Валерий Киселев - «Мы не дрогнем в бою». Отстоять Москву!
– Ты думаешь, что они теперь и успокоятся? Наше счастье, что нелетная погода, да танки шли без пехоты, – сказал Василенко.
Первые нахальные попытки гитлеровцев с ходу прорваться к Ефремову провалились. Весь день 15 ноября они вели разведку и готовились к новому броску.
В штабе дивизии у полковника Яманова весь этот день скрупулезно собирали любые сведения о противнике. И от разведки, и от беженцев. Анализировали, считали, прикидывали, и получалось, что в полосе дивизии не менее сорока-шестидесяти танков, четыре-пять батальонов пехоты, пять-шесть батарей артиллерии.
– Над чем голову ломаешь, Алексей Александрович? – пришел к нему вечером полковник Гришин. Он устало сел на лавку.
Яманов сидел над картой, испещренной значками:
– Да вот думаю. Или это передовой отряд, так очень сильный, или битая танковая дивизия плюс один-два пехотных полка… А фланги у нас совсем голые, – повысил он голос.
– А может быть, они поленятся нас широко охватывать, – предположил Гришин. – Ведь это крюк километров тридцать, да по бездорожью. Опять в лоб танками – вряд ли, вчера обожглись. Ну-ка, поставь себя на место противника…
– С Архангельского на Ереминку хорошая дорога, а оттуда хоть на Кадное, хоть на Медведки, нам во фланг и в тыл. А там и на Ефремов.
– Вот и я на их месте сделал бы все так же. Что у нас там, дивизион Яскевича? – спросил Гришин.
– Так точно, – задумчиво ответил Яманов и добавил: – И две роты.
Политрук Николай Мазурин был послан батальонным комиссаром Кутузовым к артиллеристам утром 16 ноября с заданием проверить наличие снарядов, узнать, как с питанием, и помочь, если надо. В дивизион Яскевича он пришел как раз в начале атаки немцев.
Танки противника черными коробками сползали по снежному холму к Красивой Мече. Мазурин видел впереди себя лишь три наших орудия, а немецких танков шло в поле его зрения пятнадцать.
Старший лейтенант Яскевич, рядом с которым стоял в окопе Мазурин, в бинокль смотрел спокойно, даже с интересом. Потом, переговорив по телефону со своими комбатами, отдал команду «Огонь!».
Между танками то и дело стали вырастать большие черные разрывы, и Мазурин до боли в глазах всматривался, как они надвигались, и все ждал – когда же танки начнут гореть. А танки вели огонь с коротких остановок, и несколько их снарядов разорвались вблизи командного пункта дивизиона.
Мазурин впервые почувствовал себя лишним. До сих пор ему не приходилось стоять в окопе без дела и просто наблюдать за ходом боя.
Уже несколько минут его подмывало желание бежать к ближайшему стрелявшему по танкам орудию.
– Какой вид, а, политрук? – позвал Яскевич Мазурина. – Настоящая панорама боя! Кинооператора бы сюда!
Действительно, если бы не было немного жутко, то картина рисовалась великолепная: на три беспрерывно стреляющих орудия – пятнадцать танков, идущих в линию, с ровными дистанциями друг от друга.
– А не боитесь, что прорвутся? – с холодком в душе спросил Мазурин Яскевича.
– Не должны. У нас преимуществ больше. Сейчас начнут гореть, – спокойно ответил Яскевич.
«Какие же преимущества, – не понял Мазурин, – если у немцев пятикратное превосходство в численности».
Но не более чем за десять минут на поле загорелись один за другим четыре танка. К небу поползли четыре столба густого черного дыма.
– Разрешите бинокль, – торопливо спросил Мазурин, пока Яскевич говорил с кем-то по телефону.
Мазурин переводил бинокль с одного танка на другой, в окуляры они казались огромными чудовищами. Хорошо были видны кресты на башнях и даже снежная пыль из-под гусениц. В какой-то момент танк выстрелил, Мазурин невольно втянул голову в плечи, ожидая рядом разрыва. Но снаряд, видимо, ушел с перелетом. А еще через несколько минут Мазурин увидел, как по танку словно ударили гигантской кувалдой, так резко он встал. Из моторной части повалил дым, а из башни один за другим вылезли два танкиста.
– Еще один! – весело крикнул Мазурин Яскевичу.
– Вроде бы и тот стоит… Да, задымил.
На поле горели восемь танков.
– Кто командует этой батареей? – спросил Мазурин.
– Лейтенант Медведь, – ответил Яскевич и усмехнулся: – Это фамилия у него грозная, сам с виду он нестрашный.
Когда танки противника вышли из боя, Мазурин спросил Яскевича:
– Товарищ старший лейтенант, разрешите я схожу на батарею к лейтенанту Медведю, для дивизионной газеты материал нужен.
– Сходите, только провожатого возьмите, – Яскевич крикнул связного, – и недолго, а то в случае чего мне за вас влетит.
На батарее Мазурин оказался в сумерках. Орудия, остывшие от огня, успели покрыться инеем. Лейтенант Медведь оказался приземистым, с широким русским лицом парнем, красным от постоянного пребывания на холоде. Глаза у него были добрые и внимательные. Мазурин представился и спросил:
– Ваша батарея подбила сегодня восемь танков. А кто особенно отличился, товарищ лейтенант? Поговорить бы надо, для газеты.
– Два танка подбил Мезенцев. Кстати, доброволец. А остальные шесть – сержант Кладов.
– Один – шесть танков? – удивился Мазурин, сразу загораясь в предвкушении сенсационного материала, возможно, и для «Красной Звезды».
– Давайте я провожу. Комиссар батареи младший политрук Сирота.
Перед Мазуриным стоял человек – полная противоположность комбату: высокий, черноглазый, с лихим казацким чубом. «Вот бы ему Мелехова в кино играть!» – сразу отметил про себя Мазурин.
До орудия сержанта Кладова было метров двести, и политрук Мазурин успел выяснить, что его провожатый политрук батареи Григорий Сирота из кубанских казаков, кадровый, в полку с финской кампании, войну встретил под Брестом, неравнодушен к литературе.
– А командира нашего полка вы видели? – спросил Мазурина Сирота.
– Нет еще, – с видимым огорчением ответил Николай.
– Тогда представьте себе Чапаева, только постарше, так это он. И не только внешне, но вообще по складу натуры. В полку его любят, он с нами с финской. Вот бы о ком писать!
Подошли к горевшему у орудия костру.
– Кладов, к тебе, из газеты, – сказал Сирота.
Один из сидевших на ящиках вокруг костра артиллеристов встал.
Герой боя оказался крепко сбитым, коренастым, ладным парнем. По тому, как сидело на нем обмундирование, нетрудно было догадаться, что он кадровый.
Мазурин поздоровался со всеми. Присел на пустой зарядный ящик.
– Расскажите о себе, товарищ Кладов, – тихонько попросил Мазурин. – Откуда вы родом, давно ли служите, о сегодняшнем бое… – Мазурин приготовил блокнот и карандаш.
– Звать меня Михаил. Родился неподалеку, курский. Окончил полковую школу, – Кладов говорил свободно, без стеснения, но по-военному кратко.
– А раньше у вас были подбитые танки?
– Нет, не сталкивался с ними. Хотя отступаем от самого Бреста. А тут вот довелось сразу за все отквитаться. Расчет у меня хороший, товарищ политрук. А один – что бы я сделал. Вот замковый мой, Михайленко Семен, без него я никуда.
– Ты не скромничай, – сказал Сирота. – От тебя главное зависит, наводчик все же, и командир орудия. Расскажи, как танки подбивал.
– Как подбивал, – улыбнулся Кладов, – прицелюсь – р-раз! И бью. Главное – спокойствие. Р-раз – он и горит.
– Все бы так воевали на батарее, как ты и Мезенцев Сергей, – сказал Сирота и с гордостью улыбнулся.
Мазурин задал еще несколько вопросов о деталях боя, Кладов отвечал охотно, но односложно, просто, как будто ничего особенного и нет, что он в одном бою подбил шесть танков. Мазурин почувствовал разочарование, что не получается интересного материала, опять придется многое дорисовывать самому. Да еще эти странные слова, что отступал от Бреста, артиллерист, а танки встретил впервые.
– А как под Москвой, товарищ политрук? – спросил Кладов, давая этим понять, что дотошные расспросы ему надоели.
– Тяжелые бои. Да это вы и без меня знаете, – неохотно ответил Мазурин. – На Волоколамском направлении, на Тульском. У нас тоже очень важный участок фронта.
– Это мы понимаем, – спокойно сказал Кладов.
Как-то сам собой разговор перешел на литературу, и Мазурин с удивлением отметил, что сержант оказался начитанным парнем.
– А может быть, вы сами заметку напишете в газету? – предложил ему Мазурин.
– Попробовать можно, – охотно согласился Кладов, – но не сегодня. Как потише будет и если жив останусь.
Политрук Мазурин уходил из батареи со сложным чувством: надеялся написать хороший очерк, а разговор с героем получился каким-то обычным. В голове его выстраивались фразы будущей статьи, но чего-то не хватало в ней. «Драматизма, необычности, патетики? – думал Мазурин. – Какой-то странный человек, все время дает понять, что ничего особенного он не сделал. А может быть, таким и надо его подать в статье?»
Весь облик сержанта Кладова и его расчета, комиссара батареи, да и всех артиллеристов, которых он увидел за этот день, внушал Мазурину уверенность в прочности бытия. Хотелось верить, что страшнее, чем в октябре, уже не будет, не может быть, что эти люди и есть те, кто остановят, наконец, врага.
