Валериан Якубовский - Дезертир
Открыв ответный огонь, танки с грохотом сползали с дороги. Девять машин осталось на месте. Огненные змейки, слепящие извивы пламени замельтешили, запрыгали по угловатым щитам присмиревшей брони…
Но, видимо, не таким представлялся бой артиллерии с танками комбату-2 лейтенанту Швидкому. По крайней мере, он предполагал полную самостоятельность командира батареи в выборе цели и ведении огня, да и не только командира батареи — командиров орудий. По его мнению, правильно говорил майор, что тактику боя навязывает противник. Но тот же майор приказал ничего не предпринимать без его команды. И вот он, боевой комбат, сидит у телефона и ждет, когда ему предпишут ударить по танкам.
— Товарищ майор! Товарищ майор! — надрываясь до хрипоты, кричал комбат выпрашивая очередную команду.
— Ты почему прекратил огонь? — услышал он, но услышал не майора, а старшего лейтенанта Селезнева. — К орудиям, мальчишка! Танки прут, раздавят!
— Где майор, товарищ старший лейтенант?
— Где майор? Нет майора! — прикрикнул Селезнев, но смягчился и, сдерживая себя от гнева, пояснил: — Убит майор… Прямое попадание. Об этой промашке нашего комбата я узнал позже, но тогда видел, как он пораженный вестью о гибели командира дивизиона, выскочил из ровика и, пригнувшись, нырнул к одиннадцатому орудию, над которым клубилась густая толовая гарь разорвавшегося снаряда. Не видя расчета и задыхаясь в удушливом смраде. Швидкий сорвавшимся голосом приказал:
— Семенов!.. По танкам… Тремя снарядами…
— Товарищ комбат? — поймал его за руку Шилов. — Вы кому подаете команду? Туг никого нет. Весь расчет погиб… Комбат схватился за голову и беспомощно засуетился у щита орудия, не зная, что предпринять в эту решительную минуту, когда судьба батареи во многом зависела от его расторопности и выдержки.
— Что же это такое? — спросил он самого себя. — Комдива Королева убило. Семенова тоже убило…
— Комдива, говорите? А у нас Сергеева убило…
— А ты почему здесь?
— Панорама вышла из строя.
Шилов выхватил из гнезда панораму и бросился к своему орудию. Остолбеневший комбат прыгнул на бруствер и, стоя во весь рост, крикнул:
— Батарея? Пятью снарядами… Ог-гонь!
Это была его последняя команда. Разорвавшийся в трех шагах снаряд опрокинул комбата. Иссеченный осколками, он лежал с открытыми глазами, которые уже застеклила смерть.
Батарея стала неуправляемой. Расчеты долбили склон высоты, но как-то вразнобой, не поражая цели, тогда как Селезнев подбил еще две машины из четырех, атаковавших его фланг.
Пока Шилов прилаживал панораму, я вскинул бинокль, чтобы уточнить обстановку и направить огонь по угрожающей цели. Молнии разрывов, таранившие огневые, и черный дым горящих танков, непроницаемой стеной застилавший сектор обстрела, не давали возможности видеть того, что творилось впереди, и я поворачивал бинокль направо и налево, стремясь выхватить из черноты и засечь очертания надвигающихся чудовищ, наконец ветер, усиленный вихрением десятков двухсторонних траекторий, отогнал за Ствигу тучи дыма и обнажил подлинную картину боя.
Два танка, вращая башни и поблескивая огнем, неслись на первое орудие — орудие Селиванова. Два другие, не замеченные Селезневым, у подножья обогнули высоту с запада и скрылись в дубняке. Пятый, замыкающий колонну, выбросив дымовую завесу подбитым собратьям, не торопливо, обстреливая огневые нашей батареи, по диагонали грохотал прямо на мой бинокль, наползая гусеницами на стекла прибора.
Нервная дрожь забиралась под шинель, выступала на поверхности лица холодным потом. Становилось жутко. Если через минуту не остановить этого стального дракона, через две он будет на огневой, и я с ужасом передвинул бинокль вправо, стараясь уйти от назойливой мысли о неизбежности приближающейся смерти, заслонить ее хотя бы на несколько секунд чем-то другим. С мальчишеским упоением я стал наблюдать в разводье густого дыма, как старшина Черняев со своими стрелками бегал вокруг подбитых танков и расстреливал в упор уцелевшие экипажи, которые, воспользовавшись дымовыми шашками, как тараканы, полезли изо всех люков. Старшина не выпустил ни одного танкиста из раскаленного пекла. Запах горелого мяса распространялся по высоте.
Я не выдержал сверхчеловеческой пытки вдыхать паленую мертвечину. Тошнота подступала к горлу. Выворачивало нутро. Бинокль сам передвинулся влево — и в объективе снова поползли на меня вращающиеся гусеницы. Грохот брони, лязг и скрежет надвигающегося паукообразного страшилища заполнил все мое существо. Я хотел выругать Шилова за его крайнюю медлительность, но взял себя в руки и спросил:
— Что с панорамой?
— Маленький перекос.
— Не входит?
— Вошло.
— Наводи! — приказал я Шилову, не опуская бинокля.
Шилов втолкнул снаряд, захлопнул затвор и впился
бровями в наглазник панорамы. Вращая маховики, он мигом всадил в перекрестие нитей прицела тупой лоб фашистского танка. Я дернул рукоятку. Зазвенели летящие гильзы, после второго снаряда Шилов высунулся из-за шита. Опасность миновала. Танк подался назад, сделал рывок вперед, закружился на месте и замер. Перебитая лента правой гусеницы распустилась, обнажив катки. Языки пламени лизнула смещенную башню с уныло поникшим стволом. Раздался взрыв. Черный корпус сотрясался пульсирующими толчками. Это рвались боеприпасы внутри танка. Свежий мазутный дым поднимался над высотой.
— Так тебе и надо, фашистская гадина! — торжествующе воскликнул Шилов. Я снова поднял бинокль и обмер: Разворачивай орудие влево! — Зачем? — Не видишь? Живо! Шилов бросил скользящий взгляд на левый фланг. Селезнев оказался в трудном положении. Подбив еще один танк, он упустил момент остановить второй, достигший мертвого пространства. Прорвавшись на огневые, машина с ходу подмяла орудие Селиванова, опрокинула и раздавила вторую пушку и, ударив вдоль обороны осколочным, уничтожила четвертый расчет, ранив при этом самого комбата Селезнева.
Оставалось одно. Пока еще не поздно, открыть по танку огонь нашему орудию, которое могло спасти остатки дивизиона от полного разгрома. Такое решение было небезопасным для оставшихся в живых артиллеристов Селезнева, притаившихся с гранатами в непосредственной близости от цели. Но я пошел на риск. Повернув орудие на девяносто градусов и закрепив сошники, Шилов придвинул ящик поближе к казеннику и выжидающе посмотрел на меня.
— Наводи!
— Как? — воспротивился Шилов. — А если накроем своих?
— Отвечать буду я.
Танк уже утюжил третье орудие, пробарабанив в наш щит осколками и комьями земли. Шилов, опасаясь второго снаряда, отскочил от панорамы, чтобы укрыться в ровике, и крикнул на лету: — Готово!
— Ты куда? Это не последняя наводка!
В грохоте выстрела он не расслышал второй моей фразы и непонимающе взглянул на меня, потом — на левый фланг. Танк, пораженный с первого выстрела, остановился, штопором ввинчиваясь в притоптанное орудие. С огневых Селезнева одна за другой полетели две гранаты, доколачивая изнемогающую фашистскую броню.
— Что ты сказал? — спросил Шилов, когда наступило короткое затишье.
— Я сказал, что это не последняя наводка.
— Как не последняя?
— Сколько было танков в колонне?
— Шестнадцать.
— А подбили?
Будучи уверенным, что подбиты все шестнадцать, Шилов уловил в моем вопросе что-то насмешливо-угрожающее и, подсчитав горящие на высоте костры в испуге прошептал:
— Четырнадцать.
— А где еще два?
— Не знаю…
— За гребнем высоты. — Я приложил к уху ладонь и придержал дыхание: — Идут. Заряжай! — Я увидел вторую машину, которая, преодолев подъем, выползала к центру обороны. Первой не заметил. Она была шагах в двадцати от огневых и, выжимая газ, готовилась к прыжку, укутавшись пеленой дыма.
— Надо сообщить Селезневу, — посоветовал Шилов.
— Поздно!
Выстрелом из танка с грохотом рвануло мягкий фунт у разбитого орудия Семенова, и пулеметная очередь прошила усыпанную воронками полоску земли вдоль огневых. Это бил первый танк, находившийся вне зоны видимости.
— Ты его видишь? — спросил Шилов, стоя на коленях у панорамы и ожидая появления цели. — Я ничего не вижу, Саша.
— Сейчас увидишь.
Мотая гусеницы на высоких скоростях, из дыма выдвинулся тот самый танк, которого ожидал Шилов. Остановившись для выстрела, танк стремительно ринулся к пятому орудию, будто знал, что это последняя точка первой батареи с живыми людьми, способными оказать сопротивление. Пышущий жаром перегретый мотор свистел, как Соловей-Разбойник, некогда обитавший в здешних лесах. Примяв беззащитное орудие, он начал давить своей сатанинской силой живых и мертвых. Первая батарея перестала существовать.
Но возмездие всегда рядом. Наш бронебойный снаряд рикошетом скользнул по скату башни, осыпав искрами угловатый остов. Второй — толкнул машину назад, залил пламенем смотровую щель, ослепив водителя, и танк, потерял управление, двинулся вперед, охваченный густым дымом, неуклюже, как черепаха, ныряя по изрытому снарядами грунту, он протарахтел мимо нашего орудия и рухнул с обрыва в Ствигу.
