Игорь Болгарин - Расстрельное время
Кольцов подошел к тачанке, стал внимательно рассматривать Яценко, и тот не выдержал, опустил глаза.
Павел сознавал, что не благородно даже словами добивать поверженного врага, но еще не улеглось волнение — и он не выдержал, ответил на утреннее пророчество Яценко:
— Что ж, Колдун, ты угадал! — сказал он. — Встреча в конце пути у меня, и впрямь, оказалась незабываемая. Полагаю, ты ее тоже до самой смерти не забудешь.
Яценко ничего ему не ответил. Он словно не видел Кольцова. Выждав, когда к нему обернется Колодуб, сказал ему:
— Петро! А, Петро! Вроде как не узнаешь меня? А я когда-то твоим командиром был.
— Помню, как же! И молодого тебя помню. Может, и ты не забыл? Мы у Григория Охрименко свадьбу готовили, курам головы рубали. А ты до стены отвернувся и, смотрю, глаза закрыв. Шо ж с тобой сталося, Савочка? Ты ж теперь людям, я знаю, головы рубав.
Яценко мрачно выслушал слова Колодуба. Помолчал. И, лишь когда тот хотел было отойти, Яценко поднял голову, спросил:
— Скажи, Петро, меня до батьки в Гуляйполе повезут, чи тут порешите?
— То не моя забота. То як Сёмка Каретников распорядится. Он пока командует армией.
— Слыхал, — Яценко поворочался в тачанке, удобнее усаживаясь, попросил: — Подойди поближе, Петро. На два слова.
— А у меня од их секретов нету, — указал Колодуб на Кольцова и стоящих здесь же сопровождавших его красноармейцев.
— С большевиками спознались! — упрекнул Колодуба Яценко. — Не будет вам от них добра! Ох, не будет!
— Смолкни! — оборвал его Колодуб. — Ты уже все свое отколдовал.
Яценко помолчал, словно осмысливая сказанное Колодубом, и снова попросил:
— Ты все ж подойди.
Колодуб подошел.
— Поближе.
И когда Колодуб наклонился к нему, Савелий зашептал:
— Просьба у меня. По секрету. Не для чужих ушей. По старой памяти…
— Говори. Степь кругом, никто не услышит.
— А те? — Яценко указал глазами на Кольцова и красноармейцев, деликатно отошедших в сторону.
— А тем ты, Савочка, як коняке пятая нога. Да и у нас с тобой уже нету никаких секретов. Я так понимаю, уже и не будет. Говори, чего тянешь! —начинал злиться Колодуб.
— Ты, Петро, не вези меня до Каретникова. Стрельни тут, в степи, — горячечно зашептал Яценко. — Скажешь, в бою застрелили.
— Шо тебе от того, где пулю примешь? — равнодушно спросил Колодуб. — Так хоть поживешь еще часок-другой, а то и сутки. Еще увидишь, як сонечко утром встает.
— Сыны у меня. Трое. Пусть думают, шо батько в бою загинул.
— Понимаю тебя, Савочка. Но ничем помочь не могу, — отходя от тачанки, сказал Колодуб. — В бою бы встренулись, другой коленкор. Сполнил бы твою просьбу. А в безоружных людей стрелять не приучен. Звиняй, не договорились, — и он кивнул возчикам: — Паняйте!
Тачанка тихо тронулась по дороге. Ее вновь обступили трое конных. Не почетный эскорт, охрана. Чтоб не сбежал бандит и чтоб другие бандиты его не попытались освободить.
— Петро! Петро! — издалека прокричал Яценко. — Скажи, что б хоть веревки чуток ослабили! Больно!
— Езжай, езжай! — равнодушно отозвался Колодуб и вдруг вскинулся, зло закричал: — А тем четырем пацанам, шо ты на Егоровой балке порубал, им як, не больно было? И деду Макару из Великой Лепетихи, шо ты на воротах повесил, не больно? Езжай, езжай! Сам себе судьбу выбрал!
Тачанка с пленными поплелась по дороге.
А из-за кургана тем временем появилась странная кавалькада. Вслед за бравым всадником, тяжело переваливаясь на колдобинах, тащились четыре вместительных телеги, груженные различным крестьянским скарбом. Тут можно было увидеть и самовар, и настенные часы, подушки и одеяла, бочки, кастрюли, корыта, туго набитые чем-то мешки и деревянные ящики. На последней телеге ехала даже клетка с двумя десятками кур, а сзади, привязанная к задку телеги, плелась коза, она на ходу хватала подмерзшие стебли травы и увлеченно их жевала.
— Это ещё шо за дела? — гневно спросил Колодуб, когда телеги поравнялись с ним.
— У их спросить, дядько Петро, — указал молодой махновец на группку безоружных бандитов, окруженных всадниками. — За бугорочком стояло. Видать, ихние трохеи. Людям бы раздать, так нема туточки поблизу ни одного села. Мы ришылы до штабу доставить, хай начальствие распорядыться.
— Правильно, сынки, — согласился Колодуб. — Добро, оно и есть добро. Хоть тут и ничого путного, а все ж. Чого його на ветер кидать. Пошлем батьке в Гуляйполе. Вин там ранетый, пускай порадуется. Может, Сёмка Каретников як-то по-другому распорядыться, то его начальственное дело…
Замыкали кавалькаду всадники, которые впереди себя гнали оседланных лошадей. Это были честные трофеи, добытые махновцами в бою с бандитами батьки Яценко.
Колодуб вместе с Кольцовым двинулись к «форду». Красноармейцы и Бушкин все это время сидели в кузове, обсуждая происшедшее. Еще минуты назад они были готовы умереть в бою, а сейчас уже посмеивались над какими-то байками Бушкина.
При приближении Кольцова и Колодуба, они спустились на дорогу и выстроились вдоль кузова.
Колодуб только сейчас по-хозяйски обошел автомобиль и, ни к кому не обращаясь, вынес свой вердикт:
— А коняка все-таки лучшее!
Кольцов улыбнулся, но промолчал.
Колодуб спросил у Кольцова:
— Она шо ж, до вас прикрепленная?
Вместо Кольцова ответил шофер Артем Кошевой:
— Тут такая диспозиция. Велено доставить товарища комиссара на место, и тут же вернуться обратно, — доложил он.
— Ну, так чего стоишь? Паняй, засветло вернешься. Только глядите по сторонам. Тут по степам еще две-три банды гуляют. С одной мы на днях под Мелитополем встренулись. Но она шустрее нас оказалась. Втекла. Теперь тоже где-то тут мотается.
— А товарищ комиссар как же? Я по приказу его до самого места обязан доставить, а уже потом возвращаться .
— Ты за товарища комиссара не беспокойся, считай, он уже на месте, — сказал Колодуб. — Вернешься, все как есть расскажешь. Моя фамилия Колодуб. Скажешь, ты товарища комиссара мне из рук в руки передал.
— А может, это… Ну, может, какую бы бумажку дали. Для отчетности, — засомневался Кошевой.
Кольцов достал из командирской сумки «вечное перо» и четвертушку бумаги и, пристроившись на капоте автомобиля, черкнул несколько слов: «Я и Бушкин в расположении повстанцев. Кольцов» — и вручил записку Кошевому.
— Отдадите Гольдману из хозуправления.
— А как же! Записка — это совсем другое дело! А то мало ли чего, вдруг бы не поверили, — приговаривая, Кошевой уселся на свое водительское место, рядом с ним устроился один из пулеметчиков.
Уже выглянув из кабины, Кошевой спросил:
— Товарищ комиссар, а, может, все же довезу?
— Паняй, паняй! — отпустил его Колодуб. — Мы дедовским способом, на конячках. Утекать нам не от кого, скорость не требуется.
Кольцов все же заботливо спросил:
— Доедете? Автомобиль-то исправный?
— А что ему, — улыбнулся Кошевой. — Разве что малость перегреется. Так нам тоже спешить некуда. А так она не хуже коня, окромя воды и бензина ничего не просит.
Тихо заурчал мотор. Кольцов приветливо взмахнул рукой:
— Спасибо вам! За всё!
Автомобиль развернулся и, обдав остающихся на дороге Кольцова, Колодуба и Бушкина синей гарью, резво побежал к Аскании-Нове.
А Кольцов и Бушкин вслед за Колодубом спустились в небольшой распадок[21], где их ожидали две пулеметные тачанки.
* * *Отдохнувшие кони резво бежали, тачанки мягко покачивалась на раскисшей за день дороге. Вокруг было по-зимнему неуютно, пустынно.
Кольцов какое-то время сидел, опираясь на холодную станину пулемета. Заметив это, сидевший впереди, рядом с ездовым, Бушкин сгреб в охапку сено, выстланное на дне тачанки, и заботливо притрусил им станину.
Кольцов благодарно ему кивнул.
Солнце клонилось к закату.
«Каким длинным оказался день, — в полудреме подумал Кольцов. — Каховка, дорога, танк, разоренная Черная Долина и почти нетронутая войной Аскания-Нова… Колдун, налет бандитов и неожиданное спасение… И все это за один короткий зимний день! А он еще не кончился, и кто знает, что еще приготовила ему на этот день судьба?»
Колодуб тоже тихо подремывал. Обогнали тачанку со связанным Савелием Яценко. Он сидел, низко опустив голову. О чем он думал? Может быть, тоже о догорающем дне, который круто развернул его жизнь и, кажется, собирался поставить в ней точку.
Когда они поравнялись с Яценко, он не посмотрел в их сторону, даже не шевельнул головой.
Затем они стороной объехали идущих по грязной дороге пленных бандитов. Молодые, крепкие парни, они бодро шагали по дороге, заранее зная, чем кончится их день. Пожурят, распишут по сотням, и отправят спать куда-то на сеновал. Что будет завтра, они не знали, да и не особенно стремились узнать. Были уверены, что о них подумает их новый командир, и завтрашний день не будет отличаться от последующих. Они были нужны войне.
