Олег Блоцкий - Самострел
Короче говоря, нашла коса на камень, и лейтенант не сдержался.
Он выбросил правую руку вперед, метя солдату в подбородок. Дембель оказался на удивление проворным — постарался увернуться, дернулся, но неудачно. Железный кулак, скользнув по лицу, пришелся как раз на кадык.
Дембеля бросило на взводного. Тот сделал шаг в сторону, и солдат рухнул на пол, захрипев и покрываясь потом. Кровь брызнула из носа и ушей. На раскрытых губах распустилась причудливым цветком розовая пена.
Облепившие место стычки солдаты, минуту назад радостно перемигивавшиеся и строившие рожи, теперь топтались в нерешительности и вопросительно таращили глаза на командира.
— Плащ-палатку, — скомандовал лейтенант, склоняясь к неподвижному телу.
На брезент уложили полумертвого дембеля и бегом потащили в санчасть.
Начальник штаба полка разъяренно мерил шагами кабинет и орал так, что тряслись стаканы на тарелочке возле графина.
— Ты убить его мог, идиот! Ладно, вправили ему горло! А если перелом? Сил много? В горы корректировщиком ходи!
— Да я…
— Молчать! — рубанул кулаком по столу подполковник.
Стаканы разом подскочили и покатились по полированной поверхности. Комбат — начальник лейтенанта — подлетел к столу, поймал стаканы, вернул их на место и замер рядом с лейтенантом, белым, как потолок в операционной, где достаточно долго оживляли дембеля.
Начштаба вновь заметался по кабинету. Казалось, он набирает начальную скорость, чтобы, разогнавшись, головой выбить кондиционер и умчаться в голубое поднебесье.
— Нет, я так больше не могу! Одних ублюдков из Союза присылают! В первом бате Храпов едва должность принял, как на чарс его потянуло. Нет, чтобы дураку у такого же бестолкового офицера наркоту попросить, так он солдату приказ отдает. Приказываю, мол, достать. Тот и достал — в особом отделе. Стукачом боец оказался — в школу КГБ поступать хочет. Плюсы себе набирает — стучит на офицеров, скотина. А Узгенов? Под обстрел раза два попал на заставе, понял, чем это пахнет, и ногу себе прострелил. Под дурака решил закосить — мол, осколком мины ранило.
Теперь вот этот мордоворот своих подчиненных гробит. Что, сильный? — теснил лейтенанта в угол подполковник с искаженным лицом. — Сильный, да? Говори! Не молчи, Сигов!
Лейтенант опустил глаза и сделал едва заметный шажок назад.
— Никак нет, — промямлил он, не решаясь смотреть в глаза подполковнику.
— Никак нет! — взвился начштаба. — А почему? Как? Сколько раз предупреждал: не умеете бить морды слонам — не беритесь. А если взялся, делай так, чтоб никто не видел, не знал. Этот же у всего полка на глазах! Ну, ничего, — затряс желтым от никотина пальцем начштаба, — ты мне ответишь за это, паскуда! Партбилет на стол положишь, и из Афгана мы тебя вышибем, как этих дурачков — Храпова с Узгеновым. В Союзе будешь служить, а может, прямиком в народное хозяйство.
Лейтенант побледнел.
— Това… Товарищ подполковник! Я прошу, очень прошу, — забормотал Сигов, — …умоляю вас — не надо в Союз!
— Что? Позора боишься? — вытянул губы трубочкой начштаба.
— Не надо, товарищ подполковник. На самую опасную заставу переведите, в самые тяжелые колонны посылайте, но в Союз не надо. Стыдно в Союз, товарищ подполковник! — голос лейтенанта дрожал.
— А солдата по харе бить не стыдно? — взвизгнул начштаба.
Ругань и зубовный скрежет вновь обрушились на лейтенанта. Подполковник орал, широко раскрыв рот, и фанерные стены комнаты вибрировали. Начштаба бегал вокруг стола, и тот покачивался, припадая то на одну, то на другую сторону. Подполковник приближался к Сигову, подносил сжатый кулак и тыкал им в лицо лейтенанту.
Сигов стоял, как изваяние, ни разу не шелохнулся, только часто хлопая глазами. Решил, наверное, перенести все, только бы остаться в Афгане.
Когда начштаба, задыхаясь, стал чертить круги возле офицеров с меньшей скоростью, за дело принялся опытный, тертый капитан Горбунов. Его внезапно одолел кашель, и он поднес руку ко рту.
Подполковник, громко дыша, схватил графин и стал хлебать воду прямо из горлышка.
— Гхе, гхе, гхе, — вновь зашелся в кашле Горбунов.
Запрокинувший голову подполковник скосил глаза. Комбат перехватил взгляд и тут же неторопливо начал.
Слова его покатились медленно, спокойно, размеренно и даже чуточку скорбно.
— Товарищ подполковник, Сигов, безусловно, идиот. Он запятнал честь батареи, всего полка, и прощения ему нет. Но, если разобраться, то Маркова убить мало. Отпетый негодяй, слово даю.
Начштаба грохнул графин на стол и обреченно махнул рукой.
— И ты туда — покрывать своего. Хороша компания, нечего сказать.
— Никак нет, — возразил Горбунов. — Вы Маркова не знаете. Он у молодых деньги забирал. Сигов увидел, вмешался. Так этот подлец и бровью не повел. Деньги не отдал и еще куражиться начал: «Вы кто такой? Я в Афгане два года, а вы три недели», — повторил капитан и продолжил, как бы размышляя сам с собой: — За такие слова, по моему мнению, убивать надо. Что будет, если каждый бойчишка начнет считать свои заслуги? Да было бы что считать?! Паршивец в каких-то задрипанных колоннах побывал, на несколько операций сходил и мнит себя героем. Конечно, если бы там я оказался или кто-нибудь другой из офицеров батареи, подобных разговоров не было бы. А Сигов что? Опыта маловато. Вот и решил Марков над ним поиздеваться, при всех, замечу. Как после этого взводному работать? Подонок на дембель уйдет, а другие-то останутся. И что, тоже будут боевые считать?
Подполковник вонзил взгляд в лейтенанта.
— Так и было?
Сигов вытянулся, кивнув.
Начштаба дергал себя за ухо. Горбунов продолжал обволакивать его спокойной, вкрадчивой речью.
— Не сдержался взводный. Так за это мы его накажем. Обязательно. Что так получилось — с кровью — это не по злобе. Сигов сам по себе парень хороший. Работает как вол. Вышлем в Союз — кто придет? Сами знаете, сейчас там все волынят. Выдернуть кого-то — мертвое дело. Все тут же оказываются многодетными, больными, хромыми или такими покалеченными, что их в гроб пора паковать. А Сигов парень здоровый, — начштаба и капитан почти одновременно рассмеялись, — холостой. По дому не тоскует, голову всякой дурью не забивает — день-деньской как белка в колесе во все вникнуть пытается. Может, дадите ему испытательный срок, товарищ подполковник? Посмотрим. Если что не так — вышвырнем, и дело с концом.
Начштаба осклабился, обнажая передние потемневшие от постоянного курения зубы.
— Баюн ты, Горбунов. Без мыла в задницу влезешь. Почему в замполиты не пошел?
— Потому, что совесть до конца не потерял, — откровенно признался комбат.
Подполковник, как и любой офицер, вкалывающий от раннего подъема и до глубокой ночи, не любил политработников. Он громко загоготал, откинувшись на спинку стула.
Отсмеявшись, начштаба закурил и задумался.
Сигов и Горбунов настороженно молчали. Лейтенант чувствовал, как холод обручем стягивает низ живота.
Наконец начштаба шевельнулся, завозил пальцем по бумагам, лежащим на столе. Палец уперся в какую-то строку. Подполковник медленно поднял голову. Взгляд напряженный и решительный. Глаза холодные.
Сигов вытянулся по стойке смирно.
— Вот что, Горбунов, — начштаба точно гвозди вколачивал в толстенную доску, — у Сигова есть шанс. Один. Послезавтра ночной патруль. Пусть заступит. Пусть службу понесет. Может, что-нибудь и выйдет.
— Так точно, товарищ подполковник, — вспыхнул Сигов, — выйдет, не сомневайтесь!
Но, напоровшись на колючие, ледяные глаза подполковника, лейтенант замолчал.
Начштаба, усмирив взглядом Сигова, продолжил так, будто того и вовсе нет в кабинете.
— Смотри, Горбунов, это его последний шанс. Патруль должен быть патрулем, а не мули-вули. Понял?
— Так точно.
Напускное равнодушие и скрытое лукавство комбата моментально испарились. Официально-серьезный капитан кивнул.
— Идите.
Офицеры отдали честь, повернулись, как положено, через левое плечо и вышли из кабинета.
На ступеньках штаба, вытягивая трясущимися пальцами сигарету из пачки, протянутой капитаном, счастливый Сигов заглянул командиру в глаза, сказал:
— Комбат, не бойтесь, не подведу! Начштаба будет доволен!
Горбунов посмотрел на счастливое, дурашливое лицо лейтенанта и грустно улыбнулся.
— Колюха, Колюха! Не говори «хоп» раньше времени. В модуле обо всем потолкуем.
…В небольшой комнатушке комбата густо-сине от дыма. Кондиционер, захлебываясь, чихал и булькал, но не успевал даже разогнать по углам плавающие клубы дыма.
На кровати лежал Горбунов. В ногах у него примостился старшина батареи — юркий, как сперматозоид (определение капитана), азербайджанец Тофик Юнусов. У изголовья на табурете — Сигов, или, как теперь его называл комбат, — «Смерть дембелям».
