Наталья Кравцова - Вернись из полёта!
Она, не спрашивая разрешения, быстро расстегнула ему куртку, и новенький блестящий орден Отечественной войны сверкнул на Сениной гимнастерке.
— О, такого я еще никогда не видела! — воскликнула Лиля, к величайшему удовольствию Сени.
Наклонившись, она стала рассматривать орден, который был учрежден недавно, уже во время войны. В полку никто еще не носил такого — Сеня получил его первым.
— Молодец, Сеня! Поздравляю!
Он зарделся, как девушка.
— Спасибо, товарищ командир... Я ведь, как учили! Старался, — пошутил Сеня.
Все засмеялись.
— Са-адись! Поехали! — крикнул кто-то из летчиков.
Машина быстро заполнилась, летчики стали рассаживаться на бортах, на ящиках, и полуторка тронулась. Леша сел рядом с Лилей и в первый раз с момента встречи ласково улыбнулся ей, заглянув в глаза:
— Вернулась...
— Угу. А как же?
— Ну какая она, военная Москва? Я ведь один только раз и был там, до войны... Всего два дня, проездом.
— Москва?.. — повторила Лиля задумчиво. — Как бы тебе сказать одним словом — мужественная!
ЛИЛЯ, ВЕДОМАЯ МОЯ...
Из Москвы Лиля привезла с собой два платья и туфли. Теперь, когда летчики изредка собирались вечером на час-другой в уцелевшей местной церквушке, чтобы потанцевать, спеть под баян или посмотреть кинофильм, она непременно надевала гражданскую одежду. Особенно любила она матроску — белое полотняное платье с синим воротником и полосатой вставкой. Это платье сшила ей мама ко дню рождения, когда Лиле исполнилось девятнадцать. Правда, сначала оно было обыкновенным белым платьем, но Лиля, которая всегда все переделывала по-своему, превратила его в матроску. Платье очень шло ей: в нем тоненькая, похудевшая Лиля казалась школьницей. Иногда вместо туфель она надевала белые лосевые сапожки, сшитые из кожи, содранной с сиденья сбитого немецкого «юнкерса». Ей приятно было сознавать, что ею любуются и что, несмотря на это, она остается для всех в первую очередь лейтенантом Литвяк, летчиком-истребителем.
В мягких лосевых сапожках и белой нарядной матроске явилась однажды Лиля в клуб. Светлые волосы, гладко причесанные, были перехвачены широкой белой лентой — каждый раз она придумывала себе новую прическу.
На пороге ее встретил Сеня Трегубов, который неловко затоптался на месте, захлопал длинными ресницами и, покраснев до корней волос, произнес:
— Товарищ командир...
— Что тебе, Сеня? — спросила Лиля рассеянно, ища глазами Лешу.
— Вы... Я хотел сказать... Здравствуйте!
— Здравствуй, Сеня, — улыбнулась Лиля. — Мы, кажется, сегодня с тобой виделись.
— Виделись! — приободрился Трегубов — Вы даже отругали меня в воздухе. Помните, во втором вылете, когда я отстал от вас?
— Да? А что, не следовало?
— Следовало, следовало, товарищ командир! Я тогда зазевался, и «мессер» мог бы меня прикончить. А вы... танцевать?
Он с надеждой и каким-то детским восторгом смотрел на Лилю огромными серыми глазами.
— Угу, — ответила Лиля и кому-то улыбнулась.
Трегубов проследил за ее взглядом, увидел Соломатина и, опустив голову, потихоньку отошел. В это время Катя, любившая пошуметь, крикнула издали:
— Лилька пришла! Ух ты какая!
Она поприветствовала ее, подняв руку, и, подойдя, долго критически осматривала, шевеля бровью и строя гримасы. Наконец улыбнулась одобрительно и сказала:
— Ну-ну... Слышь, Лилька, ты что так вырядилась? Прямо как невеста — вся в белом. А в общем, знаешь, ничего... Даже очень здорово! Вон смотри, комэск твой сейчас упадет. Добивай, я прикрою...
Леша, приблизившись, приложил руку к сердцу и, закрыв глаза, сделал вид, что сражен.
— Не надо, Леша! Кто же будет у меня ведущим? Побереги себя, — сказала Лиля.
Разве только для тебя, Лиля. А ведущим согласен быть не только в воздухе!
Он галантно предложил ей руку и пригласил танцевать.
Баянист, словно отрешившись от окружающего мира, самозабвенно играл «Амурские волны», наклонив голову к самым мехам, и плавно, размеренно звучала мелодия вальса здесь, в стенах церквушки, которая временно превратилась в полковой клуб. Было уже темно, внутри горели две керосиновые лампы, и несколько коптилок из пустых гильз со вставленными фитилями стояли по углам на специальных подставках, сделанных техниками по заказу комиссара.
Сильные руки Леши Соломатина бережно держали Лилю, и рядом с этим парнем, который был для нее не только командиром, но и настоящим другом, здесь, на земле, она чувствовала себя спокойно и уверенно, так же как и в воздухе, когда они вместе летели в бой. Кроме них, кружились еще несколько пар остальные толпились у входа, курили, стояли у стен, ждали когда начнется фильм. В полку служили ещё девушки — связистки, оружейницы. Все они старались не пропустить танцы. Приходили потанцевать и девушки, работавшие в батальоне обслуживания.
Баян все играл, звуки вальса уносились ввысь, усиливаясь под сводами церкви, и казалось, что там, наверху, они и рождаются. Лиле было хорошо и не хотелось, чтобы танец кончался. Но вот без всякого перерыва баянист заиграл танго, и полилась печальная, тягучая музыка. Танцуя, Лиля заметила в углу длинную, уныло ссутулившуюся фигуру Сени Трегубова. Он курил папиросу и, рассеянно разговаривая с товарищем, грустно наблюдал за ней. Лиле стало жаль его, она подумала, что слишком сухо разговаривала с ним, и теперь, встретившись с Трегубовым глазами, легонько махнула ему рукой, — он радостно улыбнулся в ответ и, выпрямившись, весь подался вперед, готовый лететь к ней на крыльях... Все знали, что Трегубов безнадежно влюблен и молча сохнет по ней. Малейший знак внимания с ее стороны он воспринимал как великое счастье...
Знаешь, Лиля, у меня сейчас почему-то такое ощущение, будто нет никакой войны и мы с тобой просто пришли сюда потанцевать, — сказал Леша.
— Это потому, что на мне платье, а не военная форма, — постаралась найти объяснение Лиля.
— Может быть...
— А ты раньше любил танцевать?
— Еще как! Когда я учился в летном училище, вечерами мы ходили на танцы в город. Туда шесть километров и обратно шесть... И, представь, никогда не уставали! А утром — снова на полеты.
Лиля засмеялась:
— Вот не подумала бы, что ты — и вдруг в такую даль из-за танцев! Что, хорошие девушки там были?
— Хорошие.
— Гм...
Ей понравилось, что Леша так прямо ответил.
— И еще мне сейчас кажется, что я танцую с девушкой, которая для меня дороже и ближе всех на свете.
— А на самом деле она у тебя есть... такая девушка? — спросила Лиля тихо.
— Есть.
Помолчав, она опять спросила:
— Леша... А если бы я была сейчас в гимнастерке и брюках, тебе так не казалось бы?
Запрокинув голову, Леша весело рассмеялся, и в его темных глазах заплясали золотые огоньки коптилок.
— Ах ты, Лиля, Лиля! Ведомая ты моя... — прошептал он и, пригнув голову, коснулся щекой ее виска.
Ты меня любишь, Леша? — еле слышно спросила, будто выдохнула, Лиля.
Она знала, она чувствовала, что это так. Леша не ответил, а только еще крепче прижался к ней щекой. Огоньки на стенах поплыли, раскачиваясь... Куда-то далеко-далеко ушла музыка. Исчезло все... Они остались вдвоем — и больше никого. Вдвоем в целом свете.
Неожиданно раздался громкий голос:
— Ставьте скамейки! Кино начинается!
Все зашумели, начали двигать скамейки. Лиля растерянно оглядывалась по сторонам, словно, проснувшись, обнаружила, что находится на другом конце земли.
— Будем смотреть кино? — спросил Леша.
— Кино? — переспросила она удивленно. — Нет-нет... Как хочешь, Леша, — поспешно добавила Лиля.
— Тогда погуляем?
Лиля кивнула. Нет, сейчас она все равно не смогла бы смотреть даже самый отличный фильм, не смогла бы следить за чьими-то переживаниями, вникать в чужие дела. Сейчас в ней самой появилось что-то новое, какое-то удивительное ощущение счастья, и ей страшно было вдруг разрушить то состояние, в котором она находилась, другими впечатлениями.
Они вышли в сад, примыкавший к церкви. В небе светил молодой месяц: тонкий серп узкой каймой тянулся по нижнему краю чуть заметного, словно заштрихованного диска луны. Было тихо и по-весеннему свежо. Деревья стояли, словно окутанные застывшим туманным облаком, пахло яблоневым цветом, и казалось, что земля, местами усыпанная опавшими лепестками, припорошена снегом.
Леша накинул Лиле на плечи кожаную куртку.
— А ты?
— Мне тепло.
Под яблоней стояла скамейка. Спинка ее упиралась в ствол, и, когда они сели, с дрогнувших ветвей белым снегом посыпались лепестки.
— Хорошо, — прошептала Лиля.
В темном небе, тесной толпой окружив серебряный серп месяца, горели звезды, и освещенная слабым голубоватым светом небольшая церквушка с деревянной надстройкой и куполом вырастала в стройное сказочное здание. Лиля сидела не шевелясь. Стояла такая тишина, что страшно было ее нарушить: казалось, скажешь слово — и сразу пропадет очарование тихой апрельской ночи.
