Мумтоз Мухамедов - Вслед за героем
Зенитный обстрел временами прекращался на одном участке, но с новой силой вспыхивал на другом. Были короткие передышки, когда огонь совсем утихал.
Лес давно остался позади, теперь машина неслась открытым полем, ныряя в увалы и взлетая на холмы.
Несколько раз промелькнули постройки, мимо которых мы проезжали днем.
Дорога все ближе и ближе подводила нас к линии фронта. За крутым поворотом в окнах большого дома блеснули огни и послышались частые ружейные и автоматные выстрелы.
Шофер, старый солдат, без слов понял, что следует немедленно свернуть в кусты и остановиться.
Лицо Абдурахманова было напряжено и серьезно.
— Андронов! — подозвал он старшего сержанта. — Пойдем уточним обстановку. Старшим останется Сметанин. А вы, лейтенант, если хотите, следуйте за нами, — обратился он ко мне.
Быстро подбежав к живой изгороди, окружавшей дом, мы залегли и стали наблюдать.
Стрельба неожиданно смолкла. Где-то хлопали двери, возбужденно перекликались голоса, слышалась русская речь.
На дорожке сада послышались поспешные шаги, и солдат, выйдя из калитки, поднял вверх автомат, дал длинную очередь и громко, восторженно крикнул:
— Гитлер капут! Победа!
Тут Абдурахманов выскочил из засады и, разъяренный, бросился отчитывать солдата.
— Что за безобразие здесь творится?!
— Никак нет, товарищ офицер! Победа! — Солдат повернулся лицом к нам, и свет из открытых окон озарил его радостную улыбку.
— Победа, товарищи офицеры, — повторил он. — Два часа тому назад из штаба армии получено сообщение: фашисты подписали капитуляцию.
— А почему такой зенитный обстрел? — спросил Абдурахманов.
— Салют, товарищ офицер. — И он, ловко вскинув автомат, дал очередь.
Андронов, стоявший за нашей спиной, обошел нас справа и, обращаясь к солдату, сказал:
— А ну, повернись к свету, хлопец. — Но тот не успел повернуться, как разведчик сгреб его в свои объятия и издал крик громче ружейного выстрела:
— Мадраим! Друже, это же ты! Верно!
Друзья тискали друг друга, поддавая в бока увесистые тумаки, крякали от удовольствия.
Мадраим дергал друга за усы и говорил:
— Режь, режь, чертяка! Уговор был: усы носишь до победы.
Андронов в ответ грохотал:
— Режь, бисов сын, коли рука не дрогнет…
Мадраим быстро вынул из ножен острую, как бритва, финку, и не успел Василий опомниться, как пушистые кончики его запорожских усов были пущены по ветру.
— Остальное сам добреешь, — как ни в чем не бывало сказал Мадраим, вставляя финку в ножны.
За всем этим мы не заметили, как заря разрумянила небо, землю и лица, людей.
Мадраиму нужно было спешить в свою часть. Коротко он поведал нам историю своей мнимой смерти. Оказывается, никто из его разведчиков тогда не погиб, кроме одного, который куда-то исчез. Высотку «168» они покинули с боем, оторвались от своих преследователей и почти неделю скитались по немецким тылам, прежде чем вышли к своим.
Линию фронта они пересекли в расположении другой части. Сдав очень ценные сведения в штаб этой части, они были зачислены в разведку нового полка.
— Ну, довольно говорить про войну да разведку. Давайте побалакаем о мире, — шутливо предложил Андронов.
Было уже совсем светло, шоссейная дорога, кое-где разбитая снарядами, уходила в перелесок. В большом саду, видимо, помещичьего фольварка, лепестки яблоневого и вишневого цвета тихо осыпались на высокую траву.
Мадраим озорно прищурился и, блеснув белозубой улыбкой, сказал:
— О мире будем говорить дома, когда сдадим старшине свои автоматы.
— Оно, конечно, так, — согласился Андронов, — только они о нас соскучились, — он широким жестом показал на черневшие рядом поля.
— Да и мы о них тоже, — добавил кто-то в тон Василию.
Пора было ехать. Почти все уже залезли в кузов, только Андронов еще медлил.
— Ну, бывай здоров, Мадраим-Кундак, браток мой. Пиши.
Андронов был чувствительным человеком. По тому как он сутулился и покусывал короткие обрезки своих когда-то пушистых усов, все поняли, что старший сержант загрустил. Понял это и Мадраим. Крепко встряхнув руку товарища, он мягко и ласково сказал:
— Вася! Наша встреча будет в Ташкенте! Верно? А когда, — мы условимся. Будь здоров.
Вот и Андронов в машине.
Пожимая на прощанье руку Мадраиму, Абдурахманов сказал:
— Как-никак, а война кончилась. Близок день, когда солдаты придут к старшинам с густосмазанным оружием.
— Никак нет, товарищ майор! Я решил оружия не сдавать: я пойду в военное училище.
— Желаю счастья!
— И вы будьте счастливы!
Машина быстро тронулась с места. Василию недолго пришлось махать пилоткой своему другу: его стройную фигуру с автоматом на груди скрыли густые ветви цветущих каштанов на первом повороте дороги.
Эпилог
На днях инженер Данияр Абдурахманов, майор запаса, праздновал новоселье в одном из новых районов Ташкента.
В свое время я обещал Абдурахманову, что мы вместе разопьем бутылку шампанского в мирные дни. Мне захотелось описать эту встречу в своем дневнике.
За столом, на котором было все, что могло утолить жажду и удовлетворить самый требовательный вкус, собралось много гостей. И Абдурахманов рассказал трогательную историю дружбы Мадраима и Андронова.
Закончив рассказ, он снова прочитал телеграмму, которую все время держал в руках.
— Ну, а теперь следует выпить вот этого вина, — предложил он гостям, указывая на бутылки. — Оно сделано из соков местного винограда, выращенного после войны, и называется Победа.
— Нет, Данияр-ака, — заявил один из гостей, — выпить мы всегда успеем. А раньше скажи, где сейчас эти герои?
Гости поддержали последние слова шумным одобрением.
— Лучше меня эту историю закончит Мадумар-ата[9], — хозяин поклонился в сторону румяного седобородого старика, сидевшего на почетном месте в центре стола.
Мадумар-ата был в том возрасте, когда всеобщее внимание не смущает человека.
Помолчав, погладив серебряную бороду и мягко улыбнувшись, он сказал не спеша:
— Мой сын Мадраим сейчас далеко. Он стал офицером, несет свою службу очень далеко отсюда, на границе. Что я еще могу сказать? Он мой сын, и мне не подобает говорить о его достоинствах. Но я рад слышать от боевых друзей слова похвалы, ибо это значит, что перед лицом опасности и смерти он был храбрым и смелым узбеком, достойным сыном своего народа.
— Вот это уже тост, — сказал кто-то, когда Мадумар-ата замолчал. — Теперь нужно непременно выпить.
Ароматное вино было налито в бокалы.
— Итак, выпьем за храброго, смелого узбека Мадраима-Кундака, — начал Данияр-ака, — и за его друзей, с которыми он делил труды и славу.
Все уже пригубили бокалы, как послышался тихий голос Мадумар-ата:
— Тост будет не полным, если не добавить: выпьем и за его подругу, которая на днях едет к нему делить радости и невзгоды пограничной жизни.
Яркий румянец выступил на щеках у девушки, стоявшей рядом с Мадумаром-ата. Она опустила густые ресницы, глядя на маленькую рюмку, которая слегка дрожала в ее нежных пальцах.
— Хоп! — хором воскликнули гости и осушили бокалы.
г. ТАШКЕНТ
Примечания
1
Ака — старший брат; почтительное обращение к мужчине (узб.).
2
Рахмат — спасибо (узб.).
3
Апа — старшая сестра; почтительное обращение к женщине (узб.).
4
Герой популярного одноименного романа французского писателя А. Доде.
5
Чего с ним разговаривать! Связать его и кляп в рот всунуть, а то он еще крик поднимет…
6
Попробуй!
7
Где его револьвер?
8
У меня.
9
Ата — отец (узб.).
