Всеволод Иванов - Проспект Ильича
Ленин стоит, простерши мощную руку на запад!
И, везли мягкий, нежный как улыбка в шестнадцать лет, алый шелк, взлелеянный возле арыков Узбекистана, где тутовые деревья пьют воду из потоков, прорытых человечеством еще в те времена, когда Гомер правил первую корректуру Иллиады, списка, сделанного по его личному манускрипту. Из этого шелка, вечно прекрасного, как строй Иллиады, вытканы знамена, украшенные твоими мыслями и твоим обликом, знамена, которые колышатся ныне над гвардейскими полками, несущими победу; и стоят в залах цехов; и стоят в университетах; и стоят в колхозах; и стоят везде, потому что
Ленин стоит, простерши мощную руку на запад!
И по бешеным, неистовым волнам Каспийского моря везли сюда асфальт из Баку, чтобы залить его бархатом весь Проспект и все окрестные улицы, над которыми возвышаются твоя мысль и твоя статуя. И, на пиры народа, когда поднимали бокалы в твою честь, и вставал Сталин, и вставал весь народ, — на столах лежали плоды и вина Азербайджана, Грузии, Армении, и холодок сладостных винных паров напоминал всем ледники и горный воздух Кавказа.
Проспект Ильича!
Ты создан в обычном провинциальном городе некоей бывшей губернии некоей бывшей империи. Ты выстроен за пределами городской черты губернского некоего города, а значит, — и за пределами империи. Ты выстроен на том месте, где еще недавно торчала городская свалка, голели пустыри да малоприбыльные огороды. И, посейчас еще откуда-то из окрестностей Проспекта везут осенью возы с бледно-зеленой капустой, и хотя на гладком асфальте возы не колышатся, все же падают с них вялые и вогнутые листья капусты, словно напоминая о том, что они некогда господствовали здесь. Вряд ли так уж много людей в мире знают о твоей красоте, Проспект, потому что выстроен ты ни в Москве, ни в Париже, ни в Лондоне, ни в Нью-Йорке, словом, не там, где любит бывать людская пытливость, а выстроен ты в бывшем губернском городе нeкoeй бывшей империи, возле территории громадного завода сельскохозяйственных машин — CXМ — и возле некоторых других заводов и шахт.
Проспект Ильича!
Смотрите, как великолепен Проспект весной, когда снега набухнут и станут мягки будто вата: дотронешься до него и думается, что снег загрустил и плачет, жалея зиму. Из-под снегов уже вылазят ручьи, сверкая бойкими голубыми глазенками. Лепеча и бормоча, булькая и шлепая, стремятся они по Проспекту, так что тысячи машин, бегущих к воротам СХМ, не в силах заглушить их торжественного и растущего лепета. Наверху горит солнце, внизу блестят ручьи, и все окружающее их, охваченное весенним порывом, так, кажется, и летит к реке, через которую проложен такой высокий, мост, что до него не добраться никаким водам и льдинам мира. Но, река наша, сильна, могущественна и горда! С каждым часом, вместе с солнцем, она поднимается выше и все выше. Вы глядите вниз с моста. Как решительны воды! Какой грохот на реке от ломающихся льдин! Вот-вот — и вода уже моет подошвы ваших сапог. Чудесная штука — весна, замечательная штука — весна! Шагайте по весне, промачивайте ноги в лужах, отталкивайте льдины от берега, падайте лицом в молодую травку, — весна проходит так же быстро, как и весна вашей жизни.
Да, изумителен весной Проспект Ильича!
Но, куда великолепнее Проспект зимою, когда посыплется с неба, крупный, как лепестки, снег; когда на улицу, забыв свои книжки, вывалят ребята; когда множество машин пытаются убрать снег, расплавить его, разгрести, а он все валит и валит, колет и щекочет глаза своим блеском, и лебедино-спокоен и величественен, ибо он-то знает, что такое красота. И кажется, прошло не более минуты, а уже — Новый год! Вот тогда-то и начинает снег крутить, и выть, и возноситься, как будто самый лучший поэт, и прискакивать, и приседать, и менять ежесекундно очертания сугробов и вообще делать такое, что вы способны вообразить, будто он выпьет и высосет всю вашу душу, и запугает вас насмерть. Никакие фонари на Проспекте не могут пробить этой удивительной прекрасной синей мглы его, которая сама в себе купается, охорашивается, и сама себе поет подобно соловью или же лает хриплым воем невесть для чего.
Да, великолепна и живописна жизнь в бурных снегах моих, дующих зимою по Проспекту Ильича!
Однако, и тогда, когда снега лежат спокойно, они тоже прекрасны. Достаточно посмотреть на толпу, которая ночью, под месяцем, выходит из Дворца, где смотрела она фильм или слушала скрипку московского гостя. Над нею недвижно повисло небо, такое тихое и чудесное, что и выразить нельзя. Звезды, словно золотая дробь, рассыпанная охотником, а само небо — дымчато-черно, будто порох, и также таинственно таит в себе силу, глядя на которую, даже самый спокойный человек впадает в лихорадку ожидания. Люди, пораженные неслыханной красотой ночи, говорят шепотом. Они не знают, чего и зачем им хочется. И как замечательно то, что они этого не знают!
Да, живописны снега на Проспекте Ильича. Хорош он в этих снегах, — удалой, могучий, вечный!..
Но, больше всего мне нравится Проспект Ильича поздним летом, когда уже отчетливо предчувствуется осень. Когда начинают жать хлеба; когда из-за руки, по черноземным полям, доносится сюда в город звук падающих на землю тяжелых колосьев нашей страны, и запах засыхающего жнивья так сладок и так замечательно трепещут и вьются в жнивье перепела; и так уверенно гудят комбайны; и так быстро несутся грузовики с зерном; и так прекрасна девушка, остановившая машину возле вас, и неизвестно почему, пристально вглядывающаяся в прозрачную даль своими большими карими глазами. Что она видит? Кого? Не на вас ли она засмотрелась? И вы, как дурак, двигаетесь к ней. А она что-то кому-то крикнула, завела машину, — и не успели вы протереть глаза, как ее уже и нету! Но, вы спокойно идете дальше, ибо мир велик и прекрасен, страна наша огромна и надежд много…
Но, свернем, пожалуй, с проселка и выйдем опять на Проспект! Да и пора. По Проспекту, из сел, на возах и машинах везут яблоки. Какой трепетный и какой разговорчивый запах. Вот сладость, которую не выразишь никаким междометием! Какое редкое и величественное спокойствие, в котором лежат они рядком, словно бы подернутые розоватым пеплом! И тогда-то весь Проспект, все дома, все заводы, все магазины, даже торгующие рыбой, наполняются запахом яблок. Тогда-то, словно привлеченные этим запахом, возвращаются из экскурсий студенты многочисленных институтов. Они складывают байдарки и раскладывают книги. И тут, как бы стремясь найти еще более густой запах, охотники собираются в поле, чистят ружья, то и дело заглядывая в дуло. И тогда над рекой, над парками и садами, над Проспектом такое множество песен, что не знаешь, какую и выбрать, и получается так, что плачешь над всеми и вместе со всеми непререкаемо думаешь, что вопрос об удаче твоей жизни решен, как говорится, в положительном смысле, хотя и предстоит, несомненно, гигантская работа…
Гигантская, удивительная и песенная работа уже давно гремит на Проспекте!
Когда из заводов и фабрик слышатся густые, рокочущие звуки, не наполнится ли ваше сердце радостной гордостью, при виде тысячи умелых людей, идущих на отдых из ворот заводов и фабрик? Не забьется ли ваше сердце патриота, когда вы увидите этих людей, входящими в большие, красивые, статные дома Проспекта Ильича?.. Но что?
…Что произошло?
Почему все с такой тревогой и болью смотрят на запад? День и ночь в темноте и свете, вдоль Проспекта Ильича идут за реку, на запад, войска, орудия, танки, автомобили.
Туда же летят самолеты.
А с запада двинулись через мост бесчисленные крестьянские фуры, забрызганные кровью и слезами. Старики и жены гонят стада. Вопли людей покрывают мычание стад.
Солнце кажется испуганным бледным пятном в облачном небе. И облака повисли над миром, дикие и встревоженные, словно бы политые кровью. И тревога заворачивает ко всякому, будто ей по дороге. И тоска такая, что, кажется, дубы с той стороны реки простирают свои ветви к уходящим, умоляя их взять с собой…
Война вторгалась в отчизну!
Враг, подлый и низкий, самый низкий и жестокий из врагов напал внезапно, неся смерть и пожары.
Из Германии, Италии, Румынии, Венгрии, из множества стран, летят на нашу землю крючья свастики, скребут нашу землю железные гусеницы, взрывают наши поля длинные мины, пули пронзают сердца наши, сердца наших братьев, наших отцов и сестер, фашистские злые пули.
Враг напал внезапно, думая внезапностью этой затмить наш разум, разбить сердце, растоптать душу.
Но будь ты сто раз подлей и внезапней, — не затмишь ты разум, не разобьешь сердце, не растопчешь душу!
С нами наша Жизнь, с нами наша Родина.
Мы — Жизнь!
Мы — Родина!
Ленин стоит, простерши руку на запад!..
— Товарищи, братья и сестры! — воззвал он устами Сталина. — Отечество в опасности. Отдадим ли врагу мы свое отечество?
Народы, простерши оружие на запад, ответили Сталину:
