Владимир Коваленко - Крылья Севастополя
Этого только и ждал Яков: он отжал ручку, и остроносый «миг» устремился вдогонку. Огонь! Разноцветные трассы прошили фюзеляж «хейнкеля». Еще очередь, еще… Кончились патроны. «Таран!» - решил Иванов. Фашист, почувствовав угрозу, дал полный газ, истребитель начало раскачивать воздушной струей, создаваемой моторами «хейнкеля». И все же они сближались. Наконец [73] - сектор газа вперед до упора, отчаянный рывок, и «миг» винтом ударяет по высокому килю вражеского самолета.
Яков тотчас взял ручку на себя, выровнял машину. Глянул вниз: «хейнкель» врезался в землю и взорвался на собственных бомбах. «Миг» мелко подрагивал, но рулей управления слушался, показания приборов были почти в норме. Иванов развернулся и лег курсом на аэродром. Мотор тянул слабо, самолет понемногу снижался, но летел.
Вот и Херсонесский маяк, знакомый аэродром. Теперь можно выпускать шасси, заходить на посадку. Спокойно, спокойно, Яков! Еще мгновенье - и колеса чиркнули по земле, заскрипели тормоза.
Повреждения на истребителе оказались незначительными: слегка погнулась лопасть винта и вышел из строя масляный насос. Пулеметы оказались в полной исправности, но патронные ящики были пусты. В корпусе насчитали тринадцать пробоин.
Командир авиагруппы полковник Юмашев, сам первоклассный истребитель, узнав о таране, поспешил с командного пункта к капониру. Подошел к самолету, провел ладонью по лопастям винта:
- Малость выщербились, - улыбнулся. - Теперь у вас, товарищ лейтенант, не лопасти, а пилы на истребителе.
- Так ведь и хвост у «хейнкеля», товарищ полковник, металлический, - в тон командиру ответил Иванов.
Через два дня воентехник 2-го ранга В. П. Иванько доложил, что самолет к боевому вылету готов.
Долго нового вылета ждать не пришлось. Враг все время бросал на город большие группы бомбардировщиков под прикрытием истребителей, «ястребкам» приходилось отбивать непрерывные атаки. За короткое время в ожесточенных боях Яков Иванов сбил еще несколько вражеских самолетов.
Рано утром, когда восьмерка штурмовиков Ил-2 выруливала на взлет, находившийся на боевом дежурстве Яков услышал:
- «Буйный-пять», я - «Маяк». Немедленный вылет. Квадрат…
Иванов ушел в воздух и сразу же после взлета на подходе к Севастополю увидел группу Ю-88. Они шли курсом на Херсонес. Раздумывать было некогда. Пристроившись в хвост ведомому, он дал несколько очередей. «Юнкерс» [74] задымил, сбросил бомбы в море, отвалил в сторону. Иванов атаковал второго «юнкерса». Тот тоже беспорядочно сбросил бомбы, его примеру последовал и ведущий. Главная задача выполнена, можно было возвращаться на аэродром. И тут Иванов заметил До-215, идущий на Севастополь. Яков знал, что боезапас у него на исходе, горючего тоже мало, но не пропускать же к городу махину, начиненную бомбами. «Миг» рванулся наперерез врагу, с первой атаки открыл огонь. В ответ из трех огневых точек ударили вражеские стрелки. На следующей атаке пулеметы «мига» захлебнулись. Оставалось одно средство - таран. До-215 - машина огромная, с двумя килямя, свалить ее не так просто. И все же другого выхода не было.
Преодолевая сильный воздушный поток, Иванов приблизился к хвостовому оперению и ударил по нему винтом. И в этот же миг пули вражеского стрелка пронзили истребитель. «Миг» стремительно взмыл вверх, круто развернулся, на секунду словно замер на месте, потом медленно опустил нос и, набирая скорость, устремился к земле…
Через два месяца, 17 января 1942 года, Указом Президиума Верховного Совета СССР младшему лейтенанту Иванову Якову Матвеевичу за образцовое выполнение боевых заданий командования и проявленные при этом отвагу и героизм было присвоено звание Героя Советского Союза - первому среди летчиков Черноморского флота.
Я не знал Яшу Иванова, но Вася Мордин встречался с ним ежедневно, летали с одного Херсонесского аэродрома, нередко вместе уходили в воздух.
- Жалко ребят, - говорил Мордин. - Какие замечательные мужики уходят! Коля Савва, Женя Лобанов, Яша Иванов… А вчера сообщили, что над конвоем капитан Василий Чернопащенко таранил немецкий торпедоносец и этим спас наш транспорт от гибели. А сам погиб… Такие-то дела.
Он вздохнул.
Время нашей встречи пролетело быстро. За разговором и не заметили, что солнце уже высоко поднялось, подбираясь к Южной бухте. Скоро - мой катер на Северную, да и Васе пора на свой Херсонес. Пора расставаться. Когда еще придется увидеться?
На прощание мы вспомнили Ленинград, словно вновь побывали на его знакомых улицах, увидели очень близких и дорогих людей. Хотя нам было хорошо известно, [75] что в блокадном Ленинграде по улицам особенно и не прогуляешься. Тяжело там сейчас, тяжелее еще, чем в Севастополе, наверное.
- Всем сейчас трудно, - жестко произнес Мордин. - Но фашисты все равно захлебнутся в собственной крови!
Это прозвучало как клятва.
Рождение гвардии
Пришла весна, а с ней новые тревоги. Фашисты, видимо, решили окончательно покончить с нашими морскими аэродромами. Слишком уж допекали мы их ночными «визитами». Ежедневно сводки сообщали, что на аэродромах противника уничтожено столько-то самолетов. Кто мог подумать, что «коломбина», которую прежде и самолетом-то не считали, сможет держать в непрерывном напряжении целые авиасоединения врага!
Фашисты неистовствовали. Ежедневно Ю-88 в сопровождении «мессеров» вываливались из облаков и на максимальной скорости проносились над бухтой, над аэродромами «Голландия» и Матюшенко, сбрасывая 250- и 500-килограммовые фугаски, осколочных же бомб было просто не счесть. Громадные языки пламени и черные клубы дыма стали неизменными элементами пейзажа бухты. Инженер эскадрильи Карцев то и дело докладывал комэску:
- Сгорел один самолет, поврежден ангар…
Николахин лишь угрюмо ронял:
- Ладно.
После таких полетов мы работали, что называется, «без передыха». С наступлением темноты и до рассвета МБР-2 сыпали бомбы на два основных вражеских аэродрома Саки и Сарабуз. Одна из таких ночей закончилась трагически: на взлете два самолета, до отказа груженные бомбами и горючим, не успели набрать нужной высоты, попали в густой туман, скопившийся в долине реки Черной, и на развороте врезались в скалистые горы. Этот случай потряс всех. Десятки раз мы летали на бомбоудар по аэродромам врага, прорывались сквозь стену зенитного огня, лучи прожекторов, как щупальцы спрута, ловили нас - и все же возвращались домой.
Не всегда целыми, но боевые задания выполняли непременно. А тут нелепо потеряли машины и боевых друзей у себя, можно сказать, дома. Погиб в тот день и мой [76] однокашник - добрейшей души человек, увалень Николай Косов. Эх, Коля, Коля!
…Положение в осажденном городе с каждым днем осложнялось. Разведка доносила о все увеличивающемся количестве вражеских самолетов на крымских аэродромах. Усилилась и блокада с моря. Враг прекрасно понимал, что морские коммуникации - единственная жизненная артерия города, и чтобы перерезать эту артерию, использовал все средства - авиацию, торпедные катера, подводные лодки. Нашим транспортам даже под большим прикрытием стало трудно прорываться в бухту. Нарком Военно-Морского Флота Н. Г. Кузнецов директивой от 20 апреля 1942 года приказал все перевозки людей и грузов из кавказских портов в Севастополь осуществлять только на боевых кораблях и подводных лодках, причем с обязательным охранением и прикрытием с воздуха. И моряки-черноморцы, несмотря на огромные трудности, справлялись с этой задачей. Только в апреле в Севастополе побывали крейсер «Красный Крым» (дважды), лидеры «Ташкент» и «Харьков», а эсминцы приходили в осажденный город четырнадцать раз…
Каждый такой переход в Севастополь и обратно планировался как самостоятельная операция с организацией надлежащего обеспечения: конвоированием боевыми кораблями различных классов, прикрытием самолетами. Летали на противолодочное прикрытие кораблей и наши МБР-2, но основная тяжесть по охране кораблей на дальних подступах, куда «не доставали» истребители, ложилась на экипажи Пе-2. Порой им приходилось довольно туго, как правило, численное превосходство было на стороне врага.
Ситуация осложнялась и тем, что наши войска уступили инициативу на Керченском полуострове. После успешного завершения Керченско-Феодосийской десантной операции на Ак-Монайском перешейке сосредоточилось большое количество наших войск, и мы ждали: вот-вот они двинутся вперед, прорвут оборону врага, выйдут на степной простор - и Крым будет освобожден. В первой половине марта наши войска действительно вели активные действия на Ак-Монайских позициях. Поддерживали их на западе севастопольцы. Но уже к концу месяца положение значительно ухудшилось - 21 марта фашисты на Керченском полуострове перешли в контрнаступление. Правда, к апрелю оно захлебнулось, и на узкой полоске земли между Азовским и Черным морями [77] наступило затишье, но это была грозная тишина. Командующий Северо-Кавказским направлением С. М. Буденный и нарком Военно-Морского Флота Н. Г. Кузнецов дали указание вице-адмиралу Ф. С. Октябрьскому об усиленной подготовке сил Черноморского флота и Севастопольского оборонительного района (СОР) к отражению нового наступления.
