Энтон Майрер - Однажды орел…
Задолго до этого Шифкин перестал задавать вопросы, отбросив все мысли о том, чтобы оставаться сторонним наблюдателем. Вскоре получилось так, что он, пошатываясь, задыхаясь и выбиваясь из сил, несет с санитаром носилки, а его руки, казалось, вот-вот выскочат из суставов. Туда и обратно по тропе, на которой то здесь, то там раздаются смертоносные разрывы, визжат разлетающиеся во все стороны осколки, то и дело сбивая кого-нибудь с ног. Уходишь с раненым, а возвращаешься с патронами, гранатами и водой. И так час за часом, пока полуобнаженные, безмерно усталые люди не валятся с ног прямо на дороге и не засыпают мертвым сном. Когда наконец все кончилось и он подошел к изможденным, обросшим щетиной солдатам, которых он обслуживал в бою и которые теперь чистили оружие и натягивали колючую проволоку, он почувствовал мгновенно возникшую искреннюю привязанность к ним, привязанность, какой он никогда не испытывал в своей жизни раньше.
— Ну, что скажешь, Шиф? — спрашивали они его, дружески пожимая руку или похлопывая по спине, хотя но возрасту он годился в отцы большинству из них.
— Слушай-ка, а ты парень что надо! — сказал кто-то из них. — Да-а, одно время казалось, что они закидают нас дерьмом, правда? Я хочу сказать… Господи, уж если генерал решил… Да, старина Печальный Сэм все-таки остановил этих сукиных сынов…
— Генерала ранило, — сообщил им Шифкин.
— Не может быть! — раздалось сразу несколько голосов. Они уставились на него в замешательстве, в гневе, в страхе, в горе; в глазах многих показались слезы.
— Нет, только не генерал… Где? Как это случилось?
— У опорного пункта на тропе, близ Илига.
— Да нет же, не может быть! А куда его ранило?
— В грудь, в плечо, в руку.
— Так он жив?… Он еще жив?
— По-моему, жив.
И затем — трудно поверить, — маскируя свое волнение потоком отборной ругани, они просияли от радости:
— О, он еще вернется!.. Послушай, Шиф, ты не знаешь генерала, это же… это тигр, мать его так, и хвост у него крючком… Черт возьми! Да ему даже если руку оторвет, так он ее проволокой прикрутит, смажет маслом, и она заработает лучше прежнего, это я тебе говорю!.. Он вернется!
— Надеюсь, вернется.
— Никаких «надеюсь». Вернется, вот увидишь.
* * *— А куда же теперь, генерал? — весело спросил корреспондент «Юнайтед пресс информейшн».
— Джентльмены, мы направимся туда, куда прикажут. — Мессенджейл изобразил на лице чарующую, любезную улыбку. — Однако, я думаю, мы можем, не опасаясь, сказать, что наш девиз: «Вперед на север».
Послышался слабый смех. Затем корреспондент «Трибюн» Бингхэм, неофициальный старшина корреспондентов на театре военных действий, крупный мужчина с густыми пшеничными усами, большими голубыми глазами, сказал звучным низким голосом:
— Генерал, вы только что завершили операцию, явившуюся своего рода шедевром амфибийной войны…
— Запомните, это сказали вы, я этого не говорил! — прервал Бингхэма Мессенджейл, сверкнув глазами.
Когда хохот затих, Бингхэм, сдержанно улыбаясь, продолжал:
— …И наиболее примечательной особенностью всего этого — поправьте меня, если я ошибусь, — является то, что вы никогда до этого не командовали войсками на фронте. Я понимаю, это глупо — задавать сегодня такие вопросы, однако скажите нам: испытывали ли вы вообще какие-нибудь опасения, когда прибыли сюда, чтобы впервые принять на себя командование действующими войсками?
Мессенджейл нахмурился, повертел указку длинными пальцами:
— Я не сказал бы… Впрочем, известные опасения были, конечно. Опасения — это удел всякого командующего. Всегда может возникнуть что-то неожиданное, непредвиденное, что-то такое, что спутает все ваши планы. Возьмите камикадзэ, например. Это как раз и есть то самое неожиданное и непредвиденное. Но эта угроза, слава богу, касается прежде всего флота. Однако отвечаю на ваш вопрос, мистер Бингхэм. Нельзя сказать, чтобы я опасался чрезмерно. Успешно воевать — это значит правильно применять принципы, тщательно готовиться и прежде всего никогда не делать то, чего ожидает от вас противник. Я полагаю, что мы поступили именно в соответствии с этими принципами. В конце концов, один очень выдающийся генерал сказал однажды, что война — это не что иное, как масса случайностей, и хороший командующий не упустит возможности воспользоваться ими. В данном случае господа Отикубо, Колусаи и Мурасе предоставили нам исключительные возможности.
Снова приглушенный гул одобрительных восклицаний. Шифкин прикусил губу. Он был сравнительно новым человеком на этом театре военных действий и поэтому вопросов не задавал, предоставляя эту возможность другим. Но если никто не собирается сказать ни одного слова о…
— Генерал, — он сам удивился, что говорит так громко, — не могли бы вы сказать нам, как чувствует себя генерал Дэмон?
— Превосходно, мистер Шифкин. У него все великолепно. Мой старший адъютант был там менее двух часов назад и получил исчерпывающий доклад от полковника Уэйнтрауба. — Мессенджейл медленно перевел взгляд с Шифкина на других корреспондентов. — Я надеюсь, что отсутствие Ночного Портье не вызывает у вас особого беспокойства. Это великолепный солдат, как вам известно. — Губы Мессенджейла раздвинулись в раздражительной улыбке. — Он был бы сейчас здесь, вместе с нами, но не смог устоять перед соблазном, хотя бы на короткое время, изобразить из себя сержанта Йорка.
Одобрительные смешки в зале разозлили Шифкина еще больше.
— Насколько я разбираюсь, генерал Дэмон прибыл на передний край в район Уматока, чтобы спасти плацдарм высадки десанта, после того как четыреста семьдесят седьмой полк был атакован с фланга и смят — бой, в котором был убит генерал Крайслер…
Командир корпуса нахмурился.
— По-моему, вряд ли все это было так мрачно, как вы представляете. Вероятно, вы недостаточно знакомы с подвигами Ночного Портье под Моапорой и на Вокаи, мистер Шифкин. Он всегда вырывается вперед дальше чем необходимо, и для меня это было источником огорчений; однако такому стремительному агрессивному боевому командующему, каким является генерал Дэмон, приходится предоставлять свободу действий. Я убежден, что его присутствие очень помогло поднять ослабевший дух солдат на критических участках.
Мессенджейл выжидательно обвел взглядом зал, высматривая следующего желающего задать вопрос. Шифкин быстро спросил:
— Генерал, разговор шел о восемнадцатой и сорок девятой дивизиях. Не могли бы вы сказать несколько слов относительно пятьдесят пятой?
Отчего же, с удовольствием! Я считал, что это в основном уже принадлежит истории. Пятьдесят пятая вынесла на себе тяжесть безрассудных атак Мурасе, дралась великолепно, и ее заслуга состоит в том, что она перемолола большую часть двух японских дивизий — тридцать девятой и девяносто второй. Она действовала в духе лучших традиций армии.
— А в наступлении на Калао пятьдесят пятая участвует?
— Нет, не участвует. Дивизия понесла довольно тяжелые потери, как известно, и общее мнение таково, что после ее ратных подвигов ей необходим отдых.
Шифкин сжал кулаки. «Ну хорошо, раз так. Хорошо. Раз так — пусть будет что будет».
— Генерал, верно ли, что если бы дивизия генерала Бэннермана была использована для поддержки пятьдесят пятой у Фанегаяна и Уматока, то «Саламандра» не понесла бы таких тяжелых потерь?
В зале послышалось оживление. Шифкин почувствовал, как многие повернулись к нему. Сидевший рядом с ним Рэндолл пробормотал что-то, но Шифкин не расслышал его слов. Генерал Мессенджейл мрачно взглянул на него сверху вниз.
— Части сорок девятой были направлены на плацдарм высадки на Бабуян. для поддержки пятьдесят пятой дивизии, мистер Шифкин.
— Да, но не раньше пяти тридцати в пятницу, и из Даломо, отчего они прибыли слишком поздно, чтобы оказать какую-либо помощь.
Лицо Мессенджейла сделалось напряженным.
— Боюсь, что вы неправильно информированы по этому вопросу.
— Я находился близ укреплений противника на тропе в районе Илига, когда японцы вышли из боя и начали отходить, генерал.
Брови командира корпуса метнулись вверх.
— Я не знаю, что вы хотите услышать от меня, Шифкин. В данном случае был допущен обдуманный риск. Подвижность резервных сил имела существенное значение для успеха всей операции, для ее быстрого развития. Поэтому, когда представилась возможность для наступления на Рейна-Бланку…
— Но сорок девятая дивизия была резервом генерала Дэмона и предназначалась для развития успеха на участке высадки «Блю», так ведь, сэр?
Наступила короткая пауза. Шифкин проглотил слюну. Мессенджейл сверлил его своим взглядом: большие янтарные радужки, маленькие черные зрачки — точки в центре.
