Василий Мурзинцев - Записки военного советника в Египте
— На свадьбу не похоже, — ответила жена, иллюминаций нет, да и не кричат так на свадьбах. Помнишь, на крыше дома напротив была свадьба? Совсем тихо было.
Действительно, нам довелось увидеть свадьбу на крыше 10-этажного дома. Часть крыши была украшена гирляндами электролампочек. Нам хорошо были видны ходившие там люди, доносилась музыка и песни. Теперь же свет был только в окнах двух десятков 10-этажных зданий, составляющих «городок» Победы или по-арабски мединат Наср.
— Может, праздник какой, — высказал я предположение, — мусульмане свой обряд совершают.
Так мы и не поняли в тот вечер, что происходило в соседних домах.
Утром следующего дня выехал я на полигон. Путь наш лежал через весь город с востока на запад.
В центре города стали встречаться небольшие, но шумные демонстрации молодежи. Многие несли портреты Г. А. Насера, вырезанные из газет и наклеенные на картон. Обычно один из демонстрантов сидел на плечах товарищей лицом к колонне и что-то выкрикивал. В ответ ему дружно неслись возгласы, видимо, выражавшие одобрение.
Наше недоумение разъяснилось, когда мы по пути взяли переводчика Альфонса. Новость ошеломила нас: Умер Г. А. Насер!
Мы знали, что за несколько дней до этого в Каир прибыли главы арабских государств для обсуждения событий в Иордании, где произошли кровавые столкновения между армией Иордании и палестинскими партизанами. При этих столкновениях обе стороны потеряли людей и техники значительно больше, чем за все время войны с Израилем, не говоря уж о разрушениях в городах и жертвах среди гражданского населения Иордании.
На переговорах было достигнуто соглашение о мирном разрешении конфликта. Г. А. Насер, довольный успехом совещания, провожал на Каирском аэродроме высоких гостей. Неожиданно почувствовал себя плохо, был увезен в госпиталь и через три часа после первого приступа в 18 часов 45 минут скончался от инфаркта миокарда в возрасте 54 лет.
Неожиданная смерть Гамалъ Абдель Насера потрясла всех арабов. Вечером, когда мы возвращались с полигона, улицы города были полны народа. Многочисленные колонны, преимущественно мужской части населения, с портретами Г. А. Насера шествовали по улицам, громко скандируя лозунги и призывы: «Мы верны тебе, Насер!», «Насер — любимец бога!», «Выполним заветы Насера!» и т. д.
Наш автобус медленно двигался вместе с толпами демонстрантов, лавируя, объезжал по узким улочкам пробки. Переводчик Альфонс комментировал происходившее.
Мы обратили внимание на одну немногочисленную колонну. Она отличалась от других тем, что люди в ней шли молча. Оказалось это были христиане. Их обычай требует скорбного молчания в дни траура.
Демонстрации продолжались до поздней ночи. Правительство объявило всенародный траур на три дня. И все три дня на улицах Каира было столпотворение. Но кульминационным был день похорон. 1 октября 1970 года по сообщениям газет, на улицы Каира вышло примерно пять миллионов человек. Много приехало из других городов, сел и деревень. В армии была объявлена повышенная готовность и запрещены отпуска.
Нам в этот день приказали на полигон не выезжать. Да и невозможно было проехать. Улицы не вмещали людской поток. Балконы, заборы, карнизы, деревья, столбы — все было увешано и забито людьми, и все исступленно кричали хриплыми, сорванными голосами. Наряды полиции с большим трудом удерживали стихию людских потоков. Вертолет с телом Гамаль Абдель Насера сделал три круга над городом, после чего гроб установили на лафет. Траурный кортеж проделал свой скорбный путь от резиденции Гамаль Абдель Насера с острова на Ниле через мост Тахрир (Освобождения), по набережной Нила, по улице Рамзеса II к мечети, где было подготовлено место для захоронения.
Мы смотрели это по телевидению и то, что мы видели, трудно описать. Впоследствии стало известно, что пострадало примерно 500 человек. Многие деревья не выдержали тяжести людей и обламывались. Люди падали на головы демонстрантов. Миллионы рук тянулись к гробу Г. А. Насера. Три раза срывали флаг с его гроба. Жаркий, душный день способствовал обморокам, истерикам. Положение усугублялось тем, что Г. А. Насер умер в день, который мусульмане отмечают, как день вознесения пророка Магомета к Аллаху. Мусульмане верят, что аллах призвал в этот день Г. А. Насера, как и Магомета в 1270 году, к себе. Поэтому трудно было избавиться от впечатления, что были крики, не только выражающие горе, но и радость, что Г. А. Насер оказался любимцем бога, что это святой человек, а, значит, прикосновение к его гробу должно принести радость и облегчение в жизни.
На небольшом возвышении находились иностранные делегации, в том числе и наша во главе с А. Н. Косыгиным. Полиция не смогла удержать толпу народа и пришлось ей французского премьера буквально вытаскивать из людского водоворота.
Горе египтян было неподдельным. Чувствительные и сентиментальные арабы захлебывались слезами. Люди плакали при одном упоминании имени Г. А. Насера. Были закрыты все увеселительные заведения: кино, театры, ночные клубы, а также магазины.
2 октября мы выехали на полигон. На улицах по-прежнему проходили демонстрации в поддержку политического курса Г. А. Насера. Демонстрации были уже не столь бурными и многочисленными.
На полигоне офицеры и солдаты собирались группами и подолгу молчали, переживая случившееся. Ни о каких занятиях или стрельбах не было и речи. Потребовалось немало времени, чтобы вернуться в прежний ритм жизни. Только через двадцать дней отстрелялись батареи первой очереди вместо запланированных десяти дней.
Служа за рубежом…Служа за рубежом Отчизны милой,
Я полюбил ее вдвойне.
И пусть прекрасны пальмы в дельте Нила,
Они березок не заменят мне.
Ни пирамид великое молчанье,
Ни Сфинкс, задумчивый в тиши,
Не всколыхнут воспоминаньем
Моей тоскующей души.
Ничто в Египте не сравнимо
С Россией, милой стороной,
Которой так необходимо,
Чтоб я служил стране другой.
И здесь совсем не для аллаха,
Вдали от близких и друзей,
Я защищаю жизнь феллаха[17],
Не беспокоясь о своей.
Быть может, на исходе века,
Когда забудут люди страх
И за меня — за человека,
В молитве склонится феллах.
Глава 11
Как я изучал арабский язык
Нельзя сказать, что я совершенно не знал арабского языка. При встрече с мистером Усэмой я бойко выложил весь свой запас арабских слов:
— Алейкум селям!
При этом без переводчика отлично понял ответ:
— Селям алейкум.
С этого момента я приступил к практическому изучению разговорного арабского языка.
Первые дни я узнавал значение слов по жестам и интонациям. Но слова, о смысле которых догадывался, почему-то не запоминались. Можно было бы прийти в отчаяние, бросить всякие попытки преодолеть языковой барьер и ждать, когда где-то подготовят и пришлют переводчика.
Но я не мог, подобно медведю, впасть в спячку, а значит, не мог отказаться от решения тех проблем, от которых зависит не только моя работа, но и сама жизнь.
Это был период активных действий авиации израильтян. Налеты следовали за налетами. Днем и ночью. Я скоро заметил закономерность полетов. Самолеты появлялись утром примерно в 9-10 часов, затем в 15–16 часов и в 22–23 часа. Ночью, как правило, самолеты сбрасывали светящиеся авиабомбы, иногда подныривали под них и бомбили. Но толку от этих бомбежек было мало.
Спать, правда, мешали.
Недостатки в инженерном оборудовании, в подготовке материальной части батарей и особенно в управлении огнем лежали, что называется, на поверхности. Но без знания языка я не мог активно вмешиваться в боевую работу. Стрельба часто велась скорее для того, чтобы избежать упрека за пропуск цели, чем для ее поражения. Поэтому огонь открывался на большой дальности и высоте. Это скорее было предупреждение противника об опасности, чем угроза поражения. И напрасная трата боеприпасов.
Но не только боевые дела не давали мне покоя. Чисто житейские вопросы, без решения которых нельзя было нормально жить, требовали арабского языка. Обстоятельства вынудили меня к интенсивному изучению языка моих новых друзей. При всей их доброжелательности и приветливости и даже при желании создать мне некоторые удобства их природная беспечность и неорганизованность причинили мне немало огорчений.
Так, я не шел в столовую до тех пор, пока меня не приведут туда (если не забудут, бывало и такое). Не ложился спать, пока солдат не приложит ладони к склоненной голове и не поманит меня за собой. На первых порах я не имел постоянного места и не знал, где придется ночевать следующую ночь. Я ложился в душной мэльге на голое и довольно колючее и пыльное одеяло в одних трусах и до утра не спал, ворочаясь с боку на бок, вытираясь полотенцем через каждые полчаса. Таким образом, у меня оказалось несколько свободных дней для наблюдений и размышлений. А полуголодная жизнь заставила искать выход из создавшейся обстановки. В поисках выхода я вспомнил нашего знаменитого путешественника Миклухо-Маклая.
