Ванда Василевская - Дезертир
— А ты иди, иди, — буркнул узкоглазый, и Остап вздрогнул. По-прежнему шумели хлеба, и по-прежнему высоко в небе пел жаворонок. Остап понял, что вот в последний раз в жизни слышит он песню жаворонка. Но так было правильно — так должно было быть.
— Hande hoch!
Они как из-под земли выросли. Вынырнули из золотой чащи ржи, выскочили на дорогу. Шестеро. Серые мундиры, круглые шапки на головах. В руках автоматы.
Да, это были немцы. Остап, словно при вспышке молнии, увидел их более отчетливо, чем все, что было вокруг. Отчетливей, чем золотую рожь, чем песчаную дорогу, чем свой конвой. Шестерых. А шестеро увидели из ржи троих: двое вооруженных, между ними один безоружный. Увидели немцы, как ведут на расстрел дезертира Красной Армии, Остапа Савчука. Красный туман застлал ему глаза. Как уверенно они выскочили на дорогу, как крикнули: «Hande hoch!» — он понимал, знал эти слова: «Руки вверх». Ну нет, не дождетесь, сволочи, не дождетесь!
Узкоглазый припал на колено. Затрещал его автомат. И вдруг залп оборвался: смуглый солдат, приехавший сюда из далекой Средней Азии, чтобы здесь, в золотых хлебах Украины, доказать свою любовь к Советскому Союзу, упал навзничь. Одним прыжком Остап очутился возле него. Почувствовал в руках гладкое прикосновение металла. Семьдесят пять патронов в диске, семьдесят пять патронов, гашетка под пальцем, цель совсем близко, лицом к лицу. Вдруг один упал — повалился головой в рожь, ноги в судорогах подняли на дороге клубы светложелтой пыли. Упал второй — и вдруг Остап почувствовал, что его палец тщетно нажимает гашетку. В диске уже не было патронов. С отчаянием, с яростью он схватил автомат за ствол. Рванулся вперед, замахнулся, как цепом. Глухо стукнуло о череп, хрустнула кость. Замахнулся еще раз — и ударил в пустоту. Непонимающими глазами осмотрелся он вокруг. Никого не было — три убитых немца на дороге, остальные нырнули в золотую рожь, и след простыл. Остап отер рукавом пот с лица и оглянулся на своих. Смуглый солдат из Средней Азии лежал мертвый. Второй красноармеец тихо стонал, кровь сочилась из раны в голове.
— Вставай, пойдем, — сказал Остап.
Красноармеец застонал и показал на свои ноги. Остап присел и осмотрел раздробленную кость.
— Н-да… Не дойдешь ты, брат… Что ж, ничего не попишешь, придется тебя тащить… До наших, думаю, уже близко… Ну-ка, поднимайся потихоньку…
Он забросил на плечо ремни обоих автоматов, положил себе на шею руку товарища.
— Ты хоть здоровой ногой чуть-чуть подпирайся, а уж я тебя как-нибудь дотащу… Дойдем, перевяжут…
Они медленно тащились в дорожной пыли. Невыносимо тяжелы казались автоматы, мешком повис раненый. Пот ручьями бежал по лицу Остапа.
— Слышали же небось. Могли бы выйти навстречу, помочь… Так нет, сидят себе, и как только я тебя дотащу, не знаю… Держись, держись…
Он подтянул выше сползавшую руку раненого.
— Держись.
Красноармеец застонал. Глаза его закрылись, он терял сознание. Остап выругался. Потом остановился, осторожно, чтобы не уронить с плеча автоматы, перебросил раненого через другое плечо. С трудом побрел по сыпучему песку. Он соображал, что, должно быть, уже недалеко — ведь тут же за пригорком было село, из-под которого он бежал. Раз его вели в эту сторону, то часть, значит, стояла на старом месте.
Остап чувствовал, что каждую минуту может упасть. Но ему жаль было бросить автоматы. Так все радовались, когда к ним в часть прибыли автоматы, пригодятся и эти два. Казалось бы, легкие, а вот теперь их тяжесть так и гнет к земле. К тому же раненый тоже будто становился все тяжелей. Остап кряхтел, тащась шаг за шагом. Пот заливал глаза, и нельзя было даже отереть его — обе руки заняты. Высоко вверху так и звенел жаворонок, и Остап со злостью прислушивался к его пению. Хорошо ему распевать, порхая в воздухе, попробовал бы так заливаться, таща раненого и два автомата!
Тропинка сворачивала в сторону. Сквозь слепящий глаза пот Остап увидел деревню, хаты, движущихся возле них людей. Обрадовался. Ну, эти-то несколько десятков метров он выдержит.
Шаг за шагом, шаг за шагом, преодолевая охватывающую слабость, вперед. Вот уже первый дом. Вот и Васька Явор черпает во дворе воду из колодца.
— Где капитан?
Васька подпрыгнул, рукоять стремительно завертелась, ведро с водой упало и плеснуло струей воды на его гимнастерку, на сапоги. Он стоял, остолбенев, и с раскрытым ртом глядел на Остапа.
— Остап… Остап…
— Ну, чего рот разинул? Где капитан?
— Здесь… в хате.
Остап двинулся дальше. У него мутилось в голове, перед глазами летали красные мухи. На порог вышел капитан Голубенко.
— А это что?
Остап осторожно опустил на траву неподвижное тело раненого. Снял с плеча автоматы. Вытянулся в струнку и высоким, охрипшим голосом отрапортовал:
— Рядовой Остап Савчук… Явился на расстрел, по приговору военного трибунала…
1942
