Юрий Стрехнин - Наступление продолжается
— В первый, — беззаботно сказала девушка, что стояла рядом с ним (Цибуля называл ее Зиной), плотная, с резко очерченными бровями и крутым подбородком, к которому как-то не шел чуть вздернутый, задорный нос; густые, цвета меди, пружинистые пряди волос упрямо выбивались из-под шапки; она и не пыталась поправлять их.
— Нас из госпиталя перевели, вот вместе с Олей, — бойко кивнула Зина на подругу. Та — худенькая, черноволосая, с большими, пытливыми глазами, стояла молча, о чем-то задумавшись. Широкие полукружия бровей обрамляли ее открытое, с тонкой кожей, какое-то осветленное лицо. Вся она была подобранная, строговатая. С такими обычно парни не сразу решаются знакомиться.
— Далеко еще идти? — спросила Зина, посматривая на свои широкие кирзовые сапоги, заляпанные грязью.
Ей не ответили. Кроме командира полка, кому было известно, где и когда закончится сегодняшний переход?
— Почему же вас из госпиталя откомандировали? — поинтересовался Белых.
— Сами отпросились. На фронте мы нужнее, — простодушно улыбнулась Зина.
Белых снова пристально посмотрел на девушек:
— Здесь потруднее. Знаете?
— Ничего, привыкнем.
— Нелегко им будет привыкать, — заметил Цибуля. — Женщины!
Зина метнула глазами в Цибулю:
— При чем тут «женщины»? Я слышала, в нашем полку один мужчина есть трусливее любой бабы.
Зина сказала это наугад, но похоже, попала в цель: Цибуля что-то смущенно буркнул и опустил взгляд. На нем были великолепные темно-синие галифе с красным кантом. Никто в полку не имел таких галифе. Цибуля боялся их замарать, особенно сейчас, в слякоть, совершенно необычную в конце января.
— Чего фасонишь? — покосился Белых. — Надел бы ватные. Зима!
— Думаешь, тебе одному, сибиряку, мороз нипочем? — обиделся Цибуля. — Я, брат, тоже морозоустойчивый.
— Вы из Сибири? — живо повернулась к Белых Зина. Ее широкое лицо расплылось в улыбке. — Я ведь тоже из тех краев, нарымская.
— Земляки, значит? — улыбнулся Никита. — А я из-под Читы. Всего тысячи две километров от вас.
— У нас в Нарыме сейчас мороз так мороз. А здесь, на Украине, не поймешь, какое время года.
Зина недовольно посмотрела на заплывшую дорогу, по которой, медленно проворачивая колесами загустевшую на холоде грязь, тянулись обозные брички, пушки и походные кухни.
Белых шагнул к дороге. Мимо на штабной повозке ехал писарь, помахивая ему приготовленной картой.
Старшина уложил в планшет свежий, хрустящий лист двухкилометровки, и все четверо опять двинулись по обочине, обгоняя нескончаемый серый поток колонны. Чуть впереди Никиты шла Ольга. Она шагала молча, глубоко засунув тонкие руки в карманы шинели. Еще не привыкнув к такой дороге, Ольга ступала по грязи осторожно, тщетно выбирая места, чтобы не запачкать сапоги; шла не так, как солдаты в колонне, которым было уже все равно, куда ступить — в грязь или не в грязь.
С чувством какой-то неясной тревоги подумал сейчас Никита об Ольге. Он знал: многие девушки, как и она, приходили на фронт вот с такими же осветленными лицами. Смело принимали они на свои девичьи плечи все тяготы солдатской жизни. Отважно шагали под огнем, вырывали бойцов из лап смерти. Их руки, бинтовавшие солдатские раны, не дрожали при свисте вражеских пуль. Их имена, как молитву, в последние свои минуты шептали умирающие… Это были девушки простые, ласковые и вместе с тем строгие. Уже одно их присутствие облагораживало грубевшие во фронтовом быту мужские души.
Но видывал старшина и таких, которые не сумели выдержать всех испытаний армейской жизни. Ему захотелось, чтобы Ольга и Зина с самого начала поняли, какая суровая жизнь ожидает их здесь. Всегда прямо говоривший то, что он думает, Никита сказал:
— А вы знаете, как здесь девушкам трудно? Бывает, не так у них получается, как им хотелось бы.
Крутые брови Ольги резко поднялись:
— Знаем. Но с нами такого не будет.
— Только не забудьте того, что сейчас говорите.
Ольга вспыхнула:
— Что вы хотите этим сказать?
Никита хотел объяснить, но ему помешал Цибуля:
— Смотрите, девчата, наш комбат идет.
— Который? — спросила Зина, вглядываясь в колонну.
— Да вон по той стороне шагает, молодой, в кубанке.
— Ой! — вскрикнула Зина.
— Что ты? — удивилась Ольга.
Но Зина уже бежала через дорогу, лавируя между повозками.
Было совсем темно, когда вдоль колонны, втянувшейся в широкую деревенскую улицу, прокатилась подхватываемая солдатскими голосами заветная команда: «Привал!»
Забренчали котелки и фляжки, послышался говор, заскрипели отворяемые ворота, застучали колеса повозок, въезжавших во дворы. Обрадованно заржала лошадь, затрещал плетень, задетый колесом, и басовитый голос сердито прокричал:
— Куда прешь, лешай! — И добавил, жалуясь кому-то: — Не конь, а второй фронт. В дороге постромки не потянет, а завидит двор, так и рвет!
Улица быстро пустела. Солдаты расходились по хатам, спеша обогреться и подсушить портянки. Может, через час команда «Становись!» поднимет всех, и колонна выстроится невидимая в ночной тьме, чтобы опять идти и идти по холодной грязи бесконечной фронтовой дороги…
Ольга и Зина весь день шагали каждая со своей ротой, куда их определил Цибуля. Сейчас, сунув под головы свои санитарные сумки, они с наслаждением улеглись на свежей, пружинящей соломе, которую уже успел навалить чуть не до потолка хозяин хаты — приветливый дед.
Зина шумно вздохнула:
— Ой, Оля, болят мои ноги. Сорок километров по такой грязище… Не знаю, как утром подымусь.
Ольга, шурша соломой, повернулась к подруге и сказала серьезно:
— Сами просились. Теперь терпи.
— Как-нибудь вытерпим! — усмехнулась Зина. — Цибуля говорит: хороша пехота, сто верст пройдешь — еще охота.
— Уж твой Цибуля! — поморщилась Ольга.
— А тебе что — старшина больше нравится?
— Больно он нужен со своими поучениями!
— А знаешь, Оля, этот старшина в полку самый замечательный человек. Я слышала: сорок «языков» поймал. И собой он ничего…
— Ох, Зина, и все-то ты уже знаешь… Подумаешь, знаменитый! Ничего в нем особенного. Да и разговор у него…
— Известно, — перебила Зина, — сибирский нрав. Молчит, молчит, а потом сказанет такое…
Ольга промолчала, обидчиво сжав губы: она вспомнила о своем разговоре со старшиной. «Бывает, не так получается». — «По какому праву он мне про такое намекал? Я не затем на фронте…» Она набросила на себя полу шинели, намереваясь заснуть, и отвернулась от Зины.
Но той, видимо, хотелось поговорить еще. Характер Зины не позволял ей заснуть, не выговорившись.
— Олечка! — шепнула она. — А ведь ты не догадываешься. Капитан-то, комбат, — тот самый!
— Неужели?
— Мне самой удивительно. Я знала номер его почты, но что он именно в этом полку, никак не думала.
— Ну и что же теперь?
— Ой и не знаю что…
Капитан Яковенко еще не спал. Приняв доклады командиров рот, распорядившись об отдыхе людей и приказав держать кухню «в боевой готовности», чтобы успеть накормить солдат, в случае если будет получен приказ о выступлении, он дожидался, пока старший лейтенант Гурьев составит донесение.
У изголовья кровати, на скамейке, стоял телефон, уже подключенный к полковой линии. С трудом стянув набухшие от сырости сапоги, капитан лежал на широкой деревенской кровати, застланной плащ-палаткой. Отгоняя наплывающую дремоту, он смотрел, как у стола, при свете тусклой коптилки, Гурьев, еще не скинувший шинель, близоруко щурясь, быстро писал.
Капитан между тем перебирал в памяти события дня, соображая, что ему, хозяину батальона, нужно еще сделать. Пулеметные и минометные повозки сегодня далеко отстали. Надо их теперь поставить в самом центре колонны. В трудных местах бойцы помогут тащить: лошади совсем выбились из сил. У многих солдат сильно износились ботинки. Надо сказать, чтоб из обоза привезли новые и обменяли, но только не всем. Обувь следует приберечь: говорят, на марше прибудет пополнение. Вот уже появились два новых санинструктора… две девушки.
И как неожиданно — одна из них Зина! Вот уж не думал так встретиться с ней. Как хорошо, что она попала именно в его батальон!
Яковенко вспомнил сегодняшнюю их встречу на дороге: откуда-то из-за обозных повозок вдруг вынырнула Зина и раскрасневшаяся, бесконечно счастливая подбежала к нему. Прямо при всех на грудь кинулась. Сколько они не виделись? Год?..
От стола поднялся Гурьев:
— Подпишите, товарищ капитан.
Яковенко привстал, бросил взгляд на донесение, расчеркнулся под ним и снова лег.
— Ложись и ты, — сказал он, — а то, глядишь, скоро опять из штаба позвонят — шагом марш!
— Посты надо проверить.
