтоженную вражескую батарею.
— Ваша рация не работает. Где взяли еще одну?
Лейтенант рассказал все, как было. Стоявший рядом Пужай со злостью бросил:
— Это самоуправство привело к гибели моих людей. Кто те, к кому лейтенант обратился за помощью? Он же и документы у них не проверил. А разве не могли они и фальшивые показать? Все это беспечность.
— Мы помогли уничтожить вражескую батарею, — осмелился сказать Стоколос. — Теперь она молчит.
— Молчать, когда разговаривают старшие! — взвизгнул Пужай.
Стоколос смерил взглядом артиллериста с головы до ног. Ноги у Пужая были кривые, как у кавалериста. Икры такие толстые, что пришлось разрезать голенища хромовых сапог. Воротничок гимнастерки еле-еле сошелся на шее. Он вспотел, его глаза были красными, как от бессонницы. Внешне он не был похож на офицера. Лишь планшетка, пистолет, большой бинокль, висевший на груди и три кубика в петлицах говорили, что это командир.
