Даниэль Клугер - Стоящие у врат
— Послушайте, Холберг, — вмешался было я, — госпожа Луиза не знает, о чем…
— Оставьте, Вайсфельд, — он отмахнулся от моих слов. — Не нужно быть большим физиономистом, чтобы понять: госпожа Бротман обо всем знает. С ваших слов. Неужели вы думаете, что я хоть на минуту сомневался в том, что вы не исполните мою просьбу и сразу же обо всем расскажете своей очаровательной помощнице? Да и не было, на самом деле, никакого резона в моей просьбе. Сказал просто по привычке. Сам виноват. Помните старую восточную притчу? «Не думай о белой обезьяне!» — он засмеялся, потом нахмурился. — Все это не имеет значения.
Луиза мельком взглянула на него и вновь отвернулась. Холберг сказал — после небольшой паузы, уже иным тоном:
— Комендант, похоже, действительно не отдавал никаких распоряжений насчет режиссера. Напротив, если верить словам Шефтеля, господин Заукель попросил его передать господину Ландау свое восхищение мастерской постановкой. Что тот и сделал — в антракте, придя к Ландау в гримерную.
— И как же Макс воспринял комплимент? — спросила Луиза.
— Весьма негативно, — ответил Холберг. — Весьма. Даже не негативно — агрессивно. По словам господина Шефтеля, режиссер очень грубо выставил его за дверь, заявив, что не нуждается ни в чьих похвалах и что ему некогда выслушивать глупости… — он привычным жестом потер переносицу. — При этом председатель Юденрата очень тонко намекнул на то, что в гримерной в момент его прихода находился еще кто-то. Кто именно — он не видел. Но господин Шефтель имел в виду какого-то поклонника… вернее, поклонницу… Впрочем, его впечатление может и не соответствовать действительности. Да… Как я и предполагал, полиция не будет заниматься расследованием. Завтра несчастного режиссера похоронят, и на том будет поставлена точка. Правда, — он многозначительно поднял палец, — тело осмотрел Иржи Зайдель. Вам знакомо это имя, доктор Вайсфельд?
Я отрицательно качнул головой.
— Вот она, мирская слава… — г-н Холберг вздохнул. — Когда-то доктор Зайдель был одним из ведущих криминалистов Европы. Сейчас ему уже семьдесят три года, лет пятнадцать как он отошел от дел, а теоретические его работы немцы изъяли из библиотек по причине неарийского происхождения автора… Так вот, Зайдель подтвердил мои предположения. Ландау был убит орудием, весьма похожим на ланцет — с узким коротким лезвием сантиметров пяти-шести, заточенным с одной стороны. Единственный удар оказался смертельным — проникающее ранение в сердце.
— И какие же выводы из этого можно сделать? — спросил я.
Г-н Холберг не успел ответить, зато в разговор неожиданно вмешалась Луиза:
— Наш гость хочет сказать, — сухо заметила она, — что по характеру раны и орудия убийства можно предположить, что убийцей, скорее всего, был медик. Он хорошо знал анатомию, поэтому смертельным оказался единственный удар. Кроме того, ланцет.
— Добавьте к сказанному еще и то, что ланцет весьма неудобен в качестве орудия убийства, — добавил Холберг невозмутимо. — Лезвие слишком короткое. Весьма велика вероятность того, что жертва уцелеет. Ошибся на несколько миллиметров — и жертва окажется только ранена, неопасно и неглубоко… Что же, — сказал он, с любопытством глядя на Луизу, — ваша помощница права, Вайсфельд. Именно так я бы и предположил, если бы не еще одна деталь, на которую указал доктор Зайдель… Госпожа Бротман, вы работали здесь, в медицинском блоке, три недели назад?
— Работала.
— В таком случае, вы, очевидно, знаете, какую деталь я имею в виду.
Луиза кивнула.
— Но я не работал! — воскликнул я. — И я не понимаю, о чем вы говорите!
— Доктор Зайдель утверждает, что господин Ландау был смертельно болен, — объяснил Шимон Холберг. — Неоперабельный рак желудка с метастазами в лимфоузлы. По мнению Зайделя, если бы нашего режиссера не убили, он все равно прожил бы еще не более месяца. Насколько мне известно, три недели назад господин Ландау обращался сюда по поводу болей в желудке. Вас тогда здесь не было, а вот госпожа Бротман и господин Красовски — были. Поэтому они-то об этом знали.
— Ну и что? — спросил я. — Разве они — единственные медики Брокенвальда? Разве убийцей не мог быть… — я замолчал, вспомнив о шкафе Красовски и о том, что я сам невольно бросил подозрение именно на Красовски и Луизу — в разговоре с Холбергом. — Но Красовски действительно потерял ланцет… — сказал я растерянно.
— Это означает лишь, что убийца, скорее всего, воспользовался отсутствием доктора Красовски и незапертой дверью и позаимствовал ланцет в медицинском шкафу, — ответил Холберг. — Но кем был этот убийца, мы пока не знаем. В конце концов, кроме медиков в анатомии неплохо разбираются и представители иных профессий.
— Например, полицейские, — едко добавила Луиза. — Криминалистика, полагаю, включает в себя основные знания из судебной медицины. Не так ли?
— Так, разумеется, — ответил Холберг с любезной улыбкой. — Полицейские, в том числе, бывшие полицейские, безусловно, входят в первый круг подозреваемых. Тем более, что один из них — ваш покорный слуга, — оказался в числе тех, кто обнаружил тело убитого. А, как известно, первым подозреваемым всегда оказывается именно тот, кто первым обнаружил тело. Или якобы обнаружил. Причем в большинстве случаев подозрения небезосновательны. Так что подозреваемых много. И это хорошо. Труднее вести следствие, когда нет ни одного… — он посерьезнел. — Впрочем, не стоит замыкаться на знатоках анатомии. Случайность тоже не исключается. Удар, нанесенный в состоянии аффекта, тем, что почему-то — пока мы не знаем, почему — оказалось под рукой. И удар этот случайно оказывается смертельным. Такое тоже бывает.
Луиза больше не маскировала свою заинтересованность беседой. Воспользовавшись этим, г-н Холберг сказал:
— Госпожа Бротман, теперь, когда вы убедились в том, что я не подозреваю вас в убийстве, может быть, вы ответите на несколько моих вопросов?
Луиза вопросительно взглянула на меня.
— Мы еще не закончили прием… — нерешительно ответила она. — Может быть, вечером?..
— Да, разумеется, — поспешно согласился г-н Холберг. — Простите меня, ради Бога, я действительно забыл, что у вас хватает работы. Да, вот еще что… — он вдруг болезненно поморщился и на мгновение закрыл глаза. — Доктор Вайсфельд, на правах знакомого и соседа… Нет ли у вас каких-нибудь глазных капель? От воспаления. Старая история, у меня от яркого света болят глаза. Прежняя моя работа — да и последующие несколько лет жизни — располагали к ночному образу жизни… — в этих словах мне почудился какой-то скрытый смысл. — По сей день я предпочитаю пасмурные дни или сумерки. Сумерки, канун ночи — вот лучшее для меня время. А сегодняшнее солнце я переношу с трудом. Помогите чем-нибудь.
Я не успел ответить. Луиза подошла к большому шкафу с лекарствами, быстро просмотрела стоявшие там пузырьки.
— Альбуцид, — сказала она. — Сядьте на кушетку, я вам сейчас закапаю.
Г-н Холберг подчинился. Луиза закапала ему глаза, промокнула бумажной салфеткой.
— Все в порядке, — сказала она. — Я дам вам с собой пузырек. И пипетку.
— Да, спасибо… Так в котором часу вы заканчиваете сегодня работу? — спросил он.
— В восемь, — ответил я.
— Значит, ровно в восемь я буду вас ждать. Здесь, в коридоре, — он улыбнулся Луизе, стоявшей перед ним. — Затем мы с доктором вас проводим — вы ведь собираетесь домой, верно? — а вы по дороге ответите на несколько моих вопросов. Договорились?
Луиза замешкалась с ответом. Видимо, ей не хотелось участвовать в расследовании в качестве то ли свидетельницы, то ли подозреваемой. Тем не менее, она молча кивнула. Холберг поклонился нам и стремительно вышел из кабинета — так что его нелепый плащ поднялся подобно крыльям.
Мы одновременно посмотрели друг на друга.
— Странный человек, — сказала Луиза. Я мысленно с ней согласился, хотя ограничился неопределенным пожатием плеч. — Вы заметили, доктор, он не использует слова «нацисты», когда говорит о нынешних властях. А ведь сам из Германии… Он говорит: «немцы», словно подчеркивая тем свое еврейство. Думаю, господин Холберг очень любил полицейскую работу и тяжело переживает ее утратой. Потому и начал так азартно играть в великого сыщика. Он кажется смешным. Вы со мной согласны?
В первый момент слова Луизы меня удивили. Но в них был резон. Правда, меня несколько покоробило презрение к занятиям бывшего полицейского, сквозившее в замечании моей помощницы. Все-таки, мой новый сосед вызывал во мне симпатию.
Кое-что все же выглядело подозрительным. Зная немного господ Шефтеля и Зандберга, я никак не мог понять, почему они разрешили бывшему полицейскому вести самостоятельное расследование. Разумеется, можно было спросить об этом у самого господина Холберга. Но вряд ли я решусь задать ему такой вопрос.
