Вард Рейслинк - Ладан и слёзы
— Так нельзя, малыш, ты должен есть, не то с тебя штаны начнут спадать. — Впрочем, он не стал настаивать, и последний ломтик тоже исчез в его пасти, ибо у него не рот, а самая настоящая пасть. Свинья и та вела бы себя за едой приличнее. Под конец он сделал несколько глотков из той же бутылки, вынутой из-за шкафчика.
Я прислушался к однообразному цоканью копыт по асфальту — больше слушать было нечего. И все же снаружи гораздо интересней, чем здесь. Я спросил человека с дубленым лицом, нельзя ли мне ехать на козлах рядом с Юлом.
— Конечно, малыш, — рассеянно пробурчал он. Видно, ему было все равно, останусь я с ним или полезу к Юлу.
Сказано — сделано. Я мигом выбрался из душной клетки и примостился рядом с Юлом на козлах.
— А, Пятачок! — приветствовал он меня. Юл по-прежнему упорно величал меня Пятачком — очевидно, не хотел иметь дело с мальчиком, у которого лошадиное имя. Мне же захотелось рассказать ему о лошади нашего молочника. И я не замедлил сделать это.
— В самом деле? — весело удивился он и засмеялся. — Но та лошадь, верно, никогда не падала замертво в оглоблях?
Что правда, то правда, об этом я не подумал. Я пристыженно опустил голову, а Юл прищелкнул языком.
— До Гента еще далеко? — спросил я, чтобы перевести разговор на другое.
Юл указал кнутом на видневшуюся вдали колокольню.
— Это Синт Баавс.[31] Через полчаса будем в Генте.
Я посмотрел на Синт Баавс, который, казалось, был совсем близко. Но мы едем так медленно, что, наверное, никогда до него не доберемся.
— А где находится Бейлоке?
— Это я тебе потом объясню, когда мы приедем в город. Впрочем, найти ее совсем нетрудно. Это самая большая больница в Генте.
Наконец-то мне стало хоть что-то известно об этой таинственной Бейлоке. Оказывается, это больница! Я немного успокоился. В больнице с Верой ничего плохого не случится. Там она в надежных руках.
— А вы уверены, что ее отвезли именно туда? — Мне хотелось узнать обо всем поточнее.
— Неужели ты думаешь, что я буду водить тебя за нос? Мой брат разговаривал с фельдфебелем, и тот три раза повторил: «В Бейлоке, в Гент, в Бейлоке».
Ну, коли так, значит, все верно. Я уставился на рыжий хвост лошади. Неужели эта кляча не может бежать быстрее! Спустив ноги, я заболтал ими в воздухе — такое ощущение, будто у меня вообще нет ног. Конечно, было бы еще лучше, если бы сейчас рядышком сидела Вера и мы вместе весело болтали ногами. Бедная Вера… Надеюсь, она не умрет, ох, только бы она была жива! Это мое единственное желание. Но если она все же умрет, ее причислят к лику святых. Она ведь мученица, а все мученицы после смерти становятся святыми, некоторые, правда, блаженными, но большинство — святыми. И все станут называть ее святой Верой, замученной немцами, ее мучители будут вымаливать у нее заступничество и покровительство и ставить свечи, чтобы заручиться ее благоволением.
Так я фантазировал. Вера еще не умерла, а я уже представлял ее святой великомученицей со светлым нимбом вокруг головы. Нет-нет, пусть лучше она не будет святой, пусть останется живой Верой.
Внезапно Юл передал мне вожжи. Захотел свернуть самокрутку, сказал он и прибавил, что я легко справлюсь с этим делом, это вовсе не трудно. И он объяснил, что надо лишь крепко держать поводья, свободно пропустив их между пальцами. Я все сделал, как он велел, и все пошло как по маслу. Это было прекрасно. Единственное, чего мне сейчас не хватало, — это кнута. Но его Юл не отдал. Невозможно было погонять нашу старую бестолковую клячу, ее страшно было пальцем тронуть. Да я и не собирался ее стегать, я ведь не люблю мучить животных, — только щелкнул бы кнутом в воздухе над ее тощим задом.
Мимо нас с оглушительным грохотом проехала немецкая танковая колонна. Поднялось густое облако пыли — словно смерч перед бурей. Мы сразу ослепли. Я почувствовал, как наша кляча рванула поводья, и с ужасом увидел, что она испуганно прянула в сторону. Сейчас лошадь понесет и вдребезги разобьет фургон об одно из деревьев, растущих вдоль дороги. Я в панике что есть сил натянул вожжи. К моему огромному удивлению, старая кляча сама остановилась. Юл засмеялся, поняв, что произошло.
— Эх, ты, молокосос. Тебе еще учиться и учиться надо, — сказал он и отобрал у меня вожжи.
Я вздохнул с облегчением.
Уже вечерело, когда мы добрались до Гента.
Вечер в городе показался мне похожим на жуткий кошмар: длинные тени-щупальца тянулись над крышами домов, вцеплялись в волосы людей.
Я шел вдоль широкой канавы со зловонной сточной водой, что-то вроде канала, который здешние жители называли Лейе. Но я знал, настоящая Лейе выглядит совсем по-другому, пусть не морочат мне голову, я же видел эту реку собственными глазами в то утро, когда нас схватили эти бешеные собаки.
Юл велел мне все время идти по берегу реки. Тогда я скоренько доберусь до Бейлоке. И он проворно, ловко, точно фокусник, щелкнул пальцами, поймав в воздухе монетку, и всунул ее мне в руку, чтобы я купил себе анисовых лепешек.
Но я не мог бы их купить, даже если б мои карманы были полны звонких монет, ведь я и понятия не имел, что такое анисовые лепешки. Может, это какие-то заморские цветы или фрукты? Если идешь навестить больного, полагается нести цветы или фрукты.
Я огляделся, нет ли поблизости цветочного магазина, — ничего подобного. Большинство магазинов вообще было закрыто, а на дверях или ставнях висело объявление: «Продано». И все же кое-где попадались лавки, которые еще торговали, например булочная на площади. Как я ни торопился, все же на минутку остановился поглядеть на людей, выстроившихся в длинную очередь перед дверью булочной. Ну и картина! Я с изумлением смотрел на мужчин и женщин, которые пускали в ход кулаки и локти, чтобы пробиться вперед. И чем ближе к двери — тем ожесточенней становилась схватка. Они дрались за хлеб, точно дикие звери. Вот уж этого я никак не мог понять. Зачем драться из-за краюшки хлеба? Или, может, здесь его дают бесплатно? Но и это тоже не причина, чтобы сбивать друг друга с ног.
Я двинулся дальше по краю вонючего болота, которое здесь именуют Лейе. Вечер зеленой плесенью опустился на воду. Я спросил тряпичника — вооружившись длинной палкой с крючком, он рылся в мусорном баке, — как пройти к Бейлоке.
— К Бейлоке? Да она у тебя под носом.
И он указал на ворота с противоположной стороны улицы.
Я поблагодарил его за оказанную мне услугу, но он громко расхохотался, услышав эти высокопарные слова, и с громким стуком захлопнул крышку мусорного бака.
Я вошел в ворота и очутился в прохладной сводчатой галерее. Было очень тихо, казалось, стены здесь не из камня, а из тишины. В конце полутемной галереи светилось таинственное окошечко, словно освещенный газетный киоск. Умирая от робости и любопытства, я направился прямо туда и вдруг оказался в небольшом холле с двумя высокими декоративными пальмами и скамейками вдоль стен. Какая-то дверь была открыта, и, заглянув туда, я увидел белоснежный чепец. Я вспомнил белую юфрау, сейчас она казалась мне существом, оставшимся в далекой стране, за высокими снежными горами, где я побывал однажды то ли во сне, то ли наяву. Итак, снова передо мной белая юфрау. На душе стало тепло.
Белый чепец шевельнулся. Сестра подняла голову и увидела меня. Она не улыбалась, как улыбались обычно все: и сестры, и священники, да и просто все женщины, едва завидев меня. Но зато глаза сестры под очками были полны такого сердечного участия и доброты, которые стоили всех улыбок. Даже Вера и та никогда не глядела на меня так ласково. Я потянулся к этой женщине всей душой, хотя и не перемолвился с ней еще ни единым словом, хотя она и не погладила меня по голове, как я ожидал.
Она встала и, шелестя юбкой, направилась ко мне.
— Здравствуй, мальчик, ты кого ищешь?
Я сжал монетку в кармане штанишек, ожидая, что сейчас она проведет своей рукой по моим волосам. Но она вовсе не собиралась этого делать, и тогда я пояснил, что ищу Веру, которую сегодня доставили в больницу немцы.
Может, у них были еще и другие девочки с таким именем, которых сегодня доставили в больницу? Сестра задумчиво сдвинула брови. Я больше не видел ее глаз: она наклонила голову набок, и теперь свет падал на ее очки, отсвечивавшие двумя блестящими кружочками. Она спросила фамилию Веры, но, как я ни старался, я не мог ее вспомнить.
— Ну ничего, — успокоила меня сестра. — Расскажи, как она выглядит и почему попала к нам в больницу.
Я рассказал ей все, что знал, и она все поняла, закивала головой, ее маленькое личико под высоким чепцом стало очень бледным, почти прозрачным, точно водянистая картофелина.
— Пойдем посмотрим, — сказала она и взяла меня за руку. Голос у нее был участливый, ласковый и терпеливый.
— Она очень серьезно больна, мой мальчик. Мы должны уповать на господа бога, только он один может даровать ей исцеление. А ты усердно молись за свою любимую сестренку, и тогда она выздоровеет. Может быть, доктор ее уже осмотрел. Пойдем со мной. Сколько тебе лет?
