Андрей Пржездомский - Секретные объекты «Вервольфа»
Воспоминания нахлынули на Рольфа. Он вдруг впервые со всей остротой почувствовал, что от той, почти детской жизни его отделяет бездонная пропасть. Те полтора месяца до начала войны, когда он учился в школе, наверное, были самыми счастливыми в его жизни.
Попав в Одессу, Рольф увидел, сколь интересна и многообразна жизнь в большом городе, в корне отличающаяся от тихого и размеренного хода событий в деревне. В те несколько предвоенных недель он успел подружиться с одним парнем из своей группы, который мечтал стать машинистом турбинных двигателей. Хотя еще у них не успели начаться занятия по специальным дисциплинам, ребят уже несколько раз водили в цеха Одесского машиностроительного завода. То, что Рольф увидел там, потрясло его воображение — мощные гидравлические прессы, громадные штамповочные станки, тяжелые ковочные молоты, исполинские кран-балки.
А потом вдруг все неожиданно кончилось. Война ворвалась в жизнь Рольфа воем сирен воздушной тревоги и жестокими бомбежками, массовыми выездами рабочих, учащихся школ и техникумов на окопные работы — рытье противотанковых рвов и земляных укреплений.
Потом был приказ об эвакуации школы. В спешке погружая самое ценное имущество на полуторки, выделенные горкомом партии, ребята еще не представляли себе, что ждет их впереди, и сожалели, что не смогут принять участие в защите Одессы от приближающегося врага. С песнями и боевым настроем вместе с директором и двумя преподавательницами они ехали навстречу стягивающимся к фронту войскам, приветствуя доблестных солдат Красной Армии, которые, конечно же, должны были в считаные дни разгромить коварного агрессора и пройти победоносным маршем по его территории.
Спустя несколько дней машины попали в жесточайшую пробку в районе реки Ингул, где был взорван мост и надо было ехать в объезд на другую переправу. Когда немецкие самолеты стали бомбить скопление транспорта и тысячные массы беженцев, началась страшная паника. Кружа несколько дней по дорогам где-то в районе Николаева, они неожиданно наскочили на ехавшую по шоссе передовую часть немецких мотоциклистов, неизвестно откуда взявшихся в этих местах. Один грузовик был сразу подбит, а ребята, ехавшие на нем, бросились врассыпную. А через пару часов их нагнала колонна немецких танков, поднимающая за собой столбы пыли. Немецкие солдаты безбоязненно сидели на броне и корчили гримасы, показывая руками на ребят, в испуге сгрудившихся у свалившейся в обочину полуторки.
Двое суток ребята вместе со старым директором и двумя учительницами бродили по лесу, боясь выходить на дороги и обходя стороной деревни, поселки и открытые пространства. Повсюду слышались выстрелы, разрывы снарядов и мин, пулеметные очереди, лязг танковых гусениц и рокот моторов. Измученные жаждой и голодом, они уже не могли больше бесцельно блуждать среди лесов, тем более что двое из ребят, казалось, серьезно заболели.
Они вышли из леса и где-то в районе ближних предместьев Херсона были задержаны патрулем немецкой полевой жандармерии. С директором, который пытался что-то объяснить немцам, разговаривать не стали, а только избили до полусмерти.
А обеих учительниц сразу увели куда-то под одобрительный гогот собравшихся солдат. Больше их никто никогда не видел.
Это было двадцать третьего июля 1941 года, ровно через месяц после начала войны.
Из протокола допроса Рольфа Дитмана от 13 апреля 1945 года
«ВОПРОС: После задержания как немцы с вами поступили?
ОТВЕТ: После задержания один немецкий офицер меня коротко спросил, интересовался, где родился и жил, кто по национальности, в каких школах учился, а затем предложил остаться на службе в немецкой армии. На это предложение я не согласился и попросил офицера, чтобы он отпустил домой. Офицер удовлетворил мою просьбу, и я поехал домой…»
Рольф очень хорошо помнил тот знойный августовский день, когда он наконец добрел до своего села, носящего странное название Секретарька. Помнил, как из дома выскочили мать и отчим, которого Рольф так и не научился называть отцом, а называл дядей Антоном, брат Людвиг и десятилетняя сестренка Анита. Они радостно обнимали его, наперебой расспрашивая, как удалось ему выбраться из полосы боевых действий, говорили, что уже не чаяли увидеть Рольфа в живых.
Потом начались привычные деревенские будни. Рольф работал вместе с отчимом в поле, помогал матери ухаживать за скотом, ездил на заготовку сена и дров. Дело в том, что немецкие власти, стремясь привлечь на свою сторону советских немцев, проживающих на оккупированной территории, так называемых фольксдойче[72], распределяли между ними колхозные земли, скот и инвентарь. Родители Рольфа получили двадцать пять гектаров земли, несколько коров и лошадей, большое количество кур и гусей и теперь могли считаться довольно зажиточными людьми.
Фронт откатился далеко на восток, и война, казалось, уже больше не придет в дом Дитманов. Но в один из январских дней сорок третьего года из одесской ортскомендатуры[73] Рольфу неожиданно пришла повестка — тогда-то и тогда-то явиться для призыва в немецкую армию. Это было словно гром среди ясного неба! Мать зарыдала, причитая, а всегда молчаливый отчим вдруг стал многословно говорить о том, что он поедет в Одессу, встретится с ортскомендантом и уговорит его не призывать Рольфа на службу. Дескать, хозяйство у них большое, они регулярно осуществляют продовольственные поставки для вермахта и что Рольф нужнее и полезнее для Германии был бы здесь, трудясь «во славу немецкого оружия» в крестьянском хозяйстве.
Но соседи, сын которых также получил повестку, отговорили старшего Дитмана от опрометчивого шага.
— Ты же немец и знаешь, что немцы любят порядок. Ортскомендант тебя даже слушать не будет. Если только ты заикнешься о том, чтобы твоего сына освободили от призыва в армию, они, скорее всего, назовут тебя саботажником и отправят в лагерь. А потом, мы же — фольксдойче. Мы должны помогать доблестным солдатам вермахта громить большевиков. Ведь, если они снова вернутся, нам несдобровать. Ты же не хочешь сдохнуть в Сибири? — убеждал Рольфова отчима сосед.
К назначенному сроку Рольф явился в одесскую ортскомендатуру. Там было уже по меньшей мере около сотни таких же, как он, бывших советских немцев. Все они подлежали призыву на фронт.
Из протокола допроса Рольфа Дитмана от 13 апреля 1945 года
«…я прошел медицинскую комиссию, и зачислили меня в группу в сто человек, подлежащих к отправке во вторую танковую армию. Других призывавшихся немцев зачислили в морской флот, артиллерию, СС-части и в пехоту. В немецкой комендатуре один майор немецкой армии нам сказал, что… мы поедем на фронт. В Одессе мы пробыли два дня, а 25 января 1943 года нас… направили в город Киев…»
Все произошло так быстро, что Рольф не успел заметить, как стал солдатом «доблестного вермахта». Всех их одели в старую танкистскую униформу — линялые хлопчатобумажные костюмы с бледными следами от нашивок и эмблем, без знаков различия и без ремней. Почти два месяца новоиспеченные танкисты проболтались в каких-то грязных бараках, огороженных высоким забором. Их никуда не пускали, кормили отвратной баландой и поили противным эрзац-кофе. Один парень, тоже из фольксдойче, не выдержавший мерзких условий, ночью перелез через забор, наверное, чтобы убежать со сборного пункта, но был тут же застрелен часовым.
На следующий день всех построили на плацу, и какой-то хромой обер-лейтенант с железным крестом на серой куртке и перчатками, небрежно подоткнутыми за кожаный ремень, в течение получаса поучал новобранцев, то угрожая им расстрелом за дезертирство, то призывая стать «верными оруженосцами тысячелетнего рейха» и солдатами «великой армии-победительницы».
Наконец, уже в марте, когда растаял снег и зазвучала весенняя капель, Рольфа вместе с остальными «танкистами» отправили на вокзал, посадили в два товарных вагона и в составе военного эшелона отправили в Орел.
Город произвел на Рольфа угнетающее впечатление: бесчисленные руины домов, огромные завалы на месте улиц, забитое, испуганное население, пытающееся спрятаться при первом появлении на улице немецких солдат или офицеров.
Вот здесь-то, в Орле, началась настоящая боевая подготовка. С раннего утра до поздней ночи их гоняли по плацу, а обер-фельдфебель в черной танкистской форме гортанным голосом выкрикивал строевые команды. Молодым парням, большинство из которых были выходцами из деревни, привыкшими к размеренной жизни сельского захолустья, было трудно привыкать к военной дисциплине, к жесткой регламентации и строгому распорядку дня. Тем более что от них требовалось выполнять все по минутам, не допуская никакого отклонения от требований строгих немецких уставов.
