Георгий Марков - Орлы над Хинганом
«Боже, дочка профессора! Наверняка привыкла жить в холе, в неге. Ну что я с ней буду делать? Куда я ее тут пристрою?» — подумал Тихонов и поспешно спросил:
— Вы вот что, товарищ военврач, есть хотите?
— Есть не хочу, товарищ капитан, а спать — смертельно, — смущаясь, проговорила Тарасенко.
— В таком случае решим так: я вам закажу завтрак, а пока его готовят, вы спите. Ложитесь на мою койку, ложитесь без всяких стеснений, — сказал Тихонов, думая, что девушку придется уговаривать лечь на его постель. Но та поспешно поднялась, взяла свою шинель и, не скрывая удовольствия, легла на койку.
— Правда, не очень-то мягко на моей соломенной перине, — проговорил шутливо Тихонов, когда Тарасенко укрылась шинелью.
— Ничего, по-солдатски, — опуская голову, улыбнулась Тарасенко, в тот же миг засыпая.
«По-солдатски! Да знаешь ли ты, что такое по-солдатски?» — подумал Тихонов и, на цыпочках подойдя к Трубке, вполголоса приказал тому отложить уборку до пробуждения врача. Трубка понимающе закивал головой, а Тихонов с большой осторожностью вышел из землянки на улицу.
Спустя несколько минут он встретил возвращавшихся из второй роты Буткина и Власова. Завернув в клуб, они устроили тут совещание. Тихонов кратко доложил, какова обстановка: врач — девушка, притом молоденькая и очень хорошенькая. А самое главное, что она дочка видного профессора и вряд ли имеет закалку, необходимую для жизни здесь. К тому же землянок свободных нет, дрова кончаются, надеяться на их подвоз нет никаких оснований. С сегодняшнего дня он сократил всем командирам дровяной паек наполовину.
— Что ж, выходит, надо назад ее отправлять? — недовольным тоном спросил Буткин, когда Тихонов высказал все тревоги до конца.
— Да если б она сама этого пожелала, я бы немедленно в штаб обратился, — сознался Тихонов. — Ты сам подумай, Петр Петрович, разве ей, такой молодой да красивой, место у нас? Ее надо куда-нибудь в госпиталь направить. Есть же госпитали в Чите, в Иркутске, там она хоть в тепле будет.
Буткин удивился:
— Я тебя не понимаю, Прохор Андреевич! И чего ты так обеспокоился? Ну, пусть молоденькая. Молодость делу не помеха. Ну, пусть красивая. Что ж в том? Красота тоже делу не мешает. А то, что дочь профессора, так разве это беда? Профессор-то наш, советский, и я не думаю, чтоб дочь у него была тепличным созданием. Разберись, так она еще комсомолка. Вот насчет отдельной землянки стоит подумать. Неудобно девушку помещать в общую. — Помолчав, Буткин закончил с легкой усмешкой: — Ты как хочешь, Прохор Андреевич, а я доволен, что наш врач — женщина: мату хоть поубавится. Такой мат развели, что проходу нет…
— Это все так, а только что мы с ней делать будем, если батальону придется зимой в траншеи выходить? Жить придется на ветерке, — проговорил Тихонов.
— А что тут страшного? Приспособится! — уверенным тоном сказал Буткин, а Власов энергично подтвердил:
— В два счета приспособится, товарищ капитан.
Тихонов задумался, что-то подсчитывая или вспоминая, и, посидев в таком положении минуту-две, сказал:
— Вот что, Власов, врача поместим в землянке, где размещена сейчас каптерка первой роты. А каптерку соединим с каптеркой второй роты. Землянка у них большая, и там вполне можно разместиться. Давайте пошлите кого-нибудь за Королевым и Синеоковым. Пусть придут сюда, чтобы договориться.
Власов вышел, а когда он минут через пять вернулся, Тихонов спросил его:
— Фанеры у тебя много, начальник штаба?
— Откуда ее будет много-то, товарищ капитан? Мишени ведь для всех взводов поделали. Вы же сами приказывали.
— А ты не скупись, Власов. Стыдно нам будет, если единственная в батальоне женщина окажется в плохих условиях. Придется отпустить Королеву несколько листов, чтоб потолок в землянке врача фанерой заделали, а то такие куски оттуда валятся, что напугать могут. Сегодня я испытал это. Лежу сплю, вдруг слышу: кто-то бац меня по лбу. Я очнулся с испугу, зажег спичку, вижу: на постели лежит кусок ссохшейся земли.
— Этак, Прохор Андреевич, и родимец мог бы приключиться, — засмеялся Буткин.
Власов между тем что-то подсчитал на листе своей записной книжки и, пряча карандаш в полевую сумку, сказал:
— Фанеры, товарищ капитан, у нас осталось двенадцать листов.
— Не богато, но на отделку землянки врача надо все-таки дать листов пять. Вот так, — проговорил Тихонов.
Вскоре пришли Синеоков и Королев, и разговор принял еще более обстоятельный характер. Речь пошла о том, как лучше фанерой обшить потолок, где раздобыть стол, кровать, лампу, стоит или не стоит белить печку, делать ли внутренний запор в землянке и так далее, и все в таком же духе.
А когда разговор в клубе с командирами рот закончился, весть о приезде девушки-врача уже облетела весь батальон. Почтарь Тряпкин не пощадил ног и обегал все роты, сообщая сногсшибательную весть. «Врача, братки, привез, у нас в батальоне служить будет, размолоденькая, расхорошенькая, ни в сказке сказать, ни пером описать. Такая разок посмотрит, будь при смерти, а и то подымешься…» — болтал на каждом перекрестке Тряпкин, прозванный бойцами за свою склонность к болтовне Трёпкиным.
Не прошло и часа после совещания в клубе, а каптерка первой роты переселилась в расположение второй роты, и в освободившейся землянке начались спешные работы по оборудованию жилища для военврача Тарасенко, которая все еще спала в эти часы крепким, безмятежным сном, не зная, не ведая, сколько хлопот принесла она своим появлением в батальоне капитана Тихонова.
17
Егоров поднялся в четыре часа. Сунул ноги в сапоги и, набросив шинель на плечи, вышел из землянки. Сделав два-три шага, остановился, поднял голову, сторожко прислушался. Небо было звездное. В пади тихо, безветренно. Маячили в сумраке часовые.
«Тишина. Хорошо. Можно поднимать людей», — подумал Егоров и заспешил обратно в землянку. Возле двери он опять остановился, закинув голову, посмотрел на мерцающие и перекатывающиеся звезды. Чем-то далеким и в то же время знакомым-знакомым повеяло на него от этой картины. Припомнилась юность: он живет в работниках у кулака Калинникова в большом трактовом селе. Хозяин содержит постоялые дворы, торгует скотом. Филипп на трех лошадях возит с лугов сено. За день он должен съездить на луга не меньше трех раз. Зимний день короток, и волей-неволей приходится прихватывать ночь. Уставшие лошади мерно шагают по неторному зимнику, освещенному серебряным месяцем. Филипп завернулся в доху, лежит на возу, на спине, смотрит в небо, звезды отрываются, перекатываются, вычерчивая брызжущие искорками дорожки…
…Рота поднялась бесшумно, команды отдавались вполголоса. Батальон еще спал по землянкам, и Егоров приказал не тревожить покой остальных бойцов. «Уйдем по-лисьи, без шороха и шума, хватятся, а нас уже нет», — думал он.
Но уйти незамеченными не удалось. Когда рота проходила мимо землянки, в которой жило командование батальона, Егорова окликнули:
— Лейтенант!
У землянки стоял Тихонов.
— Не поморозьте бойцов.
— Мороз-то детский, товарищ капитан!
Тихонов продолжал стоять у землянки, сквозь сумрак приглядываясь к роте.
Когда миновали падь Ченчальтюй и высокие сопки, стеной окружавшие ее, остались позади, резкий ветер ударил в лицо. Филипп недовольно крякнул. Тишина, царившая в пади, оказалась обманчивой. Но возвращать роту не захотел, рассудил так: тихой погоды в этом краю почти не бывает, а ветер сегодня не такой уж сильный, чтобы откладывать учение.
Василий Петухов шагал с ним рядом и еще больше укрепил его в этом мнении.
— Ветерок хоть и колючий, а на рассвете ослабнет, — с уверенностью сказал он. — У нас на Алтае так же: ночью разыграется буран — беда, дневной свет ударит — ветер сразу на покой.
Дней десять тому назад Василий Петухов стал политруком третьей роты. Произошло это неожиданно. По требованию политотдела Буткин заполнил анкеты и составил характеристики на пять коммунистов батальона с целью присвоения им званий заместителей политруков.
В политуправлении, куда были направлены все документы, к кандидатуре Петухова подошли с большим вниманием. Член партии с двадцать пятого года, бывший секретарь сельской партячейки, а потом многолетний бессменный председатель передового колхоза, он обладал достаточным практическим опытом, чтобы вести самостоятельно политическую работу в армии. Он не имел, правда, военной подготовки, но сколько было в те дни таких Петуховых, познававших военное дело на практике…
Петухова вызвали в Читу, в политуправление, а через неделю он вернулся оттуда с двумя кубиками на петлицах, в звании младшего политрука.
Рота отнеслась к этому назначению с единодушным одобрением. По знанию жизни, по разностороннему опыту Василий Петухов мог годиться любому из бойцов в отцы и наставники.
