Яков Кривенок - За час до рассвета
— Он эвакуировался, — поспешила заверить Ирина.
Цыганка твердила свое:
— Неправда! Метелин в городе!.. Не бойся, со мной можно быть откровенной. Надо спасать Метелина. Фотография его размножена. Ищейки рыщут по городу. — И с тревогой наставляла: — Сама берегись. Присматривайся к соседям, не подослан ли кто. Ты — наживка, на которую, по их расчетам, Метелин клюнет! Не ходи к нему, не приглашай к себе.
Ружа говорила взволнованно и долго. Слушая ее, Ирина продолжала думать: «Как этот снимок попал в гестапо? — в сотый раз она задавала себе вопрос. — Как?»
□Домой Ирина не шла, а бежала. «Надо немедленно предупредить Семена!» — неустанно твердила она. Ворвавшись в свою комнату, схватила альбом и лихорадочно перелистала его: действительно снимка не оказалось. Поспешно выдвинула ящик, заглянула под стол. Фотокарточки нигде не было. «Куда девалась?.. Кто мог взять?» — гадала мучительно.
Она хорошо помнила, что снимал их тогда Миша Поляков. «А может, негатив у него выкрали? — задала себе вопрос. — Пошлю к Мише Ежика. Проверим».
Опустившись на стул, Ирина долго сидела без движения, пока Сашко не оторвал ее от горестных размышлений.
— Не ищи, и так ясно, — сказал он. — Ее кто-то выкрал. Вспомни, когда ты в последний раз видела фотокарточку?
Ирина с готовностью ответила:
— Совсем недавно, вот совсем недавно…
— Кто в последнее время к нам приходил?
— Ну соседки… Ну Витька… Кто же еще?..
— Нет, кто из чужих бывал в твоей комнате?
— Постой, — вдруг осенило ее. — Клава Лунина была как-то утром, ты еще спал.
Сашко сердито зашмыгал носом:
— Ясно — она, немецкая овчарка. Больше некому.
В мутных сумерках пришли домой Костя и. Василий. Надежда Илларионовна возилась с ужином. Вполголоса, скрывая от матери, Ирина рассказала братьям о том, что узнала от цыганки.
— А можно ли верить цыганке? — спросил Костя. — Не провокатор ли она?
Ирина покачала головой:
— Я сама об этом думала. Какой смысл тогда ей показывать фотографию, предупреждать нас. Могла действовать по-другому, да и говорит она искренне, от души. Нет, я верю ей. Завтра я с ней увижусь, и все прояснится.
□Ежик примостился на обрубке бревна около проходной барачного типа, изрешеченной осколками авиационных бомб. У его ног — белая сумочка. В ней вдавленный наполовину в жареные семечки стакан. Семечек совсем немного, а он расхваливает их на всю ивановскую: мол, жирные, вкусные.
На заводе закончилась смена: старики, женщины, подростки брели устало, не глядя по сторонам и почти не разговаривая между собой.
Наконец, показался Михаил Поляков — высокий, щеголеватый мужчина, в кепке с широким козырьком. Уловив знакомый голос, направился к продавцу семечек.
— Зачем здесь?..
Ежик провел ребром ладони по горлу.
— Чэпэ. — И, оглянувшись, громко добавил: — Берите оптом, сделаю скидку.
— Иди за мной, но не сразу.
У Полякова был вид преуспевающего дельца. Он действительно многого достиг: назначен технологом цеха. А все потому, что немцы обратили на него внимание. При разборке бумаг, захваченных в горкоме комсомола, Рейнхельту попали в руки заявление официанта и решение бюро горкома. В них шла речь об инженере Полякове, исключенном из рядов ВЛКСМ за дебош, учиненный в ресторане. Внимательно изучив документы, гауптштурмфюрер распорядился найти Михаила Полякова. Вначале полагал приспособить его для нужд секретной службы. Но при личном знакомстве убедился: толку от него не будет. Поляков выглядел туповатым, инертным, в общем, к серьезному делу непригодным.
Гауптштурмфюрер положил перед собой папку, взятую в сейфе горкома комсомола:
— Я составил о вас представление. Полное. Документ этот знаком?
Миша наклонился над раскрытой папкой. По-простецки поскреб затылок, повздыхал:
— Как забудешь? При мне составляли.
— Чувствуется, что человек ты разносторонний. Да? — иронизировал Рейнхельт.
Гауптштурмфюрер закрыл папку и оценивающе посмотрел на сгорбившегося на стуле, небритого Михаила.
— Да-а, досье не из приятных. Зачем же официанта калечил?
— Был в невменяемом состоянии.
— И частенько такое случается?
— Когда как… Придерживаю себя…
— Ничего. Вылечим. Сделаем из тебя человека. Договоримся так: в свободное от работы на заводе время пить — пей, но танки из ремонта выпускай вовремя. Согласен?
— Постараюсь.
Этот трюк, с фиктивным исключением Полякова из комсомола, придумал Метелин перед приходом немцев. Он же задним числом подделал решение.
Поляков и Ежик с разных площадок заскочили в трамвай. Пассажиров почти не было. Сашко сказал Полякову о пропавшей фотографии.
— Все негативы я уничтожил, — сообщил Поляков.
Встревоженный Михаил тут же вышел из вагона: торопился предупредить своих людей временно прервать связь с Ириной и Костей Трубниковыми.
В ту же ночь цепочка связных сразу же пришла в движение, незаметные колесики привели в действие весь сложный механизм подполья.
□Уходя на работу, Ирина попросила Сашко узнать, не поселился ли возле их дома какой-либо новый постоялец. «Подсадной утки» боится», — догадался Ежик и охотно взялся за дело.
Днем он обошел соседей: у одних — одолжил щепотку соли, и других — чаю, у третьих — занял несколько спичек. Всюду приглядывался, осторожно спрашивал о квартирантах. Пришлых пока не обнаружилось. Но Ежик не успокоился. Со всей улицы собрал дружков и строго спросил:
— Вы знаете меня, что я за человек?
— Еще бы! — ответил хор.
— Хочу вам довериться, — продолжал Сашко таинственно, слушайте и на ус мотайте. По проверенным мною данным у нас на Булыжной должен поселиться домушник.
— Домовой! — ужаснулся самый маленький.
— Эх, необразованный, до-муш-ник — это вор, что по квартирам лазает, — разъяснил Ежик. — У них тоже ранги: который по квартирам — свой, который по магазинам — свой. К нам, значит, домушник. Он в постояльцы напросится. Высмотрит, у кого что есть, и последние штаны стянет. Вам, чапаевцы, боевое задание: если у кого поселится неизвестный, немедленно докладывайте мне, а уж я соображу, что предпринять. Слово?
Ну, кто не даст слова, если сам Ежик отличил секретным доверием. Конечно, поклялись смотреть в оба, быть немыми, в строжайшей тайне секрет держать.
Кончилась неделя, а сообщений от ребят не поступало. На вопросы Ирины Ежик отрицательно качал головой: пока, мол, подозрительных постояльцев на их улице не обнаружено.
Костя не сразу сказал Николаю Лунину о пропаже фотографии: Ирина просила об этом, ссылаясь на то, что вина Клавы не доказана и незачем напрасно волновать ее брата.
Но, когда Николай отказался взять и спрятать дома листовки из-за того, что к ним домой ходят немецкие офицеры и он не верит сестре, Костя не выдержал и все рассказал Лунину.
Николай не любил сестру, порой презирал, а сейчас даже брезговал ею, но… чтобы предать Семена — такого не мог ожидать даже от нее! Больше часа он бродил по улицам, пока немного успокоился.
Вернувшись домой, прошел в комнату сестры, как бы от нечего делать, перелистал ее альбом, перебрал книги, открыл ящик стола. Клава, отложив пухлый роман, настороженно приподнялась на кровати.
— В моих вещах копаешься. Этого еще не хватало, — сказала она. — Скажи, что ищешь?
— Портрет Метелина, — огорошил ее Николай.
— Что? Что? — побледнела она. — Какой еще портрет?
— Не притворяйся, не поможет. Отдай фотокарточку, на которой сняты Ирина и Семен.
— Понятия не имею, в глаза не видела. — Клава уже овладела собой, опять небрежно развалилась на кровати.
— Клавка, это очень серьезно! Где портрет?
— Ты пьян, ей-богу! Просто невменяем.
Взяв стул, Николай подсел к кровати:
— Ты выкрала снимок. Признайся или…
Клавдия спрыгнула с кровати, распахнула дверь в кухню, истерично крикнула:
— Мама! Скорее, он спятил!
В комнату вбежала перепуганная Власовна. Дочь, рыдая, сквозь слезы жаловалась:
— Житья не стало. Послушай, что плетет.
Нахмурив брови, мать напустилась на сына:
— Чего привязался, геть отсюда!
Николай ровным голосом объяснил:
— Мама, ты должна знать: Клавка украла у Трубниковых фотокарточку Метелина.
— Зачем она тебе? — спросила Власовна и уже прикрикнула на дочь: — Сейчас же верни!
Клава вытерла слезы, высморкалась, вскинула голову:
— Отвяжитесь, знать ничего не знаю.
Мать растерялась: кому верить — смотрела то на сына, то на дочь.
— Значит, портрета у тебя нет? — наступал Николай. — Ну, чего молчишь? Стыдно? В общем, все понятно. Этим и должно было кончиться. Последний раз спрашиваю, ответишь или нет?.. Хорошо, я сам скажу. Ты не только украла, но и передала снимок Метелина в гестапо.
