Евгений Жидилов - Мы отстаивали Севастополь
— Товарищ командир, потушите папиросу! Вы нарушаете светомаскировку.
Полковник усмехается, но не перечит. Молча гасит папиросу.
В Килен-бухте, когда мы огибаем ее, слышны треск отбойных молотков и какие-то глухие удары. То и дело вспыхивают молнии электросварки: их трудно замаскировать.
— Живет Севастополь! — радостно восклицает Илларионов.
С приближением к берегу Северной бухты мы начинаем различать темные громады кораблей. Они искусно затемнены. Но до нас доносится звон шестерен лебедок, топот многих ног, приглушенные голоса: идет погрузка. [7]
На севастопольском вокзале непривычно пусто. Только несколько офицеров и матросов стоят на платформе, ожидая мобилизованных.
— Кто в Черноморский флотский экипаж, выходи строиться на площадь! — слышится команда.
— Всем гражданским пассажирам зайти в вокзал, по улицам хождение запрещена!
Мы вчетвером направляемся в штаб флота. Летние ночи на юге темные, безветренные. Накалившаяся за день мостовая не успевает остыть и излучает тепло, как жарко натопленная печь. Близость моря ощущается по влажности воздуха, а с гор вместе с прохладой долетает пряный аромат цветущей акации.
На пустынных улицах — тишина. Мы идем по вокзальному спуску, придерживаясь середины мостовой, чтобы не наткнуться на что-нибудь в темноте. Пройти удается не много. Несколько девушек преграждают нам дорогу, выбежав из засады. Предлагают следовать за ними. Делать нечего, подчиняемся. Нас ведут в нишу, вырубленную в отвесной стене обрыва. Здесь при свете ручного фонарика девушки придирчиво проверяют наши документы и только после этого отпускают.
По пути до штаба флота нас останавливают несколько раз. В результате на полтора километра мы затрачиваем три часа.
Уже полночь, но в штабе не прекращается работа. В кабинетах и коридорах страшная духота. Окна плотно завешены одеялами или черным молескином.
Я должен представиться своему начальству — капитану 1 ранга Павлу Алексеевичу Ипатову. У дверей кабинета придерживаю шаг. Готовлюсь по-строевому отрапортовать своему начальнику о прибытии. В таких случаях всегда мысленно несколько раз повторяешь заученные и всегда сбивчивые фразы. Но рапортовать не приходится. Увидев меня, Павел Алексеевич подходит, крепко жмет обе руки:
— Вот хорошо, вовремя подоспел. Ну садись, садись, давай закурим, а потом будем разговаривать.
Капитан 1 ранга улыбается своей широкой, открытой улыбкой, но в черных пытливых глазах нет обычных веселых искорок:
— Прежде всего, о твоей семье. Все здоровы, мы их [8] отправили в деревню Ай-Тодор. Утром повидаешься с ними.
В кабинет входят начальники отделов: высокий, чуть сутулый, с широким лицом и немного раскосыми улыбающимися глазами капитан 1 ранга Аким Гаврилович Коновалов и среднего роста, худой рыжеватый капитан 2 ранга Владимир Иосифович Полещук. Оба обрадованно здороваются со мной.
— Ну вот, теперь мы все в сборе, — говорит Ипатов. — А дел у нас по горло. Комплектуем вновь формируемые части. Евгений Иванович со свежими силами примется за свое: перестраивать гарнизонную, караульную и дежурную службы на флоте так, как этого требует война.
— Да у вас и без того служба поставлена что надо. Я рассказываю наши ночные приключения: как дружинники МПВО задерживали нас на каждом шагу.
— А ты не смейся. — Лицо Ипатова становится серьезным. — Это очень важно, что народ усилил бдительность. Можно прямо сказать: весь город поднят на ноги. Каждый себя бойцом чувствует.
Мне отводят койку в общежитии, которым стал подвал средней школы № 1, расположенной напротив штаба флота. Долго не могу заснуть. Утром мне дали машину, чтобы съездить к семье.
Ай-Тодор — небольшая татарская деревушка, затерявшаяся в предгорьях западной части Яйлы, в 30 километрах к востоку от Севастополя. Едем сначала по шоссейной дороге, а потом по узкому проселку, который петляет по дну глубокой расселины, заросшей дубняком, орешником и кизилом.
Наша «эмка» кренится градусов на двадцать то на правый, то на левый борт. Сучья хлещут по смотровому стеклу. А когда оборачиваюсь назад, вижу только облака белой известковой пыли, которая еще долго после нас висит в воздухе.
— Ну и дорожка к святому Федору! — замечаю я, намекая на русский перевод названия «Ай-Тодор».
— Одно мучение, — соглашается со мной водитель Ваня Шкирявый — щупленький, низкорослый матрос. Он уже второй год служит шофером в штабе флота и все никак не может привыкнуть к крымской жаре и крымским горным дорогам. [9]
— То ли дело у нас, в Ростовской области! Едешь, обдувает тебя прохладный ветерок, а дороги ровные, широкие! Куда ни взглянешь — простор, все видно далеко-далеко. А тут? И как мы будем воевать на таких дорогах?
Мой спутник выглядит совсем мальчиком. И глядя на него, я думаю: «А как воевать, имея бойцами таких мальчишек?»
Тогда я еще не мог по достоинству оценить нашу задорную, не знающую страха молодежь.
Да, теперь все надо сопоставлять с войной: и дороги, и весь этот сложный рельеф, и крымскую жару, и пыль над головой, и этих юнцов.
— Ты прав, Ваня, — говорю я матросу. — Здесь все иначе, чем в твоих донских краях. Но придется нам воевать на этих дорогах, в этих горах и лощинах. Так что привыкай, дорогой.
Дорога круто поворачивает направо. Мы в зажатой горами небольшой долине. Подъезжаем к домику у ручья на окраине селения. На крыльцо выбегают жена и дочь. Бросаются ко мне, обнимают, целуют. И все же встреча получается сдержанной. Похудевшие лица жены и дочери встревожены. На них застыл немой вопрос: «Что будет дальше?»
— Пала, а когда мы домой вернемся? — спрашивает дочь.
— Придется здесь вам пожить, Кларочка. Тут спокойнее.
Видно, другого ответа ждала она. По впалым щекам девочки текут слезы.
В этом же домике остановилась семья моего соседа по городской квартире майора А. Н. Костюкова — жена его Ольга Ивановна и дочь Виля. За время эвакуации обе семьи еще более подружились. Это радует меня: легче им переносить невзгоды и лишения.
Через час мы расстаемся. Жена и дочь провожают меня до первого поворота. Мгновение — и они скрылись за облаком пыли.
Тогда я не мог и предполагать, что через четыре месяца на этом месте, где я только что простился с родными мне людьми, будут стоять артиллерийские и минометные батареи фашистов, которые откроют огонь по нашим морякам. [10]
Возвращаемся в Севастополь. Еще за несколько километров от города на склонах холмов видим сотни людей. Мужчины, женщины под палящим солнцем долбят неподатливый каменистый грунт. А навстречу нам все идут и идут люди с лопатами и ломами на плечах. Севастопольцы строят укрепления.
Город залит солнцем. Кажется, он такой же, как раньше. Дома из инкерманского камня слепят белизной стен. Их белизну еще более оттеняет бирюзовая гладь бухт. От этого город всегда выглядит празднично. Но война уже наложила на него свою печать. На стеклах окон крест-накрест наклеены полоски бумаги. Некоторые здания, вид которых радовал раньше глаз, теперь обезображены пестрыми полосами камуфляжа, и их не отличить от развалин, от обгоревших коробок домов, которые остались от недавних бомбежек. Внизу, в бухте, стоят корабли. Они тоже изменились. Всегда такие стройные, блещущие свежей окраской, теперь они превратились в фантастических чудовищ. Черные, желтые, зеленые пятна и полосы покрыли их борта и надстройки. Камуфляж сделан умело: корабли вписываются в фон берега, сливаются с ним.
На стенах домов то и дело видишь темные стрелы с надписью: «Бомбоубежище». Улицы, местами ископанные траншеями, перегороженные завалами, в которых оставлены лишь узкие проезды, — пустынны. Редкие прохожие, выйдя из подъезда, прежде всего смотрят вверх, прислушиваются: нет ли вражеских самолетов над городом. У людей появилась торопливая походка: стараются как можно меньше быть на открытом месте.
В штабе офицеры все чаще останавливаются у большой карты Европейской части СССР. Флажки на ней извилистой линией протянулись от Заполярья до Черного моря. Каждый день линия меняется: фронт продвигается в глубь страны. Скупые сводки Информбюро приносят тревожные вести. Повсюду идут кровопролитные бои. Наши войска самоотверженно бьются за каждую пядь родной земли. Но силы неравные, и нам приходится отступать.
Фронт пока далеко от Крыма. Однако нужно быть готовыми ко всему. Вспоминаем уроки истории. В тяжелые моменты нашим приморским крепостям приходилось заботиться о своей обороне не только с моря, но и с [11] суши. Флот выделял моряков, чтобы они сражались на сухопутном фронте. Так было в Севастопольской обороне 1854–1855 годов, так было и в годы гражданской войны.
И следя за событиями на фронтах, я все чаще обращаюсь к мысли, которая зародилась у меня еще в Наро-Фоминске: нужно приступать к формированию частей морской пехоты. Собирался уже проситься на прием к командующему флотом, чтобы высказать ему свои соображения.
