Игорь Никулин - День Независимости. Часть 1
С падением Шатоя он решил перебраться в Грузию, оттуда в Азербайджан, и через Турцию, уйти в Саудовскую Аравию. Там он создаст Правительство в изгнании, через международные исламские фонды соберет деньги на дальнейшую борьбу. И найдутся люди, готовые воевать за идею о едином исламском мире. Или за деньги, где угодно и сколько угодно.
С помощью тех же организаций начнет против России информационную войну, люди уже сейчас над этим работают, и апрельский позор России в ПАСЕ лишь первая ласточка. Иногда слово бьет сильнее мощной бомбы…
А в самой Чечне, пусть и занятой войсками, будут орудовать наемники, и Россия еще подавится цинковыми гробами.
… Но теперь им овладела апатия к происходящему. Народ не поддержал рушившийся режим. Три года независимости никого не подняли из нищеты. Ни работы, ни пенсий, ни элементарного права на достойную жизнь он дать не сумел. Людям не нравились и ваххабиты, их нравы и средневековые устои. От войн устали и хотели лишь малого: жить спокойно, ничего не боясь, с верой в будущее, в будущее своих детей…
Зажатый в тисках федеральных войск на горной базе, он вдруг понял — от судьбы не уйдешь, и умереть здесь предначертано ему свыше. Порой смерть приходит ко времени, только ей по силам поднять из грязи втоптанное имя, чтобы однажды оно, как и имя Джохара стало знаменем сопротивления. За такое и умереть не страшно.
А земли другой для него нет, и уже никогда не будет.
* * *Тишина обрушилась внезапно, тревожная и звенящая.
Он вышел из тяжкого оцепенения, машинально огладил ладонью седую бороду. Безразлично подумалось: «Затишье… Надолго ли?…»
Совсем близко, захлебываясь, застрочил пулемет, и тишины не стало, как и не было вовсе.
Стальная дверь бункера отворилась, издав отвратительный ржавый скрежет, и по ступеням скатился командир гвардейцев Магомет Акаев. Черная вязаная шапочка плотно облегала его круглую голову; густая, сплетшаяся колечками, борода скрадывала горбоносое лицо. Глубоко посаженные, воспаленные от усталости глаза смотрели воинственно и упрямо.
Пятнистый разгрузочный жилет, одетый поверх кожаной куртки, забит автоматными рожками, из кармашков матово поблескивали запальные скобы ручных гранат. Автомат оттягивал его левую руку, и от закопченного дула, казалось, еще исходило тепло и чесночный дух горелого пороха.
— Надо решать, Аслан, — не мигая, смотрел он в осунувшееся лицо президента, на котором плясали отблески горящего фитиля. — Еще день таких боев, и воевать будет некому. Семерых вчера потеряли… Некому оборону держать. Уходить пора… Пока не поздно.
— Уходить?! — переспросил Масхадов тягуче, с болью в голосе. — Куда?
Магомет, всегда понимающий с полуслова, на сей раз не проникся глубиной его размышлений.
— Опускается туман, — он заговорил торопливо, точно из опаски, что его прервут. — Ребята днем нащупали слабину в позициях русских. Если ударить разом, прорвемся.
Закончив с уверенностью, он выждал паузу и добавил:
— Русские думают, что с нами все кончено, не ждут… Нельзя упускать такой шанс.
Масхадов молчал, словно раздумывая и взвешивая за и против, потом произнес:
— Не хочешь стать шакидом?.. Ты же клялся на Коране жизнь положить во имя Аллаха. Время настало. Возьми автомат, иди в окоп и встреть смерть, как подобает мужчине!
Магомет покривился, обветренные потрескавшиеся губы обнажили черноту прокуренных зубов.
— Я смерти не боюсь, и ты, Аслан, это знаешь. Но сдохнуть много проще, чем остаться в живых и продолжать борьбу. Что нужнее Всевышнему: наши души или уничтожение неверных?
— Не всегда смерть бессмысленна, — сказал медленно, чеканя каждое слово, Масхадов. — И с каких пор ты стал пререкаться? Я приказал стоять до конца! Выполняй! Или я уже не Верховный главнокомандующий?
Магомет не ответил, но по заросшим смоляной растительностью скулам заходили желваки.
— Иди… Хотя нет, постой. Приведи наемников. Только давай славян, а не арабов. И живее, у меня мало времени.
* * *Семен Журавлев сидел на корточках в склепе дота, жадно затягивался сигаретой и морщился от лезшего в глаза дыма. Разрывая упаковочную бумагу, он неторопливо загонял патроны в автоматный магазин.
Автомат с оптическим прицелом лежал, прислоненный к вскрытому цинку, и до горячего ствола невозможно было притронуться.
Минуты две как закончилась ожесточенная перестрелка, и он высадил по подбиравшимся вплотную солдатам весь боекомплект.
У соседней амбразуры, облокотившись на пулемет, перекуривал украинец Олесь Приходько. Желтеющая патронами лента, касаясь его колена, свисала до бетонного пола. Такая же, расстрелянная, валялась в углу.
В бою — Журавлев это видел своими глазами — Олесь снял четверых федералов, лезших с гранатами напропалую. Разом перечеркнул сочной очередью и оставил лежать на влажной апрельской земле. Их товарищи, ждавшие подвига позади, приуныли и не рискнули пойти на разящий кинжальный огонь.
Молодой офицер, судя по возрасту чином не старше лейтенанта, порывался поднять их, что-то кричал и размахивал пистолетом.
Журавлев выждал, пока он откроется, высунувшись из-за сосны, поймал в перекрестие голову, обвязанную косынкой, и без сожаления спустил курок.
Офицер взмахнул руками, точно пытаясь сохранить равновесие, и скатился по склону.
Солдаты, потеряв командира, окончательно растерялись и стали отползать назад…
…И, как подарок им — сдержавшим еще одну атаку — долгожданное затишье, пусть и не столь продолжительное, как хотелось бы. Пройдет немного времени и, в отместку, по доту обрушит огонь артиллерия.
Семен со щелчком загнал магазин в автомат, передернул затвор и расслабленно закрыл глаза.
* * *Стреляя в русских пацанов, он не испытывал ни ненависти, ни угрызений совести. Он профессионал, и давно научился управлять своими эмоциями. А эмоции в его деле только помеха.
Наемниками не рождаются, и он рос, предпочитая в детстве спокойные игры игре в войну, не любил драться, не проводил свободное время в спортивных или стрелковых секциях. Трудно представить, но когда-то он был тихим, забитым парнишкой, которым часто понукали старшие или более сильные.
Издевки Семен терпел класса до девятого, потом взял себя в руки и стал ходить в оборудованную в подвале качалку. Шварценеггеровских бицепсов он не нарастил, но фигура стала литой, от узкой талии конусом уходила широкая спина, на которой, при движениях, играли мускулы; руки налились силой, и на призывной комиссии доктор, с удовольствием осмотрев ладного парня, поставил в личном деле пометку, с которой он угодил в воздушно-десантные войска.
В Афганистане шла война. После двух месяцев учебки молодых сержантов бортом перебросили в раскаленный от безжалостного солнца Кандагар.
Командир роты, получая пополнение, незадолго до этого потеряв в стычке с моджахедами треть разведвзвода, доукомплектовал его новичками…
Стояла невыносимая жара. Пот градом бежал с Семена, когда в бронежилетах и касках, с автоматом на груди и вещмешком за спиной, взводный гонял их по окрестным сопкам, после забегов уводил на полковое стрельбище, а оттуда прямиком в спортзал, заставляя сходиться в спарринге в жестокий прямой контакт.
Тело ныло, как один гигантский синяк, на разбитых губах постоянный привкус меди. В голове шумело от пропущенных ударов, но падать было нельзя. Паденье равносильно поражению, а проигравшему светил вечерний десятикилометровый кросс по периметру военного городка и новый поединок, на этот раз с самим взводным, лейтенантом Свиридовым, жилистым, поджарым парнем, к тому же кандидатом в мастера спорта по боксу. Драться с ним — все равно, что с роботом, равнодушным к собственной и чужой боли.
Через месяц изматывающих тренировок разведвзвод высадили с вертолетов в глухом ущелье, поставив задачу разгромить шедший из Пакистана караван с оружием и наркотиками.
Именно тот, первый в жизни бой стал для Семена отправным. Из-за груды камней он строчил по метавшимся душманам и ревущим, нагруженным тяжелыми ящиками, ишакам; не робел, когда ответные пули били в камни совсем рядом, и отбитая каменная крошка до крови секла лицо.
Сашку Васильева, москвича и друга еще с учебки, ранило в плечо. От потери крови Сашка потерял сознание, а моджахеды, сообразив, что шурави в отключке, бросились к его позиции. Семен убил двоих — остальные брызнули в стороны — подбежав к другу, перевалил бесчувственное тело через плечо и потащил к своим. Вдогонку запоздало рыкнули автоматы…
Дневная передряга впрыснула в кровь изрядную дозу адреналина, ночью он не спал, ворочаясь на панцирной койке. Перед глазами продолжало стоять выжженное зноем ущелье, пули дробили камень, и протяжно стонал пришедший в себя Сашка…
