Семен Близнюк - В лабиринте замершего города
Во Львове закарпатца взяли на учёт в местном отделении МОПРа[2]. Здесь он встретил коммуниста-венгра из Ужгорода Яноша Фодора. Они знали друг друга давно. Слесарь Фодор был и литератором. Он писал листовки и статьи в партийные издания. Перешёл границу, как и Мошкола, спасаясь от расправы оккупантов.
Вскоре Фодор познакомил Мошколу ещё с одним политэмигрантом — Иштваном Шипошем, членом ЦК профсоюза венгерских обувщиков.
— Что ж, можно создавать землячество, — пошутил один из руководителей отделения МОПРа Андрей Дацюк, когда в кабинете собрались политэмигранты из-за Карпат.
Мошкола попросился на стройку — не мог оставаться без дела. Ему предложили на выбор несколько стройучастков. Поехал в село Брюховичи.
А вскоре товарищи переправили к нему через границу жену и сынишку. Устроились в селе хорошо. Жена пошла работать в школу, сына определили в детские ясли. Начали налаживать жизнь на новом месте.
Но грянула война.
* * *В душной темени ночи эшелоны, казалось, ползли наощупь, минуя полустанок. Из-за кромки леса медленно подымалось зарево, окрашивая в цвет крови тонкие стены теплушек. И вдруг глухое эхо взрыва докатилось до ложбины, где спряталось небольшое село. Замерли, оцепенели хаты.
На окраине, у длинного, крытого жестью здания, стояла полуторка. Из углового окна на машину падала узкая синяя лента света.
Усталый командир тяжело поднялся и затянул перед картой шторку. Потом повернулся и продолжил разговор:
— Там будет трудно, очень трудно. И всё же там вы больше нужны, товарищ Мошкола.
— Мне это понятно…
— Я не могу вам приказывать. И не только потому, что вы всего два года, как сбежали от тех же фашистов. То, что вам предлагаю, связано с огромными душевными и физическими испытаниями. Но у вас есть опыт подпольной борьбы, вы знаете языки. Словом, это разговор коммуниста с коммунистом…
— Хорошо, я поеду во Львов.
— Мы поедем вместе, — добавила жена, сидевшая тут же, на диване, с ребёнком на руках.
Старый командир подошёл к дивану, молча постоял, не отрывая от малыша воспалённых бессонницей глаз. Потом возвратился к столу и спросил:
— Где вы там пристроитесь?
— На первый случай есть семья Андрея Дацюка, — ответил Мошкола. — Познакомились мы с ним в отделении МОПРа. Андрей, правда, в Киеве, уехал на учёбу. Но его жена и сестра ещё два дня назад были там, во Львове, мы получили от них письмо…
— Два дня, дорогие, это теперь много, — горько усмехнулся командир. — Ну что ж, выбора нет. Авось, пока устроитесь. Вот вам телефон одного товарища: если он на месте, то кое в чём поможет. А теперь — о главном. На Львов, вместе с гитлеровцами, ведёт наступление и венгерский корпус…
Уже потом, на улице, прощаясь с Мошколой и его женой, которые садились в машину, командир добавил:
— Во Львов будут направлены товарищи для связи. Они получат адрес Дацюка. Найдут и других. Ждите.
Полуторка двинулась и помчала просёлком на запад. Выехав на шоссе, она затерялась во встречном потоке машин и обозов.
Командир задумчиво посмотрел ей вслед. Он не мог знать, что через неделю будет смертельно ранен. Но знал, что борьба началась и будет упорной. В захваченный фашистами Львов будет направлено несколько разведчиков для связи с подпольем, и все они погибнут, не достигнув цели. И долгие месяцы патриоты будут действовать без связи с Большой землёй…
Мошкола не ожидал, что, приехав в город, встретит в угловом доме на улице Ольги Кобылянской не только семью Дацюка, но и самого хозяина. И застанет в городе друзей по политэмиграции.
— Поскольку нас уже немало, — говорил Дацюк, расхаживая по комнате, — подумаем о будущем.
Янош Фодор спокойно смотрел на окно: не впервые было уходить в подполье. Мял сигарету Иштван Шипош.
А Дацюк тем временем развивал свои планы. На щеках уже выступил нездоровый румянец, очки то и дело запотевали, и он снимал их, чтобы протереть стекла. Андрей был старше Мошколы лет на десять, но не терял бодрости, хотя на его молодость выпало немало испытаний. Ещё в 1920 году украинский хлопец из села Черничени на Люблинщине вступил добровольцем в ряды Красной Армии. Восемнадцатилетним бойцом революции сражался против пилсудчиков. А вскоре стал и членом Компартии Западной Украины, подвергался репрессиям, сидел в тюрьмах. Когда гитлеровцы оккупировали Польшу, выехал во Львов. Какое-то время работал на стройке, а затем был судоисполнителем. Послали на курсы юристов в Киев. 22 июня был первым днём каникул, которые будущий прокурор решил провести, конечно, с семьёй.
— Все мы теперь будем прокурорами, — говорил Дацюк, — Все! Понимаете? Но сначала главное — устроиться легально. Я использовал свои старые связи: буду домоуправом. Первые справки изготовлю. Потом позаботимся о более надёжных документах. — Остановился возле Мопшколы: — Жить вы с женой будете в доме по соседству, вместе с Иштваном Шипошем. Он уже поселился…
* * *30 июня 1941 года гитлеровцы захватили Львов. Вслед за танками с гиканьем и свистом в город ворвались головорезы из батальона «Нахтигаль». Начались облавы, расстрелы, грабежи. В Подзамче спецкоманды грузили в вагоны скот, зерно и лес.
На пятый день оккупации Мошкола вышел на улицу: нужно было купить молока для ребёнка. Свернул за угол и дошёл до площади. На широких стеклянных дверях отеля «Жорж» висело объявление. Чёрные литеры: «Варнунг! Предостережение!». Текст пестрел угрозами: «Карается смертной казнью».
Пробиваясь на Галицкий рынок, свернул в проход между домами. И тут взметнулся женский крик, раздались беспорядочные возгласы карателей. Бандиты из «Нахтигаля» и полицаи из зондеркоманды начали облаву.
В кармане Мошколы, кроме справки о местожительстве, выданной Дацюком, не было ничего. Рванулся назад к площади, но за спиной послышался топот. Полицай вскинул автомат и дал очередь. Почувствовав, как обожгло ногу, Мошкола вбежал в какой-то двор. Переждал, пока закончилась облава. Истекая кровью, добрался домой.
— Могло закончиться и хуже, — мрачно сказал Дацюк, сидевший у кровати раненого товарища.
Юрий виновато улыбался: хорошо, что пуля полицая не задела кость. О вызове врача не могло быть и речи. Сами сделали Мошколе перевязку. К счастью, температура через неделю спала…
Собрались на совет. Опытные подпольщики, друзья отлично понимали, что главное — надёжное прикрытие.
— Поздравьте меня, — сообщил Дацюк. — Я уже — домоуправ целого квартала. По справкам, которые удалось для вас добыть, получите паспорта — «аусвайсы».
Для Яноша Фодора раздобыли документ «фольксдойча» и устроили его на работу в магазин «Овощи и фрукты — только для немцев».
— Фашисты зверствуют, — говорил Дацюк, бывавший ежедневно в городской управе. — Положение в городе тяжёлое. Сегодня узнал: схватили хирурга, профессора Генриха Гиляровича и сразу расстреляли. Убит ещё один известный медик — профессор Роман Ренцкий. Но главное… Взгляните, — вытащил из кармана смятый лист бумаги:— Сейчас вот снял с ворот. Листовка!.. Я — домоуправ, должен следить, чтобы был «порядок».
Стали тихо читать:
«Смерть палачам! Фашисты уничтожают нашу гордость — учёных. Убиты академик Казимир Бартель, известный физик Владимир Стажек… Рабочие Львова! Подымайтесь на борьбу с фашистами! Патриоты».
— Написано чёрной тушью, женской рукой, — определил Фодор. — Почерк изменён…
— Значит, в городе есть и другие подпольщики.
— Разумеется, есть.
— Я переведу на венгерский язык, — предложил тут же Шипош: — Знаете, что на станции расположена венгерская часть.
Возбуждённо намечали план действия группы.
— А видите, товарищи, — заметил Дацюк, — обращение написано — к рабочим! Первое слово — к ним. Вот ты, Янош, рабочий, по тюрьмам скитался — и в Венгрии, и в Чехословакии. Иштван — тоже человек труда, и Дьёрдь…
— Повоюем! — твёрдо сказал Фодор. — Начнём пока с таких вот листовок, а потом, как только будет связь…
— Да, но к этому нам надо подготовиться уже теперь, заранее. У меня есть думка вот о них, — Дацюк кивнул на Иштвана и Дьёрдя. — А что, если им сделаться «братьями Шипошами»? Ану, хлопцы, немного похожи? Будете братьями-портными. Дьёрдю не привыкать — учился на портного, ну а тебе, Иштван, придётся быть только подмастерьем…
Кровавые расправы над жителями сопровождались грабежом народного добра. Образовав «дистрикт Галичину» на территории западных областей Украины и включив её в генерал-губернаторство, оккупанты поощряли частную коммерцию. Львов наводнили тёмные дельцы: немецкие колонисты, офицеры вермахта, ведавшие снабжением и спекулировавшие награбленным добром, бывшие владельцы. В такой обстановке «акклиматизация» «братьев Щипошей» прошла довольно быстро.
На щите у биржи появился тщательно разрисованный лист ватмана. Объявление гласило: «Заграничные портные-мастера братья Шипоши. Мужские модели по последним берлинским и парижским образцам. Перелицовка костюмов, а также другой одежды. Доставка на дом гарантируется дополнительно по особым расценкам…».
