Степан Пичугов - Неизведанными путями
Эти данные говорили о том, что противник собирается нанести свой главный удар по Тагилу.
Но самонадеянный комбриг 2, который оборонял со своей бригадой Нижний Тагил, занят был, видимо, какими-то другими делами и не сумел вникнуть в создавшуюся под Тагилом обстановку и правильно оценить ее.
Противник, сосредоточив под Тагилом около двух дивизий — 4-ю под командованием Войцеховского и значительную часть 7-й дивизии князя Голицына, перешел в решительное наступление, опрокинул части 2-й бригады и в первых числах октября занял Нижний Тагил и узловую станцию Сан-Донато, в результате чего на участке железной дороги Алапаевск — Тагил оказались отрезанными два полка 1-й бригады: 1-й Крестьянский в районе станции Салка и наш 1-й Горный на станции Верхняя Салда.
Положение отрезанных полков казалось безвыходным: с запада, юга и востока подковой расположились части противника, а с северо-запада, замыкая концы подковы, преграждала путь река Тагил с ее лесисто-болотистыми долинами. За этой рекой и огромным плесом болот, тянувшимся на десятки километров, была Кушва, куда успели отступить по железной дороге части нашей дивизии и штабы, когда Тагил еще не был занят белыми.
Пробиваться нам теперь через Нижний Тагил было немыслимо, так как идти двумя полками против двух дивизий белых (4-й и 7-й) значило вести людей на явную гибель. Сдаваться на милость победителей — такой мысли и допустить не мог тогда никто. У всех было одно желание — уйти, как бы это трудно ни было, уйти через топкие болота, ползком, но уйти обязательно.
Но прежде чем уйти надо было ликвидировать все ценное, чтобы оно не досталось врагу. В Нижней Салде скопилось несколько эшелонов с боеприпасами, продовольствием и заводским оборудованием. Решено было все это уничтожить. Запасы продовольствия, вернее муки, которую мы не могли увезти с собой, решили раздать населению, о чем и сообщили жителям Салды. И вот на станцию за мукой потянулись мужчины, женщины, старики, дети. Кто с тачкой, кто с тележкой, кто с носилками, а кто просто тянул мешок за углы. Дорога от станции напоминала муравейник. Тут были и радость и слезы. Бойцы, видя беспомощность стариков и женщин, старались помочь им.
Эшелоны с оборудованием и другим имуществом решили спустить в реку, взорвав предварительно мост. Разгоняя на полных парах паровозы, пускали эшелон за эшелоном, нагромождая в реке горы разбитых вагонов. Эшелоны с боеприпасами решено было облить керосином и поджечь в самый последний момент, когда будет отходить арьергард.
Эта задача была поручена 5-й роте и конной разведке, которые, прикрывая наш отход, уходили последними. Особенную расторопность проявил командир отделения уфалеец Павел Балагуров со своими бойцами. Он не только поджег все вагоны с боеприпасами, но и ухитрился взорвать само здание станции, что было, пожалуй, лишним.
Когда полк был уже километрах в десяти от станции, в тылу у нас началась адская канонада и путь наш осветило зарево. Это взрывались снаряды, подожженные Балагуровым и его товарищами на станции Салда.
Нижняя Салда нашим арьергардом была оставлена 7 октября в 17 часов 30 минут.
Немного позднее, после взрывов на станции Салда, мы услышали такую же канонаду и увидели огромное зарево в районе станции Салка. Это жгли составы и взрывали боеприпасы наши соседи из 1-го Крестьянского полка, которым командовал Филипп Акулов.
Перед нами стояла трудная задача — переправиться через реку Тагил и совершить пятидесятикилометровый марш, чтобы выйти на соединение со своей дивизией, находившейся в районе Кушвы.
Средств переправы никаких не нашлось, а строить плоты не было времени. Разведка нашла брод, через который можно было переправить артиллерию, обозы, да и то с грехом пополам. Но как быть с пехотой? Вода в октябре уже настолько холодна, что вброд вести людей невозможно. Но делать было нечего. Больных и наиболее слабых переправляли на подводах, а здоровым людям пришлось идти вброд по пояс в ледяной воде. На противоположном берегу реки развели костры, у которых мокрые и продрогшие люди обсушивались и обогревались.
Нам повезло — противник почему-то не преследовал нас. Или он считал, что мы и так погибнем, завязнув в болоте, или он сам боялся лезть в это болото. Некоторые считали, что белым «некогда»: заняв новые пункты, они занимаются грабежом и пьянством.
К утру 8 октября мы достигли деревни Прянишниково. Это был единственный населенный пункт на всем нашем пути до Кушвы. Здесь решено было устроить большой привал и в походных кухнях сварить болтушку, или, как называют ее на Урале, «саламату». Это просто заправленная мукой горячая вода, она заменяла нам и хлеб, и горячую пищу.
В Прянишникове мы встретили авангард 1-го Крестьянского полка. В ожидании прихода всего Крестьянского полка деревню пришлось поделить на две части. Одну половину заняли «горцы», а другую оставили акуловцам, которые подходили со стороны станции Салка.
Интересная у меня здесь произошла встреча с командиром Крестьянского полка Акуловым. До этого мы знали друг друга мало — понаслышке, по приказам, сводкам, мимолетным встречам. Акулов прислал ко мне своего ординарца с приказом явиться к нему. Форма, в которой было передано приказание, была необычная.
— Кто тут командир Горного? — спросил, входя в избу, в которой размещался штаб нашего полка, ординарец Акулова.
— В чем дело? — спросил я ординарца.
— Тебе Филипп велел к нему явиться на носках.
— Кто это такой Филипп? — спросил я иронически.
— Ты что, не знаешь Филиппа Акулова? — удивился он. — Наш командир полка, Первого Крестьянского коммунистического…
Тон и развязность посланника Акулова меня возмутили, и я, потеряв хладнокровие, резко ответил ординарцу:
— Передай своему командиру, если я ему нужен, пусть зайдет сам. Дорогу ты ему покажешь. Понял? — спросил я строго ординарца.
Посланец недовольно хмыкнул носом и исчез.
Я уже раньше кое-что слышал о крутом и диком нраве Филиппа и поэтому готовился к «бою».
Не прошло и десяти минут, как я увидел в окно мчавшегося по улице на лихом коне Филиппа Акулова. У ворот нашего штаба он круто осадил коня, передал поводья ординарцу, обтер ноги и, шумно раскрыв дверь, не вошел, а влетел в избу. Я сделал вид, что не замечаю ничего и углубился в лежавшую на столе карту.
— Здравствуй! — сказал коротко Акулов, подходя к столу.
Я не спеша повернулся к нему и спокойно ответил:
— Здравствуй, товарищ Акулов!
— Табак есть? — скороговоркой спросил Акулов.
— Есть, — ответил я в том же тоне.
— Давай покурим, — уже более дружески произнес он.
— Давай! — ответил я, вынимая кисет с самосадом, который достали ребята в Салде.
— Э! Сколько у тебя табаку-то, — удивился он, увидав мой кисет, наполненный самосадом.
Закурив, мы сразу перешли на дружеский тон. Я отсыпал ему табачку. Тут же обменялись взаимной информацией, из которой установили, что действовали хотя и порознь и не договариваясь, а поступали почти одинаково: железнодорожные составы они уничтожили, как и мы, боеприпасы тоже подожгли в вагонах. Дальше на Кушву у нас была только одна дорога, и поэтому мы договорились, что впереди будет следовать его полк, а мой полк прикрывать отход.
До Кушвы оставалось два с половиной десятка километров, но дорога была настолько скверной и трудной, что бойцам все время приходилось вытаскивать из грязи артиллерию и обозы. Люди измучились и от усталости валились с ног. Питались очень плохо: кроме болтушки, ничего не имели. Наиболее слабых приходилось вести под руки или подсаживать на подводы, которых было очень мало, да и те перегружены. Двигались со скоростью черепахи. Это был очень тяжелый марш. Ослоповский, командовавший в то время 3-м батальоном 1-го Коммунистического полка, в своих воспоминаниях сравнивает этот поход с походом Таманской армии, описанным Серафимовичем в «Железном потоке».
К концу вторых суток мы кое-как добрались до Кушвы. Здесь нас встретили, как выходцев с того света: ни штаб дивизии, ни штаб бригады не рассчитывали, что мы вырвемся из окружения и пройдем через эти ужасные топи. Нас разместили по квартирам и позаботились о том, чтобы мы хорошо питались; варили суп из селедки и даже выдали по одной банке абрикосовых консервов, неизвестно как попавших в Кушву. М. В. Васильев, наш комбриг, восхищался подвигом прибывших полков и заботился, чтобы мы хорошо отдохнули. К нашему приходу он стал начальником Сводно-Уральской дивизии, которая несколько позднее, в ноябре месяце, была переименована в 29-ю стрелковую дивизию.
Комбригом 1 был назначен командир 1-го Крестьянского полка Филипп Акулов, а его место занял Ослоповский.
В Кушве полк пополнился свежими силами — к нам влился Висимо-Шайтанский батальон. Здесь же мы получили немного полушубков, которые выдали в первую очередь конникам. Начальник команды конных разведчиков Чернушкин сиял от удовольствия:
