Александр Верхозин - Самолеты летят к партизанам (Записки начальника штаба)
Анна Николаевна Мамонова не первый раз оказывала партизанам помощь. После она трагически погибла: неизвестный предатель выдал патриотку фашистским карателям, и ее расстреляли вместе с двумя малолетними дочерьми-близнецами. Осталась в живых только старшая ее дочь Надя, — она в то время была у тети в Вологде.
В этот отряд попал и штурман экипажа Иванов. О судьбе остальных членов экипажа Богданов ничего не знал. Согласно данным партизанской разведки, они были окружены немцами и при сопротивлении убиты, а один из них взят в плен, кто именно, установить так и не удалось.
Как только Богданов смог ходить, он сразу же попросил партизан переправить их на Большую землю. Им дали проводницу, учительницу Иру Конюхову. Она привела летчиков в партизанскую бригаду «бати» Шмырева, действовавшую вблизи от линии фронта.
В отряде «бати» для перехода линии фронта выделили проводников Любу Стефанович, Веру Ткачеву, Надю и Фрузу (фамилий последних Богданов не помнит). К ним присоединились 11 раненых партизан и один совершенно слепой подрывник. Шли ночью глухими болотами и удачно перешли линию фронта.
Так закончилось второе воскрешение летчика Богданова. Николай Григорьевич долго лежал в госпитале, залечивая раны, от которых, как утверждали врачи, будь он чуть слабее физически, должен был умереть. Голова кружилась от малейшего резкого движения. По совету врача он стал заниматься физкультурой.
Медицинская комиссия не допустила Богданова к летной работе. Но после настойчивой просьбы ему разрешили летать «с ограничением». Тогда летчик с еще большим упорством стал заниматься физическими упражнениями. Прошло время, и дважды погибший снова вернулся в полк, получил новый самолет, летал бомбить объекты противника, бывал у родных партизан, которые спасли его, своего земляка — Богданов провел детство и вырос в городе Витебске, в семье рабочего. Командуя полком в 1943 году, подполковник Богданов продолжал летать к партизанам, часто с посадкой — ведь необходимость посадок он испытал на себе.
Надо ли рисковать?
Валентину Степановну вызвал командир дивизии. Через четверть часа она вернулась в штаб. На мой вопрос: «Какие поступили указания?» — она хмуро ответила:
— Никаких. Предупредил, чтобы мы не слишком увлекались посадками самолетов на партизанские площадки, и, конечно, не забыл сказать, что отвечать, если что случится, будем мы. Я заверила, что все будет в порядке. Вот и все.
Гризодубова посмотрела на меня укоряюще и предупредила:
— Александр Михайлович, если мы допустим еще поломку самолета, как случилось на озере Червоном, запретят нам посадки к партизанам.
Конечно, не все партизанские площадки готовились с соблюдением необходимых правил — это мы знали и были настороже. Но никак не ожидали, что подведут нас такие старые наши друзья, как брянские партизаны. После обильного снегопада сотни людей вышли готовить площадку Смелиж. Ночью ожидали самолет. В отряде никто не знал, какого размера должна быть посадочная полоса. Снег топтали ногами и разгребали лопатами. Старались на совесть, но, не ведая беды, ошиблись: площадка оказалась маленькой.
В ночь на 10 февраля командир первой эскадрильи Степан Запыленов сел в Смелиже. По счастливой случайности посадка закончилась удачно. Степан Семенович — опытный летчик. Он сразу определил, что взлетать будет трудно, однако ждать, пока партизаны доделают площадку, ему не захотелось. Зима, холод, ламп для подогрева моторов у партизан не было. И он решил взлетать, приняв при этом меры предосторожности: приказал бортмеханику слить лишнее горючее, пассажиров взял только восемь тяжелораненых и двух детей. Казалось бы, на бога летчик не надеялся. Но в это время самолет Аэрофлота на посадке повредил шасси и загородил часть и так короткой полосы для взлета.
Запыленов оказался в затруднительном положении: взлетать или остаться у партизан на дневку? И тут к нему подошел начальник штаба объединенных отрядов брянских партизан В. К. Гоголюк и посоветовал взлетать так, чтобы самолет Аэрофлота остался правее. Запыленов не согласился. И вот такой опытный летчик допустил переоценку своих сил — не справился со взлетом. В конце короткой площадки самолет оторвался от земли на малой скорости, накренился влево, задел консолью за снег, развернулся, сбил шасси и закатился в сугроб. Экипаж и пассажиры не пострадали, если не считать двух выбитых зубов у штурмана Юрчакова, а самолет требовал серьезного ремонта. На вторую ночь экипаж Запыленова был вывезен летчиком Масленниковым. Самолет остался на площадке в ожидании бригады ремонтников.
Партизаны, которыми командовал смелый вожак Дука, в ту же ночь доделали посадочную площадку. Снег утаптывали более 1000 человек. Отряд Дука, выполняя в это время операцию по минированию железных дорог, очень нуждался в боеприпасах, во взрывчатке, которые могли доставить самолеты с посадкой.
По инициативе Гризодубовой было проведено совещание руководителей Центрального штаба партизанского движения с летчиками полка, на котором высказаны были взаимные претензии. Начальник Центрального штаба партизанского движения П. К. Пономаренко обещал устранить все недостатки в подготовке посадочных площадок и груза для самолетов. Здесь же решили установить радиосвязь полка с некоторыми партизанскими соединениями. Нам очень хотелось иметь информацию непосредственно от партизан по вопросам готовности площадок и состояния погоды. Нас пугала малая мощность партизанских раций (от 8 до 30 ватт), слушать которые могли только очень опытные радисты. Но мы надеялись на Машу — золотые ушки и не ошиблись в ней: девушка и на этот раз проявила чудесную способность улавливать самые слабые радиосигналы…
Вскоре Гризодубова снова была вызвана в штаб дивизии. На этот раз разговор был более серьезным. Полковник Нестерцев, ссылаясь на указания командующего авиацией дальнего действия, дал понять Гризодубовой, что есть приказание сократить до минимума полеты, а особенно посадки к партизанам.
— Авиация наша несет потери, — говорил Нестерцев. — Промышленность перенапряжена, самолетов не хватает для нанесения массированных ударов по врагу, а тут партизаны целый полк занимают. Пускай они сами себе оружие у врага добывают, как в гражданскую войну.
— Раз самолетов не хватает, тем более нужно использовать их рациональнее, — возразила Гризодубова.
— Командованию виднее, где лучше использовать самолеты, — авторитетно заявил Нестерцев.
— Но ведь и мы не слепые, — ответила Валентина Степановна. — Давайте говорить фактами, как коммунисты.
— Пожалуйста, — согласился полковник.
— Так вот. Той взрывчаткой, которую мы доставляем партизанам, они взрывают столько мостов, складов и железнодорожных эшелонов, что авиация (я говорю о дальней авиации) не смогла бы этого сделать в тот же срок, если бы она была и в десять раз сильнее.
— Так, Валентина Степановна, вы можете приписать партизанам все победы.
— Зачем же, товарищ полковник. Я тоже знаю, что победа будет достигнута Советскими Вооруженными Силами, при взаимодействии всех родов войск, напряжением всего народа. Я обожаю охоту (что бывает редкостью среди женщин). И скажу вам, что охотники бьют крупного зверя не в одиночку, но добычу делят обязательно. Может, это и неподходящая аналогия, но вполне применима к нашему спору.
— Вообще мы солдаты и должны делать то, что нам приказывают. Для меня мнение правильно то, которое одобряется моим начальником, — многозначительно произнес Нестерцев, будто ширмой загородился от откровенного разговора.
Гризодубова не сдавалась.
— Не верю, товарищ полковник, чтобы вы придерживались взгляда на службу офицера, как рассказывается в старом анекдоте. С вашего разрешения могу напомнить.
— Пожалуйста, — согласился Нестерцев. — Это даже интересно — услышать офицерский анекдот из уст женщины.
— Правда, я не мастер рассказывать анекдоты, но уж раз он к слову пришелся, расскажу. Было это в старое время. Встал генерал на камень, подозвал полковника и спрашивает: «Пищит подо мной камень?» «Пищит, ваше благородие», — ответил полковник, а сам решил на себе проверить. Влез на камень, подозвал подполковника: «Пищит?» «Пищит», — ответил тот, и проделал то же с майором, майор — с капитаном… Так дошло до ефрейтора. Подозвал ефрейтор рядового и спрашивает: «Пищит подо мной камень?» «Никак нет!» — ответил солдат. Он был лишен офицерского порока говорить то, что нравится начальству. Некоторые говорят: солдату терять нечего, вот он и правдив. С таким доводом я не согласна. По-моему, солдат и в старое время был мыслящим. А сейчас тем более, и мы, советские солдаты, можем говорить не только о приказе, но и о решениях.
— Для солдата и решение и просьба должны звучать приказом, — сказал поучительно командир дивизии.
