Артем Драбкин - А мы с тобой, брат, из пехоты. «Из адов ад»
Но офицеры комендатуры ночевали в городе, на квартирах в пустующих домах.
Весь огромный плац на территории казарм был забит немецкими автомашинами. Несколько сотен автомобилей на любой вкус.
Там же мы разместили свои «запасы продовольствия» — было огромное количество брошенного неучтенного скота. Солдаты собирали его в стада, и благодаря этому скоту мы могли накормить немецкое население города.
— Организация питания для местного населения тоже входила в постоянные функции комендатуры?
— Да. У нас было несколько полевых кухонь. Крупы для каш нам поставляли с армейских складов, а мясо мы имели благодаря своим запасам скота.
Кроме этого, мы организовали работу хлебопекарен, и все жители получали хлеб по специальным карточкам. Благодаря быстрой организации продовольственных и питательных пунктов местное немецкое население не голодало.
— Как кормили и одевали личный состав комендатуры?
— Обмундирование наше было первого срока, одевали нас хорошо, чтобы перед немцами не стыдно было показаться.
А вот продукты для питания личного состава комендатуры мы получали в Берлине, и всегда в мизерном количестве.
У нас была повар, женщина-полячка, которая и готовила еду для бойцов и офицеров комендатуры.
Все «проходящие мимо» военнослужащие тоже питались у нас.
— Каковы были функции у замполита комендатуры?
— Основной его задачей была агитационная работа с немецким населением в захваченных районах. Ему помогали в этом немецкие коммунисты, вернувшиеся домой после освобождения из концлагерей. И как в дополнение к своей деятельности замполит следил за нашим «нравственным состоянием», а также «боевым и моральным духом». Расплодил великое множество стукачей и доносчиков, да и сам коменданту все время на ушко нашептывал: «Что? Где? Когда и сколько?» Все знал, что происходит: «Товарищ капитан, почему вы вчера пили у себя на квартире?» или: «Товарищ старший лейтенант, вы зачем утром заходили на склад и что вы там взяли?» Всюду свой нос совал.
А что с него взять… Замполит…
— За связь с немецкими женщинами офицеров комендатуры наказывали?
— Согласно приказу командующего оккупационными войсками в Германии Жукова сожительство с немками приравнивалось к измене Родине… Со всеми вытекающими отсюда возможными печальными последствиями для нарушившего этот приказ. Маршал Жуков был жесткий человек. Надо заметить, что немки сами охотно, добровольно и сознательно шли на интимное общение с советскими офицерами и солдатами. Это было массовое явление. И тут дело не только в том, что они могли рассчитывать на продуктовую помощь или на какую-то протекцию… Есть еще причины… Многие младшие офицеры на первых порах к этому приказу относились с насмешкой. У нас даже один капитан получил «почетное прозвище» «Мастак по половой агитации». Но никто насильно немок к связи не принуждал. После того как армия прошла через город, насилия не было. Протесты против немецкой цивилизации выражались уже другими способами…
В конце 45-го года политработники и «трибунальцы» начали серьезно и методично «закручивать гайки» за связь с немками, и многим пришлось расстаться со своими немецкими подругами.
— Охрана правопорядка в городе тоже возлагалась на комендатуру?
— Конечно. Мы боролись с грабежами. Один раз произошел очень неприятный и трагический случай. У нас в роте охраны служил командир взвода, лейтенант. Лихой парень, из бывших разведчиков. На фронте потерял глаз и поэтому ходил с черной повязкой на лице. Как-то решил этот лейтенант ограбить немецкий ювелирный магазин и забрался в него с тремя бойцами из своего взвода. Он не знал, что буквально за несколько дней до этого события была проведена телефонная связь от всех ювелирных магазинов напрямую к комендатуре, и владельцы этих магазинов получили инструкцию — при малейшем подозрении на что-то неладное сразу докладывать в комендатуру. Владелец связался с дежурным офицером и сообщил, что несколько людей в красноармейской форме грабят его магазин. Дежурную оперативную группу подняли по тревоге, и через несколько минут на машинах бойцы прибыли по указанному адресу. Зажали лейтенанта с его бойцами в магазине. Несколько раз предложили им сдаться, но те отказались выйти с поднятыми руками. Еще действовал закон военного времени — расстрел на месте за мародерство и грабежи. Поднялась стрельба. Все четверо были убиты в короткой схватке прямо в магазине. Каково же было удивление оперативников, когда в убитых они признали своих ребят из роты охраны… Начальство комендатуры долго не могло решить, как сообщить родственникам убитых причину гибели четверых военнослужащих. И тут наши начальники проявили благородство.
На Родину ушли извещения: «Погиб при исполнении служебных обязанностей»…
— Как выполнялись приказы Жукова и Берзарина о борьбе с «трофейщиками» и мародерами?
— Никто с этим особо не боролся.
Нередко смершевцы делали налеты на квартиры младших офицеров и искали у нас ценности. Я за полтора года отправил домой всего две посылки, обе с табаком, так сразу замполит поинтересовался, не много ли мне будет, мол, не по чину себя ведешь. При этом все наши полковники, старшие офицеры комендатуры, уже отправили домой по второму вагону трофеев. Но их не трогали… Часто нам зачитывали очередную «сводку по борьбе с мародерами»: «У лейтенанта такого-то найдено 100 золотых часов — осужден на десять лет. У капитана такого-то обнаружен чемодан запчастей и фурнитуры — исключен из партии» и т. д. Когда нам зачитывали вслух эти «опусы», мы только грустно усмехались. На наших глазах генералы и полковники нагло хапали в «промышленных объемах», но мы ни разу не слышали, чтобы кого-то из них привлекли к ответственности. Многие из них просто потеряли совесть. Слишком много неприглядных моментов сохранилось в памяти по этому «вопросу». В конце 1946 года я попал под очередной приказ о демобилизации. У меня был аккордеон, врачи посоветовали тренироваться в игре на этом инструменте, чтобы разработать раненую руку. Но когда я выезжал на Родину, моя правая рука по-прежнему плохо действовала, и я не мог с одной рукой тащить аккордеон с собой. Мне было жалко с ним расставаться… Домой привез из Германии только два гражданских костюма, две пары часов, пару ботинок и пистолет «парабеллум». Так что, «знатного трофейщика» из меня не получилось.
И я об этом ничуть не жалею.
— Как проводили свое свободное время офицеры комендатуры?
— Молодые офицеры часто собирались на квартирах, выпивали, вспоминали фронт, своих боевых товарищей. Иногда играли в преферанс.
В комендатуре было несколько кинопередвижек и более трехсот трофейных кинокартин. Просмотр фильмов по вечерам был нашим повальным увлечением.
— С союзниками часто приходилось контактировать?
— В 45-м году нередко. Но после речи Черчилля в Фултоне все контакты были сведены до минимума. Мне в 1945 году один раз довелось быть несколько дней в командировке в английской зоне оккупации. Я должен был наладить троллейбусное движение в Эберсвальде, и меня послали в Тюрингию, привезти оттуда несколько троллейбусов. Тюрингией «заведовали» англичане. Меня сопровождали два английских офицера, два немца-специалиста и переводчик. Поселили в лучший номер в гостинице, кормили в ресторане. Англичане держались со мной очень вежливо и корректно. Но брататься со мной никто не собирался. По вечерам немцы стучались в мой гостиничный номер и вкрадчивым голосом интересовались, а не хочет ли «герр офицер» немецкую женщину? Англичане, приняв меня за специалиста по промышленности, свозили на несколько заводов, демонстрируя, как действуют восстановленные предприятия. Ничего экстраординарного в этой командировке не случилось.
— Сколько ребят из Вашего класса выжило на войне?
— Из двадцати моих одноклассников выжило кроме меня всего два человека. Мой близкий друг Женя Гольдин, племянник певца Утесова, был летчиком-штурмовиком, за две сотни боевых вылетов на Ил-2 дважды представлялся к званию Героя, но его наградные листы не прошли по всем инстанциям из-за «пятой графы» моего друга. Гольдин ушел из жизни пятнадцать лет тому назад. Выжил еще Селезнев, попавший в начале войны в плен, после побега прошедший все проверки и вернувшийся на передовую. Он воевал в пехоте. После войны Селезнев стал известным ученым-металлургом. А могилы остальных наших семнадцати одноклассников разбросаны от Москвы до Берлина. За победу в войне мое поколение заплатило страшную цену. Но мы сделали все, что могли, для своей страны.
Кузнецов Михаил Михайлович
Я родился в 1922 году. Когда началась война, я работал на заводе в Химках и у меня была бронь, поэтому меня не взяли. Осенью поступило распоряжение всем мужчинам с такого-то по такой-то год добровольно явиться в военкомат. Пришел, а у меня бронь. Там требуют паспорт. У меня его на заводе отобрали и взамен дали удостоверение с красной звездой. Военком говорит: «Я вас взять не могу». Я вышел, ребятам, с которыми пришел, говорю: «Все, меня не берут». Леша Орехов говорит: «Мать твою! Через полчаса оденься в мое пальто и шапку, зайди, скажи, что завод уехал, а я в армию хочу!» Так я и сделал. Нас призвали и отправили на формировку в Горьковскую область в деревню Панфилово, что за Муромом. Там нас учили. Я стал пулеметчиком. Стрелял и из «максима», и «Дегтярева», и МГ. Немецкий пулемет — замок простой. Частей мало. Ну и полегче он, чем «максим». Хороший пулемет.
