Василий Зайцев - За Волгой земли для нас не было. Записки снайпера
Проводник оказался смелым. Сделали один бросок, второй — и оказались на краю оврага, по дну которого сочился ручей, вытекавший из родника.
Припали к земле. Кругом мертвая тишина, даже ракеты не взлетают. Это плохо: не к добру такая тишь, окапываться опасно.
Ползем дальше, ищем воронку или пустой окоп. Снайперу ползти неудобно: закинутая за спину винтовка то и дело сваливается, приходится часто останавливаться, поправлять, а тут еще автомат нужно беречь от песка: песок — беда для него.
Спустились на дно оврага, прижались к расщелине, и тут разразился фашистский пулемет. «Ну, теперь под этот шум можно действовать посмелее», — подумал я. Но пулемет работал недолго. Только я хотел пересечь дно оврага, как проводник остановил меня:
— Сейчас снова начнет строчить...
На наши каски сверху посыпалась земля — пулемет бил по восточному склону оврага.
— Сейчас, как только он умолкнет, — сразу рывком через овраг и спрячемся вон за тем выступом, — подсказал проводник. — Там наша рота...
Сделали рывок, спрятались.
— Где же рота?
— Пойду искать, — сказал проводник. — Только сначала послушайте мой план. Я буду продвигаться и громко разговаривать, а то, не ровен час, вдруг фашисты перебили всех наших и меня схватят. Либо свои за чужого примут... Крикну вам, позову — только тогда идите. Поняли?
— Да.
— А если напорюсь на фашистов, наступайте по траншее. Наши пулеметы вон там: один, — он показал на юг, — с этой стороны, держит под обстрелом железнодорожный мост и склоны высоты; второй — строго на север, обстреливает водонапорные баки. Два ручных пулемета завернуты в плащ-палатку, зарыты в песок. На том месте лежит помятая осколком немецкая каска. Гранаты и патроны ищите в той же траншее, пять шагов на восток, и сразу направо, там небольшой склад...
Проводник ушел, мы остались на месте, притаились. Слышим сигналы проводника: «Дорога, дорога», — повторяет он. Хорошее русское слово, по нему всегда можно узнать — кто говорит, русский или немец. Немцы это слово не умеют произносить, у них получается «гарока». На этом слове проваливаются даже немецкие разведчики, переодетые в нашу форму. Как скажет «тарока», так и попался.
Голос проводника исчез. «Где ж ты, „дорога, дорога!“» Почему он молчит? Неужели схватили так, что не успел крикнуть?
Прошло еще минут пять. И вот он перед нами, запыхавшийся.
— Есть там кто? — спросил я.
— Есть, двое, живы. Ждут вашей помощи. Фрицы, штук пятьдесят, еще с вечера накопились, против них...
— А ну, пойдем скорее, подготовим для них встречу, — загорячился Саша Грязев.
— Не спеши, — осадил я его. Оставив на месте лишний груз, мы бросились вперед только с автоматами и противогазными сумками, полными гранат.
У первого пулемета стоял бронебойщик, обросший бородой. Бриться ему тут было некогда... Прильнув к кромке бруствера, он всматривался в сторону противника.
— Что тебя там привлекает? — спросил я.
Не прекращая наблюдения, он ответил:
— Немцы, — и, помолчав, показал: — Смотри, видишь, на фоне зари силуэты? Готовятся делать перебежку к угловой траншее. Там у них площадка для миномета. Причалы нашей лодочной переправы хотят минами, видно, накрыть.
— Сволочи, — не выдержал Саша Грязев, — хорошо их вижу, дайте мне пару противотанковых!
Саша не на шутку рассвирепел. Надо немного охладить его пыл. Беру его медвежью лапу и спокойно говорю:
—Ты сейчас швырнешь гранаты. Разгорится бой. Нас мало, и маневрировать еще не знаем как...
— Говори, главный, что делать?
— Во-первых, изучить обстановку, условия маневра; во-вторых, выбрать огневые позиции, чтобы можно было расстреливать фашистов в траншее.
— А почему только в траншее?
— Из нее у них ограниченный обзор, не увидят, откуда мы щелкаем. Из этой траншеи может получиться хорошая ловушка, как огневой коридор. А надо будет — заблокируем этот коридор гранатами. Понятно?
— Понятно, — не очень охотно согласился Саша.
С рассветом вместо утренних птичек повсюду защелкали разрывные пули, засвистел свинец автоматных очередей.
Наши снайперские посты расположились в передней линии обороны. Задача у них была такая: как только немцы бросятся в атаку, в первую очередь выводить из строя офицеров, потом уничтожать ведущих солдат и гранатами — боевую технику.
И все же Саша Грязев взял сумку с противотанковыми гранатами, забросил за спину автомат и пополз к фашистскому пулемету, под прикрытием которого скапливались солдаты. Приблизившись незаметно, он швырнул две противотанковые гранаты.
Как и следовало ожидать, завязался невыгодный для нас бой. Гитлеровцы обошли нашу группу справа и слева. Мы оказались почти отрезанными. Единственный выход из окружения простреливался плотным пулеметным огнем. Поэтому отходить не было смысла. Мы остались в осаде...
Прошли сутки, вторые. Мы держались. Снайперский огонь вынудил фашистов отказаться от вылазок к роднику; много солдат потеряли они и на минометной площадке, с которой не успели сделать ни одного выстрела по лодочным причалам.
Ночью к нам пробрался связной комбата. Он принес приказ командира дивизии: «Удерживать позиции до последней возможности».
Это значило: с высоты уходить нельзя.
Осень везде одинакова. Погода меняется постоянно. То пригревает солнце, то моросит холодный дождик, то тянет жгучим холодом и сыплется льдистая крупа. Вот так и сидели мы двое суток в окружении, ни на минуту не выпуская из рук оружия. Бывало, с вечера пройдет дождь, а к рассвету подует степняк. Ух, как в такие минуты невесело. Прижмешься в углу траншеи... А чуть затих без движения — полы шинели примерзнут к земле...
Гитлеровцы не раз сползали по косогору к нашим траншеям, и тогда мы забрасывали их гранатами. Гранаты надо было кидать далеко, так, чтобы они до взрыва не могли скатиться по косогору обратно в траншею.
Тут пригодились длинные сильные руки Грязева. Саша ходил по всей линии обороны, как сторож по огороду, и стоило только фашистам приблизиться на расстояние броска, как он подымал свою длинную руку с противотанковой гранатой и бросал ее точно в цель. Сперва подымались пыль и дым, потом все рассеивалось, и мы видели результаты взрыва. Неплохие результаты!
...На исходе третья ночь.
В черном небе ни одной звезды. Тяжелые тучи, кажется, придавили все живое на Мамаевом кургане. Передний край немцев в ста метрах от нас. Слышно, как там, в окопах, звенят котелки, металлические кружки, стучат каблук о каблук солдаты: сбивают грязь с ботинок, греют ноги. Все слышно, но речь разобрать нельзя. С детства не учили иностранный язык, убегали с уроков, а теперь ругаем сами себя.
Всю ночь мы следили за поведением противника. Сон не шел. Изредка поглядывали назад, на Волгу. Ветер рябил черную поверхность волжской воды. Холодный отсвет неба нагонял тоску. Клубы синего тумана медленно ползли по развалинам. От пронизывающего предрассветного ветерка становилось все холоднее.
В траншеях противника началось оживление. Мелкими группами немецкие солдаты стали подбираться к нашим окопам. Мы взяли снайперские винтовки и без особого труда расправились с ними. Не получилось у них внезапности.
Ответного удара пришлось ждать недолго. От шквального ливня пулеметных и автоматных очередей взъерошилась земля перед нашими позициями.
Мы ушли из зоны обстрела, а вскоре наш прицельный снайперский огонь заставил замолчать пулеметы. И вот гранатометчик Саша Грязев снова на старте. Он разворачивался медленно, заносил руку, пригибал одно колено, словно заводил тугую пружину, и швырял гранату. Ничего не скажешь — мастер!
Я попросил у Грязева дать мне хотя бы одну гранату.
— Не трожь короткими руками, — пробасил он, — гранаты беречь надобно!
За трое суток Грязев перебросал уйму гранат, уничтожив десятки фашистских солдат.
Снайперские пули и гранаты помогли нам выполнить приказ командира дивизии: свои позиции на высоте 102,0 мы не сдали. И, судя по всему, нам предстояло держаться здесь еще не один день и не одну ночь. Об отходе никто не думал.
10. Сложная позиция
Вот уже четвертые сутки мы в осаде. Ждем ночи, чтобы занять новые посты и оборудовать их.
Наконец лучи заходящего солнца окрасили в ярко-розовый цвет перистые облака. В воздухе перестали гудеть моторы фашистских самолетов. Облака над городом потемнели, но отсветы зари еще долго видны были на горизонте.
Лишь к полуночи мы закончили оборудование снайперских постов. Хотелось и спать и пить. Подход к роднику немцы отрезали минным заграждением, но мы тоже не подпускали их к воде огнем пулемета и снайперских винтовок.
В эту ночь ужин нам опять не доставили. Нас мучил голод, но сильнее его была жажда. Во рту пересохло, отяжелел язык — все делали молча, понимая друг друга без слов. По всему виду и поведению товарищей я понял без объяснений: все просят отдыха. Хотя бы полежать на земле, немного набраться сил... Я дал команду отдыхать, а сам вместе с Костриковым остался в боевом охранении.
