Иван Козлов - В крымском подполье
Павел Романович вручил некоторым из присутствующих поздравительные письма и подарки от обкома партии за боевые дела. Письма прочитывались вслух, а содержимое посылок — вино, консервы, папиросы — выкладывалось на стол для общего угощения.
Принесли привезенный нами бидон со спиртом. Командир бригады сам не пил никаких спиртных напитков, но товарищей угощал охотно и был самым веселым человеком за столом.
— Ну, дорогие гости, — сказал он, — мне, как лицу нейтральному, разрешите быть виночерпием. Миша, мерку!
— Сейчас разыщу, — ответил Миша, повар, молодой партизан с большим шрамом на лице. — Во время прочеса куда-то запихнул ее.
— Разыскать немедленно! Иначе можно учинить несправедливость и кое-кого обидеть. — И, обращаясь к Павлу Романовичу, продолжал в шутливом тоне: — Видимо, в связи с вашим прибытием противник прекратил позавчера прочес леса. Можно предполагать, что завтрак пройдет в спокойной и дружеской обстановке.
— А Гитлер читает сейчас очередное донесение о том, что крымские партизаны уничтожены, — заметил с усмешкой комиссар бригады Мирон Миронович Егоров.
— Точно! — раздался дружный смех.
— Безусловно так, — подтвердил Луговой. — Приказ немецкого командования был краток и категоричен: «Партизан, имеющих площадку для самолетов, уничтожить».
Миша поставил на стол две алюминиевые миски с нарезанной колбасой, лепешки, несколько кружек, а мерку на сто граммов передал Луговому. Тот вытер ее бумагой и, разливая спирт по кружкам, шутил:
— Итак, друзья мои, выпьем за упокой наших грешных душ. У нас шесть кружек на сорок персон. Прошу посуду не задерживать.
Партизаны выпивали, вытирали губы рукой и, поддевая на кинжалы куски колбасы, принимались за завтрак.
— Последний прочес большой был? — спросил Павел Романович.
— Подходящий, — ответил Егоров. — Фрицы бросили в лес восемь тысяч татар и румын на автомашинах. Командовали, конечно, немцы. Прочесывали одновременно все участки нашего района.
— Ну и что же?
— Мы решили боя не принимать, — сказал Луговой, принимаясь за колбасу. — Пока немцы чесали лес, наши диверсанты работали у них в глубоком тылу; подорвали двести двенадцать рельсов на участке Сарабуз — Биюк и сто рельсов в районе Колай-Сейтлер, Ички и Ислам-Терек, взорвали четыре воинских эшелона, основательно разрушили пути и на несколько дней остановили движение. Немцы, потеряв наши следы в лесу, начали хвастать, что партизаны уже уничтожены. Теперь фрицы охотятся за нашими диверсантами в тылу, а ребята, выполнив задание, вернулись без потерь и сейчас выпивают вместе с нами. Сакович, расскажи, как ты со своей группой поработал.
Поднялся молодой стройный парень с добродушным открытым лицом, в широких шароварах из плащ-палатки.
— Разрешите доложить: вражеский эшелон пустил под откос путем применения колесного замыкателя и использования двойного заряда тола. Задание командира бригады выполнил. Все.
— Нет, не все! — весело заметил Луговой. — Ты брось смущаться! Расскажи подробней, как оно там было.
— Оно было так. Меня назначили командиром диверсионной группы и дали задание. Со мной отправились бойцы Рак, Парфенов и Курсаков. Шли по компасу, плутали. Только на пятые сутки нашли железную дорогу около станции Желябовка. Днем окопались и залегли. Я говорю: «Лежите здесь, ребята, а я пойду на разведку». Пошел пригнувшись, потом ползком, ползком, и добрался до железной дороги. Вижу, в стороне кустик. Решил проверить его. Если, думаю, за кустиком немца нет, пойду за ребятами, и начнем работать. Только я поднялся — бабах!.. Я упал. Стрельбы не поднимаю. Потихоньку приполз к своим. Бойцы обрадовались: «Мы думали, тебя убили. Что бы мы без тебя стали делать?» Я им говорю: «Сегодня мы не будем операцию проводить. Если теперь поставить мины, фриц будет проверять пути и найдет их». Только мы поговорили, видим — идет поезд. Взлетела красная ракета. Поезд остановился. Ясно — тревога, нужно удирать. Берем свои мины, тол и уходим обратно в степь. Отошли от полотна километров так с пятнадцать. Залегли и сделали дневку. На другой день, только стемнело, опять пошли к железной дороге. Подползли к полотну и давай работать. Я заложил под рельсы мину замедленного действия, пошел минировать другой участок. Вдруг слышу гудок паровоза. У нас, кроме мин, был колесный замыкатель. Мне в отряде сказали: если будет итти поезд, ставь колесный замыкатель. Но ставить его вместе с миной нельзя: он взорвется, взлетит и мина. Нужно его поставить подальше от мины и сохранить ее для другого эшелона. А поезд уже показался. Бегу сломя голову вперед по ходу поезда. Испугался: вот-вот нагонит меня поезд и промчится целехонек мимо! Успел поставить колесный замыкатель и шестнадцать килограммов толу. Только я отскочил от полотна, как рвануло! Меня подбросило в воздух и оглушило. Ребята подхватили меня — и бежать в степь. Опомнился я скоро. Только в ушах долго звенело. В общем все в порядке.
— А в результате этой операции, — заключил Луговой, — они взорвали не один, а два эшелона. Колесным замыкателем уничтожили восемнадцать вагонов с немцами, а через два дня от мины слетели под откос четырнадцать вагонов с танками и артиллерией и четырнадцать вагонов с войсками.
После Саковича о своих боевых делах рассказывали другие диверсанты. Отважные вылазки партизан в глубокий тыл врага не Всегда проходили благополучно, были и неудачи и тяжелые потери.
— Помнишь Бартошу? — спросил Егоров у Павла Романовича.
— Ну как же не помнить! Весельчак такой, огневой парень. Где он?
— Погиб. Мы поручили ему большую, сложную операцию на важной коммуникации немцев. Задание он выполнил, но был замечен. Чтобы дать возможность спастись своим товарищам, он начал прикрывать их отход, был тяжело ранен и зверски замучен.
Наступившую тяжелую тишину прервал сияющий Андрей с только что принятой сводкой Совинформбюро.
— Вчера радисты порадовали нас освобождением Новороссийска, — сказал комиссар бригады, — сегодня Андрей тоже что-то приятное принес.
Форсирование Красной Армией реки Десны и взятие городов Брянска и Бежицы, разгром семи немецких пехотных дивизий под Брянском вызвал всеобщий восторг. С особым вниманием партизаны следили за успехами Красной Армии на Мелитопольском направлении и на побережье Азовского моря. Известие об овладении нашими войсками городом и портом Осипенко (Бердянск) на Азовском лоре вызвало новый взрыв радости.
Подсчитывали, сколько Красная Армия за день освободила наших городов, населенных пунктов, сколько на всех фронтах уничтожено войск противника и захвачено трофеев.
Строились предположения, когда Красная Армия подойдет к Крыму и с какой стороны начнутся боевые действия: со стороны ли Перекопа или с моря. Некоторые уверенно говорили, что третью зиму в лесу голодать не придется и что двадцать шестую годовщину Октябрьской революции они будут встречать в Симферополе.
Зашел разговор и о том, что с приближением фронта в Крыму возрастает ответственность партизан, надо активизировать подрывную работу в немецком тылу, смелее уничтожать немецкие коммуникации и гарнизоны и ни днем, ни ночью не давать противнику покоя.
— А как у вас с пополнением? — спросил Павел Романович Лугового.
— Пополнение прибывает и из гражданских и из военнопленных. Пришла даже группа словаков из организованной немцами чехословацкой дивизии «Быстрица». Мы ее называем «Быстрая». Вот познакомьтесь — Бэлла, — он указал на молодого красивого парня в кожаной куртке. — Недавно он ходил в Симферополь и вернулся оттуда на грузовой машине с пятнадцатью словаками. Скоро мы из словаков самостоятельный отряд организуем. Они хорошо дерутся. А за голову Бэллы немцы назначили пять тысяч марок.
— Как настроение в вашей «Быстрой»? — спросил Павел Романович у Бэллы.
Тот говорил по-русски неплохо, короткими рублеными фразами.
— Немцев наши не любят. Немец боится словаков. Держит «Быструю» в тылу. Много словаков хотят в лес, только дороги не знают.
— Бэлла скоро опять пойдет в Симферополь за пополнением, — сказал Федоренко, командир второго отряда.
К столу торопливо подошел связной и доложил Луговому:
— Товарищ командир бригады, недалеко от лагеря показалась группа противника на лошадях.
— Это уже нахальство! — возмутился Луговой. — Прямо к штабу.
Поднялся Федоренко.
— Товарищ командир, разрешите проучить?
— Разрешаю. Румын, если сдадутся, привести в лагерь.
— Будет исполнено! — И Федоренко крикнул своему помощнику: — Сорока! Двадцать бойцов на операцию.
— Есть, товарищ командир, двадцать бойцов на операцию! — живо отозвался низкорослый плотный парень, скрываясь за деревьями.
Отряд комсомольца Федоренко, или, как его все называли, Федора Ивановича, считался лучшим в бригаде. Самые опасные и дерзкие налеты на противника поручались Федоренко, и отряд возвращался всегда в лагерь с трофеями и без потерь.
