Жозеф Кессель - Экипаж
Мори не исключал и возможности того, что со своей стороны Элен тоже осталась неравнодушна к стажеру. Но у встречи их не было продолжения, так что это волнение могло оказаться лишь мимолетным. Мори понемногу успокаивался и обнаруживал в письмах жены, носивших, тем не менее, отпечаток прежней нежности, более глубокое звучание.
Отдых, предписанный их экипажу, позволял Эрбийону и Мори меньше контактировать и способствовал некоторому успокоению. Между ними установилось своего рода перемирие.
Когда Жан, угнетаемый бездельем, встречал длинную фигуру Клода, он испытывал необходимость с ним заговорить. Они обменивались несколькими фразами, однако беспредметными и нейтральными. Как же далеки были те беседы, за которыми незаметно пролетали часы!
После подобных встреч Эрбийон вновь погружался в тоску, еще более невыносимую от того, что она заполняла собой время, которое, как он рисовал в своем воображении, должно было быть насыщено весельем.
Поэтому, когда пилот унтер-офицер Нарбонн предложил ему регулярно играть в покер, он был по-настоящему этому рад.
Этот пилот занимал в единственном в поселке трактире низенькую комнатушку, пестревшую застекленными фотографиями, искусственными цветами и набожными картинками. Вечером Эрбийон нашел там Шаренсоля, Мишеля, Виранса и «доктора». Они со смехом рассказали ему, что Марбо, которому предложили принять участие в игре, с пугливой горячностью отказался. На столе стояла бутылка коньяка, лежали коробка сигарет и пачка карт. Оттенок электрического освещения уже изменился от дыма. Эрбийон вдыхал его с наслаждением.
Он спасался от унылых вечеров, от сельских улочек, в первые же два вечера вызубренных им до тошноты, от одинокого поглощения алкоголя на липком, просмоленном столе. Это бегство доставляло ему такое наслаждение, что он играл, даже не осведомляясь о цене жетонов, выложенных перед ним в ряд. Нарбонн, будучи богатым, проявлял аналогичную беззаботность. Их товарищи этим пользовались. Вставая из-за стола в тот момент, когда заря смывала с окон расплесканное ночью чернильное пятно, Жан обнаружил, что проиграл все свое жалованье. Однако, поскольку родители ежемесячно присылали ему сумму, в два раза его превышавшую, он ни о чем не пожалел.
На следующий день он стал вести себя более внимательно, однако его кипучая натура мешала ему на равных соперничать с людьми, для которых игра являлась лишь мимолетным развлечением. Он любил рисковать ради риска самого по себе и был не в состоянии при удачном ходе не заразиться тем интересом, когда на кон ставят больше, чем это следовало бы делать при трезвом мышлении. Перед этой квинтэссенцией дерзкого и стремительного приключения, каковой является карточная комбинация, его охватывало головокружение. Зная об этом, обычно он воздерживался от игры, но, вступив в нее, ничего уже не мог с собой поделать.
Снизу, из зала, доносились затянутые пьяными голосами напевы и отзвуки беззлобных перебранок. Кровь мощнее, неугомоннее текла по венам. Случайно сделанный удачный ход наполнял его невыразимой гордостью, он ощущал себя триумфатором, перед лицом которого меркли все прочие победы. У него в ушах лихорадочно пульсировал какой-то звон, а по всему телу разливалось особое, искусственное блаженство, какое достигается с помощью наркотиков.
С этих пор он стал жертвой игры. Вся его жизнь, подобно пустой рамке, колебалась вокруг стержня, состоящего из часов, проводимых у Нарбонна. Вставал он очень поздно; день бесцветно протекал перед его покрасневшими от ночных бдений глазами. Усталость пропитывала его тело, обманывала скуку. По мере того как сгущались сумерки, в него вселялась жажда риска и, полный придуманной, но всепоглощающей радости, он поднимался по ступенькам, которые вели в комнату, где его ждали карты. Там он боялся только одного – завершения партии. Пока он сидел за магическим столом, он пребывал во власти волшебства.
А между тем он регулярно проигрывал и вскоре остался без денег. Нарбонн одолжил ему некоторую сумму и посоветовал быть осторожней. Эрбийон выслушал его рассеянно, но попросить новой денежной помощи у отца ему было довольно трудно.
В три партии его кошелек истощился, и Жан был вынужден опять обратиться к своему товарищу. В этот же самый вечер, перед тем, как начать игру, «доктор» сказал Нарбонну:
– Мерсье попросил у меня разрешения к нам присоединиться.
Нарбонн был в нерешительности. Войдя в компанию, не стеснит ли их командир Мерсье, начальник сектора, своими нашивками и возрастом? К тому же по всей авиации о нем ходила слава как об опасном, проницательном и смелом противнике, любящем делать крупные ставки, очень щедром, но все время выигрывающем. Он был способен лишить равновесия игру, которая, будучи достаточно крупной, избегала чрезмерно высоких ставок.
– Ему этого очень хочется? – спросил Нарбонн.
– Очень, – ответил «доктор».
На следующий день Мерсье устроился за их столом. Это был человек, чьи плечи, лоб и челюсть были квадратными. Его лицо напоминало деревянную маску с очень светлыми глазами, словно утратившую свой блеск от мрачной и плохо сдерживаемой ярости, от неудержимой жажды риска. Невзирая на то, что по роду своей службы он не был обязан летать, он часто, сев в истребитель, один вылетал патрулировать. Его необузданной храбростью восхищались, но никто его не любил.
Тем не менее он быстро сумел рассеять неловкость, вызванную своим появлением, и, казалось, доброжелательно приготовился к игре, для него слишком скромной. Через час, видя, что Эрбийон и Нарбонн по своему обыкновению проигрывают, он воскликнул:
– Вы действительно очень плохо играете. Вас разоряют!
– Мы тренируемся, господин командир, – ответил Нарбонн.
– Нет, мне стыдно, уверяю вас, – настаивал Мерсье. – Лучше сыграем в железку. Тут уж каждый может за себя постоять.
– Это несколько опасно, – робко заметил «доктор». – Нужно потренироваться.
– Так давайте! Начнем понемножку. В банк – по двадцать франков.
Офицеры подчинились. Нарбонн открыл игру. Его банк с первого же раза сильно увеличился. С переменным успехом он переходил из рук в руки, и стало заметно, что Мерсье ограничивался тем, что следил за игрой, не принимая в ней участия.
Когда дошла очередь до него быть банкиром, он небрежно развернул стофранковую купюру и сказал:
– У меня нет мелочи, господа, но вам необязательно покрывать мою ставку.
Игроков было много, поэтому сделать это оказалось нетрудно. Мерсье выиграл. Его двести франков тоже покрыли. Он опять выиграл.
– Четыреста франков в банк, – спокойно сказал он.
Чьи-то руки сделали слабенькие ставки. Нарбонн, чтобы доставить командиру удовольствие, объявил:
– Остальное добавлю я.
Мерсье сделал еще лучшую игру.
Он взглянул на удвоившуюся сумму, подумал.
– Ставлю еще раз, – произнес он наконец.
– Принимаю, – сказал Нарбонн.
Он проиграл. Тогда командир собрал со стола купюры, отложил карты и в шутку спросил:
– Кто покупает банк?
То ли Нарбонну в этой фразе послышался вызов, то ли он хотел отыграться или же просто находился на той неизбежной стадии игры, когда реальная цена денег забывается, – он так никогда этого и не понял, – но его удивленные товарищи услышали, как он воскликнул:
– Я, господин командир.
Он разложил на столе шестнадцать стофранковых бумажек.
– Я никогда первый не рискую своим банком, – сказал Мерсье. – Вперед, господа!
Все сделали робкие ставки. После раздачи Нарбонн открыл свои карты: у него было девять очков.
– Ну что ж, тем лучше! – сказал Мерсье.
Офицеры увидели, как его глаза вспыхнули жадным и беспощадным огнем, какой появлялся в них тогда, когда он вылетал на истребителе.
– Иду ва-банк, – сказал он.
Он взглянул на свои карты и объявил:
– Роздано.
У Нарбонна оказалась тройка.
– Думаю, мои дела плохи, – сказал он, беря карту.
Он перевернул ее, это оказалась пятерка.
– Удачно вытянул, – произнес командир. – Это обойдется мне в две тысячи франков. Вы на этом останавливаетесь?
– Нет, продолжаю.
– Тогда ва-банк!
Нарбонн открыл девять очков. Мерсье протянул ему четыре тысячи франков.
В комнате воцарилась полнейшая тишина, поскольку всем было известно, что командир может распоряжаться только своим жалованьем. Однако выражение его квадратного лица ничуть не изменилось, когда он сказал:
– Эта рука сдает уже в седьмой раз. Такое бывает нечасто.
Его голос прозвучал очень спокойно.
Нарбонн, поставленный в затруднительное положение, барабанил по столу. Ему вовсе не хотелось удалиться с таким большим выигрышем, а с другой стороны, как продолжать такую партию? Он встретился глазами с командиром, и ему показалось, что он различил в их жесткости мольбу, от которой ему стало нехорошо. Он предложил:
– Еще, господин командир?
– С удовольствием.
