Ксения Ершова-Кривошеина - Вера, надежда, любовь
— Все равно наша Тверь лучше ихнего Парижа, особенно люди!
Обед, видимо, закончился, и из трапезной донеслись голоса молящихся. Первыми на поляну перед домом выскочили мальчишки и сразу побежали играть в футбол, потом вышли “руко” со старшеклассниками и со священником, он им что-то на ходу продолжал говорить, блаженно улыбаясь, держа на руках малыша, появилась директриса, и неожиданно резко в этой праздничной благодати зазвучал напористый глас горниста. На лужайке дежурный по смене, быстро-быстро дергая упругий шнурок, поднял трехцветный флаг.
Маруся очнулась, и ей инстинктивно захотелось поскорее встать и отойти от Нины, будто от чего-то стыдного и гнусного, что она уже переживала в своей прежней жизни.
IIIЕго план удался на славу. Он не очень надеялся, что сумеет убедить француза. Жан, человек наивный, впрочем, как многие оттуда, но он не впервые в СССР, а потому не только в столовой общепита не обедает, но и конспирацию соблюдает по всем правилам. Завтра он обменяет валюту на рубли, увидит Тамару Николаевну и все объяснит. Да нужно ли ей все знать? Может, просто сказать, что встретился со славистом случайно и все решилось как-то само собой. Наверняка француз укатит утречком в Москву, потом в Париж. Ведь он сам заинтересован, чтобы вся эта сомнительная история поскорее закончилась.
Но более всего Ленчик радовался тому, как он ловко обвел “этих типов”. Ведь лысый о деньгах ничего не подозревает! Да откуда ему знать? Леня в своих отчетах об этом умолчал, только книжечку передал. Теперь пусть вызывают Тамару на беседы. Наверняка она испугается и согласится выступить по телевидению или написать опровержение. Как он понял из разговоров с Виктором Ивановичем, они ей все простят, попугают и отпустят. Но валюта теперь в надежном месте, и он сумел отвести самое страшное, отчего могла пострадать не только глупая Тамара Николаевна, но и Маруся.
Вот этот пухлый конверт, он лежит перед ним. Интересно, какая там сумма? Жан, кажется, говорил о трех тысячах франков. Много это или мало, Леня не знал. Утром он пойдет сначала в парикмахерскую, а потом в баню, где встретится со знакомым фарцовщиком. Лучше всего обменять все сразу, а не частями, но не так просто обменять франки, жаль, что не доллары, хотя сами бумажки выглядят намного красивей. Приятно в руках подержать. Купюры большие, с разными портретами, с завитушками, с видами Франции. А нужно ли отдавать Тамаре все деньги, почему бы не оставить себе хоть немного, ведь он, спасая мать и дочь от позора, честно их заработал.
Свалившиеся с неба баксы, такие невинно доступные, лежали рядом и вызывали в нем озорные мысли. Нет, нужно оставаться хорошим до конца!
Глупая идея обриться наголо его веселила. Маруся давно издевалась над его патлами, а тут он приедет в Комарово, и она ахнет. Ведь это почти как начать жизнь сначала.
В бане над ним ребята посмеялись, все по черепу гладили, шуточки дурацкие отпускали, что он как Юл Бриннер из “великолепной семерки”, только “кольта” не хватает. Пришел и долгожданный меняла. Они с ним в темном уголочке переговорили, и, как Ленчик подозревал, быстро не получилось. Парень обещал только через пару дней, да и то одна часть будет в деревянных, часть в долларах, остальное в сертификатах.
Вечером Леня отсиделся в кино, потом подвалил к приятелю, они слушали джаз, пили красное вино, и, так как мосты уже развели, остался ночевать, весь следующий день провел в раздумьях, шатании по городу, встречах с приятелями, только бы не идти домой. Он решил, что, пока не закончит дело, Мусе на глаза не покажется. Наконец в той же бане он совершил обмен и с успокоенной совестью и чистым телом вернулся домой.
…Сон был глубоким, безмятежным, но сквозь него пробилось настырное треньканье. Лене очень не хотелось открывать глаза, скорее всего, это звонят родители. Видимо, они уже в аэропорту и рассержены, что он их не встречает. Хотелось продлить наслаждение, и, утонув с головой под простыней, он нашарил рукой телефон.
— Где тебя черти носят?! — рявкнул знакомый голос.
— Что случилось, Виктор Иванович?!
— Подружка твоя с собой покончила!
— Маруся?! — Леня резко вскочил.
— Да нет, Тамара Николаевна… выбросилась из окна, но перед этим… Не хочу тебе подробности рассказывать. Потом, при встрече. Да где ты шляешься? По бабам, что ли? Вот скажу твоей милашке… — хрюкнул в смешке знакомый голос, но, словно спохватившись, приказал: — Дуй в Комарово! Мы пока ничего им не сообщали, опасаемся, как бы старики… ну, сам понимаешь, не маленький. По многим причинам необходимо, чтобы ты был там. Именно в тот момент, когда наша служба им позвонит, ты должен быть с ними рядом.
— Да что вы такое говорите… что же я скажу Марусе? И потом, я должен через час быть в аэропорту, родители приезжают!
— Разговорчики отставить! Давай, ноги в руки, и на вокзал. Заявишься на дачу, будто ничего не знаешь, а там по обстоятельствам. Жду тебя завтра к двум часам, хочу кое о чем спросить с глазу на глаз. Многое она сожгла, уничтожила, да как-то странно…
— Скажите, а где сейчас француз? — затаив дыхание, спросил Ленчик.
— Хм, французиком интересуешься? Заболел, бедняга, не успел уехать в Москву. Пришлось его срочно госпитализировать с отравлением. Уж дня два, как лежит в карантине в Боткинских бараках. Все, баста, больше тебе знать не положено.
Это был даже не гром среди ясного неба, а взрыв ядерной бомбы! Первое, что пронеслось в голове: “Так и денежки уже некому отдавать”.
Он стал судорожно одеваться, торопясь, надел красивую рубашку, новые кроссовки, он видел себя входящим на дачу к Мусе, вообразил ее изумленное лицо, реакцию на бритый череп, шутки, смех, солнце дрожит на ее щеках, но пройдет час или два, и ее лицо будет залито слезами. От счастья и беззаботной веселости не останется ничего. Он попытался вообразить себя в этой ситуации. Что он должен делать? За кем шпионить, подглядывать, что потом “им” рассказывать?
Леня мысленно перенесся в дачный кабинет академика, представил его сидящим в кресле, слушающим музыку, а может, играющим в крокет с соседом по даче. И вдруг телефонный звонок… Это звонят “они”. Кто-то берет трубку, просят поговорить с женой академика, а лучше с Марусей. Она весело взбегает по ступенькам крыльца, и Леня не может опередить ее, он не в силах изменить ничего, он только слышит какой-то странный звук, то ли возглас, а может, хлопок. Проходит полчаса, и к дому подъезжает “скорая помощь”, из нее выскакивают люди в белых халатах. Неужели у старика инфаркт? А может, у бабушки? Кто-то в глубине дома кричит грубым гортанным голосом, он слышит топот, голоса, в ушах у Лени звенит, сердце огненным шаром распирает грудь, ему нечем дышать… и тут он решает в Комарово не ехать.
Он дождался приезда родителей, выдержал нравоучения отца и материнские ласки, вполне был доволен подарками и, с трудом сдерживая нетерпение, решил, что хоть издалека, но понаблюдает за домом Тамары Николаевны.
Он решил подойти к дому проходными дворами. Пустое эхо хлопало в такт шагам, отскакивало и ухало куда-то за мусорные бачки. Он не знал, нужно ли просто понаблюдать из подворотни за окнами или подняться по темной “черной” лестнице на этаж. Ему показалось, что под аркой стоит тень, и, словно зверек, нюхом, почуял “их” присутствие. Он вовремя отскочил, больно ударился коленом обо что-то острое, порвал джинсы и чуть не растянулся в склизкой луже. Леня не ошибся. За домом велось наблюдение. Откуда только у него взялась заячья легкость в ногах! Дивясь самому себе, он рванул с места, легким вихрем пронесся куда-то вспять, потом, заметая следы, оказался в совершенно незнакомых дворах и, даже не очень понимая, что творит, выскочил на мокрую мостовую, остановил такси и назвал первый пришедший на память адрес.
Разбитое колено жгло, в голове не прояснилось, и, выйдя из машины, он опять долго плутал по городу.
В крематории во время похорон, на которых он так и не решился заговорить с Мусей, Леня был удивлен малочисленности друзей и родственников. Один мужчина, на вид интеллигент, с черной сумкой через плечо, почти плакал, все протирал очки большим носовым платком и обнимал за плечи Марусю. Да и у самого Ленчика слезы текли по лицу. Но заговорить с ней он не сумел.
Его испугал не крематорий, а присутствие мертвого искалеченного тела, хоть и в закрытом гробу. Он старался представить последние часы Тамары Николаевны, подробности, предшествующие ее решению. Пытаясь вспомнить детали последних событий, встречу с Жаном, разговоры с “ними”, ночь с Тамарой, он хотел распутать этот кошмарный клубок, но как только он сбивался на мельчайшие детали, все опять запутывалось. Самое страшное, что в своих логических выкладках Леня пришел к выводу, что “они”, и только “они” были виновны в насильственной смерти Тамары! Да жив ли Жан?
