Сергей Михеенков - В бой идут одни штрафники
— Ты что, женат был?
— Нет, не был.
— А как же так? Говоришь, жена…
— А вот так. Сошлись. Когда наше училище под Медынью и Малоярославцем разбили, я остался на задержке. Жил в деревне. У одной женщины.
— Ко вдовушке пристроился, что ль?
Взошло солнце. Воронцов щекой почувствовал его прикосновение, теплое, невесомое, наполненное пахучей свежестью и обещанием того, что день будет прекрасным. Таким было прикосновение Пелагеиных губ. Она всегда просыпалась первой, изо дня в день, из утра в утро. Всегда. И все успевала делать. Дом, хозяйство жили ее заботой, ее хлопотами.
Воронцов понимал, что ротный задал вопрос без зла и без ехидства. Такой он человек. Не стоит на это обращать внимание. Суть капитана не в этом вопросе. Через минуту он станет сожалеть, что задал его.
— Ее звали Пелагеей. Трое детей мал мала меньше. Старуха-свекровь. Муж без вести пропал под Ельней в сорок первом.
— Без вести — это еще не значит, что погиб. — В словах чувствовалась сила, которая протестовала против того, что он уже сказал, но которая все же робела, отступала перед неизвестностью того, что он еще скажет.
— Мы вместе пережили первую зиму. Летом она родила девочку.
— Почему ты о ней говоришь в прошедшем времени?
— Она погибла. На дом спикировал самолет, дал очередь… Вот и все. Она умерла на руках сестры. Осталось трое детей. И моя дочь.
— Как назвал девочку?
— Имя ей дали без меня. Улита.
— Редкое имя. С кем же она теперь?
— С Зинаидой. Пелагеиной сестрой.
— Да, нелегко ей сейчас. Четверо детей — это, брат ты мой… Ты аттестат ей выслал?
— Выслал.
— Вот это правильно. И мы что-нибудь еще придумаем. Посылку как-нибудь перешлем. У меня в штабе дивизии ребята знакомые. Снабженцы. Деревня-то, как ты говоришь, недалеко от шоссе?
— Да рядом совсем, несколько километров. В сухую погоду дорога туда вполне проезжая.
У Воронцова сразу мелькнула надежда. Он знал, что ротный — человек слова. Если что пообещал, то теперь будет думать, как это сделать.
— Спасибо, Андрей Ильич.
— Пока не за что.
— За доброе слово. За то, что душу мою поняли.
А потом, докурив очередную папиросу, ротный рассказал и свою историю.
Долго потом стояли молча.
— Да, Андрей Ильич, наделала война дел. Но вы же еще молодой. Встретите еще, полюбите. Война кончится, домой вернемся… Все снова начнем. Сначала.
Капитан Солодовников поморщился, посмотрел на Воронцова. Вздохнул.
— Ты вон Пелагею не можешь забыть. Мертвую. А мне каково забыть ее, живую? Так-то, брат.
Рота просыпалась. Перекликались часовые. Артиллеристы тоже что-то передвигали. Гоняли конные упряжки туда-сюда. Канонада на юго-западе, немного утихшая перед рассветом, снова начала сотрясать землю тяжкими дальними разрывами. Высоко в небе прошли самолеты. Солодовников и Воронцов проводили их взглядами.
— Сестра-то ее красивая? — спросил Солодовников.
— Очень. — Понятно. — И вдруг сказал: — Ты, Воронцов, счастливый человек. Тебе есть куда и к кому возвращаться. Когда мы придем с войны, мы будем уже другими. И ценить в женщинах мы будем другое. Учти это. Я постарше тебя. Учти.
Рота простояла на занятых позициях несколько томительных дней. Все понимали, что вот-вот должно что-то произойти. Не могут же штабы держать штрафников без дела, когда рядом уже четверо суток рокочет битва. Уже просачивалась информация через офицеров и замполитов. Смысл и слухов и политбесед сводился к тому, что южнее Орла, под Курском, Белгородом и Харьковом развернулась гигантская битва. Там в противоборстве сошлись несколько армий, там решается судьба войны. Не сегодня завтра вперед пойдут и штрафники. Прорыв — это их судьба.
Вечером десятого июля начали собирать все хозяйство артиллеристы. Выполз из лесу и трактор зенитчиков. Когда стемнело, не включая фар, начал маневрировать перед установкой. Загремели серьгой сцепки.
И вот по траншее побежали связные:
— Взводных — к командиру роты!
Бойцы все сразу поняли. Кто вздохнул с облегчением, а кто притих и начал вспоминать родных, кто пытался сложить фразу молитвы из забытых слов. Что будет через час, никто не знал.
Вслед за артиллеристами начали сниматься с позиций и батальоны. Полк перебрасывали в переднюю линию.
Иногда пуля превращалась в струящуюся в ясном небе паутину. Но сейчас не конец августа, когда в полях пахнет свежим хлебом и уставшей землей, легко отдающей свои плоды. До паутин еще по меньшей мере полтора месяца. Но сидевшие в окопах стрелки, с тоской и надеждой вглядываясь в голубое неровное окно неба, обрамленное сухой травой и комьями суглинка, иногда там видели именно ее, тугую нить осенней паутины, и вспоминали родину. Многие из них, и с той, и с другой стороны, были родом из деревни. Одни назывались Ольховкой, Нелюбичами, Подлесной, Прудками. Другие — Унтерхаузеном, Готтендорфом или Оберхоффом.
Иногда пуля исчезала вовсе.
На восточной стороне фронта днем царило затишье. Ветер гонял на лугах пыль. Фотоаппараты с мощной оптикой, установленные на немецких самолетах-разведчиках, фиксировали полное отсутствие войск за спинами частей, занимавших передовую линию. Но в штабах 9-й полевой и 2-й танковой армий, прикрывавших Орловский выступ, не особенно верили в те картинки, которые ежедневно поставляла авиаразведка. То же самое происходило на юге, в районе Белгорода. Самолеты фотографировали пустые дороги, но каждое утро система укреплений русских становилась все более мощной и глубокой. И теперь их никак не могут сокрушить даже клинья тяжелых танков, штурмовых орудий крупного калибра, армады бомбардировщиков.
Ночью полет ее становился более явным. Она сияла маленькой кометой, и за ее движением можно было следить. Пуля летела над ночной землей. Земля не спала. По дорогам из районов ближнего тыла к передовой шли колонны техники и людей.
Глава восьмая
В ночь с одиннадцатого на двенадцатое июля полк подошел к передовой. В небольшом перелеске занял исходные.
Отдельную штрафную роту вывели в первый эшелон. Бойцы быстро начали заполнять пустые окопы, только что освобожденные гвардейской частью, которую отвели на левый фланг. Батальоны уплотняли боевые порядки. Им предстояло идти вместе с ротой прорыва.
Утром началась артподготовка. Загудело, закачалось небо. Сотни стволов обрушили огонь по целям на той стороне проволочных заграждений.
Воронцов посмотрел в бинокль. Через всю нейтральную полосу тянулись дорожки белых флажков. Проволока с заграждений в некоторых местах была снята. Саперы ночью не спали. Он побежал по траншее, разыскал сержантов. Каждому отделению определил маршрут движения, наметил примерные ориентиры.
— Вот лупят! И нам ничего не оставят! — услышал Воронцов голос ротного.
Солодовников умостился на бруствере и, примяв коленями маскировку, пристально смотрел в бинокль на нейтральную полосу. Там, за предпольем, стояла, перемещаясь то вправо, то влево, то уходила в глубину, то снова возвращалась, стена огня, дыма и пыли. Некоторые снаряды падали с недолетом, подбрасывали колья, рвали проволоку, стряхивали, как дождевые капли, гирлянды навешанных немцами консервных банок. И это вызывало возгласы одобрения и у бойцов, и у ротного. Время от времени он посматривал на часы. Воронцов и сам следил за стрелками, чтобы не пропустить тот миг, когда надо будет крикнуть затаившимся в ожидании людям: «Взвод! Приготовиться к атаке!»
Артподготовка должна закончиться через полчаса. Об этом связные оповестили командиров взводов еще до ее начала. Двадцать пять минут уже прошло. Воронцов покосился на ротного. Рядом с ним сидели на корточках связисты. Они торопливо докуривали самокрутки, отрешенно смотрели перед собой куда-то в пустоту.
— Володь, — будто очнувшись, сказал один и толкнул в плечо другого, — ты плоскогубцы не забыл?
— Взял, — похлопал по карману ватных штанов Володя. — Кто катушку понесет?
— Я понесу, — сказал первый.
Бывалые бойцы, они знали, что им придется ползать под огнем. А в тонкой гимнастерке и хлопчатобумажных штанах много не наползаешь. Вот и экипировались по зимнему варианту.
И только теперь Воронцов увидел под рукой у ротного ППШ. Автомат лежал на бруствере. А на боку висела такая же, как у Воронцова, противогазная сумка, из которой выпирали кругляки запасных дисков. Вместо шинели плечи обтягивала поношенная короткополая телогрейка без воротника. Значит, ротный пойдет вместе с ними.
Задачей штрафной роты было атаковать на узком участке передовую линию немецких окопов, прорвать оборону, выйти к селу Бродок, занять его и удерживать до подхода второго эшелона.
Воронцов хорошо запомнил карту, которая у него лежала теперь за пазухой: сразу за первой траншеей начинается поле, потом — в полукилометре — село. Слева железная дорога. Справа — река. Впереди тоже, побольше. Скорее всего, немцы попытаются их отжать от железной дороги и не пустить в Бродок. По пойме наши танки не пройдут. А это означает, что в поле перед селом, даже если они сейчас благополучно займут первую траншею, их ждет еще одна линия окопов. И вряд ли артиллеристы ее разрушили так же основательно, как первую.
