Евгений Кукаркин - 37-й пост
— Неужели весь арабский мир против нас?
— Он давно против нас. Когда выезжаешь?
— До второго поста дотяну к ночи?
— Дотянешь. Если поедешь сейчас.
— Тогда постараюсь побыстрей накормить свою команду и тронусь.
— Желаю тебе выжить, старлей.
Самое прекрасное пожелание в этой глупой войне.
Мои солдаты сидят под колесами машин и едят из котелков кашу. Даже врачиха, присела на камни, под тень танка и еле-еле перемещает ложку, давясь гречкой. Я подхожу и присаживаюсь к ней.
— Ну как, себя чувствуете?
— Паршиво. Чувствую, что мои нервы после такой поездки совсем расшатаются. Я ведь понимаю, что самое страшное впереди и уже сейчас не могу отделаться от чувства страха.
— Мы все так, не вы одна. Это ребята при вас еще держаться, а так… Я уже здесь за время службы такое насмотрелся… Провожу колонну, а все молчат, от страха молчат. Сегодня же хорохорятся, разговаривают даже.
— Говорят, у вас с командиром части не очень хорошие отношения. Он вас в самые паршивые операции первым посылает.
— Правильно говорят. Полковник подонок.
Она пристально смотрит на меня.
— Про вас идет очень много слухов… А в этот раз вы в чем провинились?
— Набил рожу замполиту полка…
— Боже мой, но вас же могли отдать под трибунал. Ведь замполит порядочная сволочь, это я сама знаю.
— Могли, но слишком уж я был прав и потом бил я его не в служебное время.
— А разве на войне есть неслужебное время?
— Есть. Я его бил в кровати.
Врачиха улыбается. Я догадываюсь, что она давно все знает, но лишний раз хочет убедится в правдивости истории.
— Как в кровати?
— Так. Пришел вечером, когда он спал у шл…, у одной женщины, сорвал одеяло и несколько раз врезал.
— Действительно с вами не соскучаешься.
Ко мне подскакивает сержант Джафаров.
— Товарищ старший лейтенант, колонна готова к отправлению.
— Хорошо. Мы сейчас идем. Выкиньте вы эту кашу, товарищ лейтенант, — прошу я врачиху, — запейте компотом и поехали. Нас ждет 37 пост.
Опять все сидят на броне в большом напряжении. Колона ползет вдоль реки, которая крутится между гор.
— Товарищ старший лейтенант, — ко мне оборачивается Коцюбинский, — а здесь на этом посту, который мы проехали, все готовятся к отправке на родину. Я говорил с ребятами, они утверждают, что приказ подписан и уже первые части своим ходом пошли к границе.
— Я говорил с командиром поста, он мне сказал тоже самое.
— Значит и нас того…, скоро в Союз.
— Не знаю. Но зато вижу одно, нас посылают совсем в другую от родины сторону, на 37 пост.
— Мать твою, — взрывается сержант, — почему так не везет. Осталось три месяца до дембеля, а тут… полезли в эту дыру.
— Неужели нами хотят пожертвовать, чтобы спасти всю армию, — недоумевает Коцюбинский. — На 37 посту только два взвода.
— А кто сказал, что линия фронта на 37 посту? Пока в Герате и других местах стоят наши части, мы будем выполнять свой долг, — решил ему ответить я.
— Долг, в гробу я видел этот долг, — уже шипит Джафаров. — Мы пришли сюда исполнять свой этот интернациональный долг, а против нас выступил почти весь народ Афганистана. Может тогда это слово запихнем в одно место.
— Чего расшумелся. Замполита на тебя нет. Слышал бы он, голову бы точно оторвал.
— Нашего замполита в такую дыру не пошлют, — сообщил какой то салага.
— А за что вы набили ему рожу? — неожиданно успокоился сержант и задал мне этот коварный вопрос.
— Ребята, можно на этот вопрос не отвечать?
— Ладно. Не говорите, — снисходительно произнес Коцюбинский.
Все заулыбались. Они то точно знали за что…
— Товарищ старший лейтенант, вас за это…
Вдруг заговорил микрофон и я поднял руку. Все мгновенно напружинились.
«Первый, говорит восьмой. Мы задержали арбу. Просим ее досмотра.»
— Добро. Мы сейчас подъедем.
— Слушайте все. Как окажемся у арбы, все с машины и следить за местностью.
Теперь никто не говорит, все изучают окружающий ландшафт.
Наш небольшой разведочный БТР стоит у огромной телеги, запряженной парой быков. Сержант Грибов стоит у хозяина этого сооружения, бородатого старика. Рядом девушка, в неприглядной одежде, лицо до глаз прикрыто черной тряпкой. Мы останавливаемся рядом с ними. Все мгновенно спрыгивают с бронетранспортера, только врачиха, медленно на полусогнутых, цепляясь за выступы брони, пытается спустится на землю.
— Прыгайте, черт возьми.
От неожиданности Ковалева разжимает руки, валится на спину какому то солдату и падает грудью на пыльную бровку. Потом возмущенная поднимается и с яростью смотрит на меня.
— В чем дело, сержант? — обращаюсь я к Грибову.
— Смотрите, товарищ старший лейтенант, — он подходит к арбе и откидывает сено, я вижу нашу армейскую радиостанцию РС-12. — Мы едем и вижу, как вот эта девчонка начала что то судорожно прятать под сено. Сразу остановились и я нашел эту штуку.
— Допрашивали?
— По нашему ни хрена не понимают.
Включаю тумблер радиостанции. Судорожно дернулись стрелки и зажглись неоновые лампочки. Я подношу наушники и слышу арабскую речь, кто то настойчиво называл позывные.
— Твоя, — показываю на рацию девушке.
Та мотает головой. Выключаю станцию и вдруг хватаю руку девушки, выворачиваю ладошку и подношу к глазам.
— Ах, ты, сука.
Теперь срываю с лица повязку и все видят мальчишечье лицо, скривившееся от страха.
— Джафаров, обоих связать, с радиостанцией на машину и до первого поста, там их сдадим. Грибов, вперед.
Разведчик отъезжает. Связанного мальчишку и старика, сажают к солдатам на броню. Ковалева опять сидит на своем месте с поджатыми ногами, она надула губы и старается на меня не смотреть.
До следующего поста, мы доехали молча. Так же все были напряжены и только огоньки сигарет, попыхивали то там, то тут.
Командир поста, крепкий, бородатый грузин, еще окончательно не проснулся. Он бесцеремонно зевнул.
— Так это значит тебя, дорогой, гонят в это пекло…
— Не уж то на 37 так нехорошо?
— Везде нехорошо, но конечно на 37 хуже. Я ведь слышал о тебе, старлей. Не ты ли, дорогой, в прошлом году участвовал в операции у реки Ковтунь, по освобождению пленных?
— Я.
— Классная операция. Моего брата тогда освободили. Выпьем за эту встречу, старлей.
Он шарит под нарами и достает бутылку сухого вина, ополаскивает им два стакана и наполняет их.
— За конец войне.
— За то, чтобы мы выжили.
— Верно.
— Я тебе привез пленных, старика и мальчонку.
— На кой черт, шлепнул бы на дороге или выкинул в ущелье. Мне то что с ними делать?
— Они разведчики. Их захватили с радиостанцией. У меня переводчиков нет, а до своего поста тащить не хочется. Ты свяжись с кем надо, пусть разберутся.
— Уговорил, дорогой. Выпьем еще по стаканчику.
Вино хорошее и мы выпили.
— У меня еще к тебе просьба, — говорю грузину, — с нашей группой послали врачиху. Нельзя ли ей выспаться где-нибудь, отдельно от всех..
— Женщина, это хорошо. Люблю женщин. Как так можно, возить с собой женщину и разрешать ей спать отдельно?
— Это особая красавица. Она уже подстрелила одного офицера, когда тот пытался к ней подлезть. Ее за это к нам на пост и посылают.
— Да что ты говоришь? Нет, я хочу жить, пусть спит здесь одна, подарим ей эту спокойную ночь в командирской землянке.
— Договорились. Я ее сейчас сюда пришлю.
Ковалева стояла в окружении бойцов поста и о чем то оживленно разговаривала с ними.
— Товарищ лейтенант, — позвал я ее.
Улыбка сразу пропала с ее лица, губы сжались и она, подтянувшись, подошла ко мне.
— Я договорился с командиром поста, что он на ночь предоставит вам свою землянку. Можете отправляться и занимать ее.
Она разглядывает мое лицо, как будто первый раз видит.
— Скажите, старший лейтенант, за что вы меня так… у арбы.
— Я хочу, чтобы вы смогли вернуться на родину. И если в следующий раз, также позорно будете сползать с машины, то я что-нибудь сломаю вам, да так, чтобы вас быстрее с ближайшим транспортом выздоравливающих увезли подальше от нас.
— Я буду сопротивляться.
— Вот и сопротивляйтесь. Сидите в землянке и стреляйте, в того кто к вам будет лезть ночью.
— Как бы мне хотелось, чтобы первым сунулись вы…
Она повернулась и пошла по ходу сообщения в землянку командира.
Как только солнце своим краешком выползло из-за гор, наша колонна тронулась в путь. Слишком холодно и сыро. Мы одеваемся потеплей, сидим на холодной броне и ежимся от прохладного ветерка. В полдень должны приехать на место службы.
— Не расслабляться, — ворчу я на солдат. — Следите за горами. Это самый ответственный участок.
Увидел я его случайно. Солнце слепило мне глаза и когда я повернулся к нему затылком, то на скале увидел тень, кривая чернота гребня и выступающая голова в чалме.
