Юрий Коротков - Девятая рота. Дембельский альбом
— Ура товарищу Шапкину! — кричали люди, когда грузовики проезжали мимо здания исполкома.
Ехать пришлось долго. Колонна автомобилей миновала центр Красноярска, прокатилась по набережной, переехала длинный мост через реку и оказались на противоположном берегу Енисея.
— Але, народ! — удивился кто-то. — А куда это нас везут?
— Да тут раньше, лет десять назад, химкомбинат был! — вспомнил кто-то.
— Точно! И кладбище токсичных отходов!
— Ни хрена себе целина!
— Это что, Колыма? — начали орать мужики, уже подвыпившие по ходу движения. — Мы так не договаривались!
— Да ладно вам! — принялся кто-то успокаивать новоселов. — Мы же мимо едем!
— Куда, на хрен, мимо! Там дальше уже нет ничего! Конец географии и болото сплошное!
И точно. Грузовики остановились, не доезжая заболоченной местности, за которой начиналась дикая сибирская тайга. Здесь же высились раскуроченные и замшелые останки химического завода, закрытого еще в начале восьмидесятых годов. Чуть поодаль, в низине, протекала безымянная речка, а вдоль берега тянулись ветхие деревянные бараки с покалеченными дверьми на одной петле и с черными провалами выбитых окон. Судя по всему, здесь работягам, выселенным из общежития, и предстояло жить. Вот и приехали. С новосельем, товарищи!
Грузовики пришлось отпустить. Люди покидали вещи с грузовиков на землю и разбрелись кто куда. Из барака с криком «крысы» выскочили бабы, которые отважились заглянуть в брошенное жилье.
Пахомыч, Клепа и Олег развели костерок, сели вокруг него на свои вещи-баулы и, не торопясь, закурили. А куда теперь торопиться? За них уже все решили партийные товарищи.
— Говоришь, слава Шапкину? — ехидно поинтересовался Лютаев у Клепы.
Тот молчал, уставившись в землю. И без слов было понятно, что людей, как ненужный мусор, выкинули на помойку. И никто теперь не сомневался, что это было решение уважаемого товарища Шапкина, всего месяц назад перешедшего из горкома партии, где он трудился в поте лица вторым секретарем, на должность председателя горисполкома.
Страсти накалились, и достаточно было одной искры, чтобы произошел взрыв возмущения.
— Да в нюх я топтал этого Шапкина! — заорал Клепиков, для начала разорвав на себе рубаху. — Гнида продажная!
— На митинг надо выходить, — поддержали его недовольные.
— Правильно! На улицу, к исполкому! С транспарантами!
— Долой Шапкина!
— Мужики! Давай подписи собирать! Горбачеву напишем! В Москву!
Народ зашевелился, тут же нашлись самодеятельные организаторы с подписными листами. Лютый скептически покачал головой, поднялся на ноги и медленно пошел к речушке. Да, это не Енисей, который Лютаев любил в Красноярске больше всего! Он часто приезжал на берег этой реки, спускался к воде, и сидел часами на большом валуне, глядя на бегущую воду, небо и полоску тайги на другом берегу.
Широкий и мощный Енисей, видать, не для всех. Таким вот работягам, вроде Лютого или Пахомыча, и речки-вонючки достаточно. И как только тут люди жили? А ведь жили, и достаточно долго — бараки еще сталинской постройки, все мхом поросли, крыши проваливаются. Олег задумчиво разглядывал чахленькую местность.
Может, он ошибся, выбирая профессию литейщика? Нет, по большому счету работа эта ему нравилась. Здорово было наблюдать, как из расплавленного металла после остывания формы возникали сложнейшей формы детали.
Но был один недостаток у того, что он делал. Он стоял на своем участке, производил какие-то замысловатые детали, а зачем они, куда пойдут — неизвестно. Ему хотелось понять, для чего они нужны, в какие хитрые механизмы будут поставлены.
Как раньше было? Отлил литейных дел мастер пушку, зарядил картечью и шарахнул для пробы-проверки в белый свет. Красота! Вот это называется замкнутый цикл! А без этого всякая работа казалась ему бессмысленной. Кисло жить. С утра — на завод. С завода — в пивнуху. Из пивнухи — в хибару с крысами. Тоска.
Зачем он, Олег Лютаев, выжил в Афгане? Ради чего? Кому это надо? А сколько классных парней там погибло! Им сейчас На небе, наверное, гораздо лучше, чем Лютому на этой земле. Лютому не хватало войны. Это — факт. Ему недоставало риска, смертельной опасности и даже — крови. Но кровь без смысла — садизм и извращение. А в чем он — тот самый смысл — Лютый пока и сам не знал. Может, действительно, подкараулить этого народного радетеля Шапкина у исполкома, подкатить пушку и картечью по окнам — бах? Только ведь это опять стрельба по воробьям.
Похоронишь Шапкина, на его место придет Пупкин. Расстреляешь Пупкина — найдут Залупкина. Там, наверху, хорошо знают, как гнобить народ.
Правящий класс — неистребим, а потому выживет в любых условиях и на любой почве. Перестроится и выживет. А трындеж о перестройке в интересах народа — россказни для дебилов. Страна вместе с экономикой хиреет и вот-вот развалится, а этим козлам наплевать, они только о своем кармане думают, как бы его набить поплотнее.
В одном только Красноярске больше ста заводов. Спросите любого рабочего, и он вам скажет: работы все меньше и меньше, и денег не платят, и жизни никакой. Цеха замораживаются или отдаются под склады кооператорам, оборудование распродается в частные руки. Да что там оборудование! Лес вокруг — многовековая сибирская тайга — безжалостно вырубается корейцами и вывозится за границу.
Зато Горбачев по телевизору, как вентилятор, размахивает руками, призывая «расширить» и «углубить» то, что давно уже разворовано. А слово «консенсус» в народе давно стало матерным.
Лютый подхватил с земли большой камень, размахнулся и в сердцах запустил его в воду…
Через два дня ему официально объявили об увольнении с завода по сокращению штатов…
Часть вторая
ОПРАВДАННОЕ УБИЙСТВО
5
Двое оперов сидели ночью в кабинете уголовного розыска и пили водку, закусывая ее килькой в томатном соусе. Рядом на столе, среди бумаг, стаканов и пустых консервных банок лежал проходивший по одному из дел портативный магнитофон, из которого неслась блатная песня…
Мне пел, нашептывал начальник из сыскной:
Мол, заложи их всех! Зачем ты воду мутишь?
Скажи, кто в опера стрелял, и ты — «сухой»,
Не то ты сам себя на полный срок раскрутишь.
А за окном алели снегири,
И за окошком иней серебрился!
Сегодня не увидеть мне зари,
Сегодня я в последний раз побрился…
— Я ничего не понимаю, Денис! — Развел руками капитан Устрялов. — Гоняемся за Быкаловым день и ночь, пасем его, как волки овцу, реально ловим с поличным, а толку — ноль. Мы сколько раз его на одной только наркоте брали?
— Дважды, Толик, — напомнил Кормухин. — А если с организацией притонов считать — четыре раза.
— Мы что, клоуны?
— Сам не пойму, зачем вообще пашем, Толя? — Кормухин разлил горючку по стаканам. — Наверное, по привычке. Уроды жируют, у них и мерсы, и телки такие, что глаза разбегаются…
— Да плевать на телок, Денис! Они скоро не то что заводы, весь город под себя подгребут! Ты разве не видишь, что даже прокуратура у них куплена с потрохами?
— Тс-с! — Кормухин с многозначительным видом приложил к губам указательный палец: мол, у стен есть уши.
— Даже прокурор, — продолжал Устрялов пьяным шепотом, — прокурор под дудку Быкалова пляшет!
Они замолчали. А магнитофон все так же невозмутимо и равнодушно крутил кассету, на которую какой-то неизвестный науке самодеятельный исполнитель записал свой крик души.
Проволока колючая в три ряда!
И тоска, хоть волком вой!
Никуда не денешься, никуда!
Конвой! Конвой!..
— Насчет прокурора полной ясности нет, — задумчиво сказал Кормухин. — Ты на него бочку так вот просто не кати, а то сам под нее попадешь.
— Я что-то не понял, Денис, ты сам-то на чьей стороне? — насторожился Устрялов.
— Да на твоей я стороне, не пыли! Просто все очень сложно, запутано.
— Да не запутано, а загажено! — с болью в голосе сказал Устрялов и уставился пустым взглядом на орущий магнитофон.
Вы бы сделали матрешку, бля, из Сталина,
Вам бы сунули лет десять за художества!
А в тайге так много леса не повалено,
И на выбор лагерей такое множество!..
— Заманал, сука! — Устрялов со всего маху грохнул кулаком по кассетнику: он хрюкнул и замолк. Во все стороны брызнули куски пластиковой накладки.
— Хорошо, что у нас в кабинете телевизора нет, а то ты бы и его раскурочил, — невесело усмехнулся Кормухин. — Знаешь, что, друг мой Устрялов? А не дерябнуть ли нам еще по одной?
Но выпить им так и не удалось. На столе задребезжал телефон. Денис подхватил трубку.
