Аркадий Минчковский - Мы еще встретимся
И вот серым дождливым днем команда уходила на фронт.
Ремень винтовки больно резал Леве плечо, сумка с гранатами мешала идти, вещевой мешок тянул назад, а тут еще очки поминутно туманились, и приходилось вытирать их.
Шли по мокрому асфальту, по лужицам. Обмотки на ногах вскоре сделались мокрыми.
Невеселыми взглядами провожали их теперь уже поредевшие толпы прохожих. Лева старался идти как можно ровнее и смотрел только вперед.
На площади Восстания они погрузились в трамвай. Добровольцев в вагон набилось так много, что стиснутая ими кондукторша не могла двинуться. Окна в трамвае наполовину были забиты фанерой. От этого, да еще от серого дня становилось особенно тоскливо.
Ехали молча. Каждый думал о своем. Вот обогнули мутные воды Обводного канала, промелькнула череда деревянных мостов, серый силуэт нового универмага на Международном, здание старой бойни, возле которой уже не было бронзовых быков.
Обтирая рукавом шинели затуманенные трамвайные стекла, Лева смотрел на знакомые улицы. Сейчас все они словно потускнели, насупились. Он вспомнил, как два года назад, в мае, их класс возили сюда на экскурсию. Как далеко то время!
У железнодорожного переезда трамвай остановился. Дальше он не шел.
Как только прекратился шум мотора, стали слышны далекие короткие пулеметные очереди и сухой треск одиночных выстрелов.
Фронт был недалеко. Лева даже не представлял себе, что война может быть так близко, совсем рядом с городом.
В ранних сумерках они быстро выгрузились, построились по четыре, потом пошли влево в огромное пустое здание школы с разбитыми окнами.
Вечером, в неуютном классе с завешенными черной бумагой окнами, с одиноко висящей на проводе лампочкой, написал он письмо Ребрикову. Ему захотелось поделиться пережитым в эти дни с теперь уже невесть где находящимся товарищем.
На голом полу, подстелив газеты вместо простынь, спали усталые добровольцы.
На миг Лева оторвался от еле видимых ему строк.
Какими родными, близкими казались ему сейчас все эти малознакомые люди, словно то были его школьные друзья. Кто из них знал, что ожидало их завтра?
Некоторое время он молча глядел на спящих. Потом поднял глаза, посмотрел на тусклую лампочку под потолком, вдруг улыбнулся, вспомнив, как мечтали они с Володькой о том, кем будут через несколько лет, затем снова склонился над бумагой, стал быстро дописывать письмо.
«Окончится когда-нибудь и эта война, Володя, — писал Берман, — неизвестно, будем ли мы живы тогда. Давай думать, что будем. Но пройдет еще немного времени, и жизнь станет прекрасной… Правда же, за это стоит бороться и даже не бояться умереть…»
Перед рассветом, когда, совершив маршевый бросок, добровольцы заняли отведенный им участок, пришел незнакомый командир. На нем были ватник и фуфайка, которая как-то по-домашнему выглядывала из-под ворота.
— Опять только что обученные? — спросил он.
Ему ответили:
— Да.
Он ничего не сказал, только вздохнул.
Скоро группами пошли по ходам сообщений. Было холодно, тихо. В некоторых местах около узких разветвлений ходов останавливались. Взяв двух бойцов, командир уходил. Через несколько минут он возвращался, оставив бойцов, и тогда остальные шли дальше. Лева заметил, что мимо некоторых разветвлений они проходили не останавливаясь.
— Вот ваша ячейка, — сказал командир Берману, — смотрите в оба, ни один немец не должен улизнуть от вас. С утра, вероятно, они полезут. Бояться не надо. Мы должны отбить их и снова занять наши старые позиции. А то они теперь наверху и видят улицы города.
Только теперь Лева заметил, какой у командира взвода был усталый голос. Вероятно, он повторял это сегодня в сотый раз. Уходя, он еще добавил:
— Гранаты пускайте в крайнем случае.
Берман остался один.
Впереди, на фоне тусклого неба, чуть чернела земля. Иногда там одиноко взлетали и таяли в небе цветные трассирующие пули.
Сейчас было не страшно. Только мешали сырость и пронизывающий холод.
Где-то рядом в ячейке, устраиваясь, возился сосед. Внезапно Лева подумал, что еще сегодня кто-то другой стоял на том месте, где теперь был он, и сразу понял, почему мимо некоторых ответвлений ходов они проходили не останавливаясь. Значит, там еще были люди… А здесь? Потом он стал гнать от себя ненужные мысли, даже оглянулся, словно боялся, что кто-нибудь мог заметить его малодушие.
Чтобы занять себя чем-нибудь, он стал припоминать, где он мог слышать такой голос, как у командира взвода, и не мог вспомнить.
С рассветом по окопам долго била артиллерия, но снаряды не достигали цели. Потом немцы пошли в атаку. Сперва Лева не мог понять, что происходит впереди. Маленькие черные фигурки вдруг как из-под земли возникли среди зловещих руин домов по всей видимой ему линии горизонта и, треща на ходу из автоматов, побежали на окопы добровольцев. Небольшие фонтаны грязи вздымались то здесь, то там около них, многие немцы падали и не вставали, но бежали другие, новые. Неожиданно за спиной, над самым ухом, отчаянно стали бить пулеметы. И сразу же началась стрельба со всех сторон. Лева увидел, что сосед по окопу, застыв, припал к винтовке и тоже стрелял, а немцы все двигались, падали, снова поднимались и опять бежали прямо на окопы.
Очки Левы поминутно мутнели. Он вытирал их большим пальцем левой руки, и, когда стреляли все, стрелял и он.
Плечом он прильнул к мокрому прикладу и видел лишь кусок черного поля и бегущих по нему маленьких серых людей.
Вскоре стрельба утихла, и снова впереди на горизонте Лева увидел развалины. Командир взвода подошел к Берману, посмотрел на его побледневшее лицо, спросил:
— Ну как, страшновато?
— Ничего, — сказал Лева, — бывает страшней, — и улыбнулся.
Теперь он увидел, что лицо командира взвода было усталым и серым.
— А я, признаться, побаивался за вас, — сказал комвзвода и, уходя, кивнул Берману.
Потом принесли кашу, но есть Леве не хотелось.
Шесть раз в этот день немцы шли в атаку, но ни один из них не достиг окопов, где сидели добровольцы. И так же, когда стреляли все, стрелял и Лева, правда, он не знал, попадал ли в цель.
В середине дня сделалось совсем тихо. В траншеях повеселели и даже кое-где собирались группами — покурить, обсудить происшедшее.
Теперь Лева уже как будто привык к обстановке. Мысль о смерти не пугала его. Отчего-то он был уверен, что с ним ничего не случится. Снаряды в окопы не попадали, а пуля его не заденет.
И он стал мечтать о том, как после войны они встретятся в Летнем саду с Володькой и он расскажет Ребрикову, что было немного страшно в первые часы боя, и будет читать ему хорошие стихи, которые, конечно же, еще сочинит.
Часа через два пришел командир роты. Лева еще вчера видел его. Это был немолодой человек в длинной шинели с двумя покосившимися квадратиками.
— Товарищи добровольцы, — сказал он. — Перед нами поставлена задача: выбить врага с высоты; оттуда его наблюдатели видят сейчас наш город… По-моему, все ясно… Артиллерия сделает подготовку, потом мы пойдем и выковырнем его оттуда… Думаю, добровольцы не подкачают. Да здравствует наш непобедимый город! — закончил он.
Никто не ответил. Вдруг Лева подумал о том, что, значит, теперь побежит он, а стрелять будут немцы, и вздрогнул от прошедшего по телу озноба.
Вскоре откуда-то сзади начала бить артиллерия. Снаряды падали около немецких траншей. Огонь все усиливался. Грохот стоял такой, что приходилось затыкать уши.
Потом неожиданно стало тихо, и Лева услышал резкий крик:
— Вперед, товарищи!.. За Родину!.. За родной город!..
Голос кричавшего сорвался. Берман увидел, как рядом из окопа, с автоматом в руках, выскочил командир взвода. Лева сразу подумал: сейчас его убьют, ведь он один в поле. И внезапно, словно что-то его толкнуло, Лева подпрыгнул, лег животом на липкую грязь бруствера и вмиг оказался наверху. И теперь уже видел, как со всех сторон из земли вылезали добровольцы, как побежало несколько человек, и Лева побежал рядом с ними. Кругом коротко, уже знакомо посвистывали пули. Очки Левы совершенно запотели, и вытирать их теперь было некогда. Сквозь туманные стекла он видел лишь слабые очертания горизонта и слышал, что где-то неподалеку сзади и по сторонам бегут люди, а сам бежал так быстро, как только мог. Спотыкался, падал, вставал и снова бежал. И вдруг невероятная радость охватила его при мысли, что вот он, равный среди этих ребят, бежит в атаку, чтобы отогнать немцев от своего города. Очки его упали, но он не остановился, только подумал, что потом обязательно вернется сюда и найдет их.
Вдруг словно кто-то тяжело и зло ударил его в грудь. Лева споткнулся, выронил винтовку, и красная пелена залила его глаза.
— Не сообщайте маме что я ранен! — крикнул он и ничком ткнулся в землю.
