Владимир Першанин - «Зверобои» штурмуют Берлин. От Зееловских высот до Рейхстага
Подошел лейтенант с перевязанной рукой. Он сообщил, что штурмовой полк, в котором он командовал стрелковым взводом, с утра предпринял несколько неудачных атак.
— Поддержка слабая: батарея «сушек» да «сорокапятки». Три самоходки немцы сожгли, пушки тоже почти все выбили. Больше сотни бойцов на склонах оставили. Кругом мины понатыканы, а сверху из всех стволов бьют. Холмы не слишком высокие, хотели, как всегда, нахрапом взять, только ничего не получилось. Одна атака, за ней вторая, третья. А в четвертую бойцов уже не поднять, хоть стреляй их на месте.
— Ну и где сейчас твой полк?
— Приказали передислоцироваться и атаковать на другом участке. А меня с санитарами раненых охранять оставили.
— Много их?
— Почти двести человек было. Большинство уже эвакуировали, человек сорок осталось. Жду транспорт.
— Туго вам пришлось, — посочувствовал лейтенанту танковый комбат Антон Рябухин.
— Фрицы такой огонь вели, голову не поднять. Да и сейчас дорогу под обстрелом держат. Вы дальше не суйтесь. Угодите под раздачу. Место открытое, лишь небольшой лесок в километре отсюда.
Словно подтверждая слова лейтенанта, с холма ударили минометы. Пришлось залечь и переждать обстрел.
— Долго нам рассиживаться не дадут, — сказал Чистяков. — Того и гляди, гаубицы огонь откроют. Укрытие у нас хилое. Склоны заминированы?
— В основном да, — ответил лейтенант. — Но проходы имеются. Когда мы фрицев прижали, они вдоль того оврага наверх уходили. Там вроде мин нет.
— А чего же вы их не преследовали?
— Какое там преследование. Триста человек из строя выбыли, двух комбатов потеряли. Взводные впереди шли, половина на склонах осталась, командовать некому. Да и без танковой поддержки много не навоюешь. Была батарея «сушек», три сгорели, одну подбили. Пятый экипаж говорит: «Мы с такими дураками под огонь больше не полезем». И уехали.
— Правильно сделали, — усмехнулся Чистяков.
Огневые точки немцы замаскировали неплохо.
Виднелся лишь массивный ствол «Тигра», закопанного в землю, и две противотанковые пушки. Судя по всему, основная часть артиллерии пряталась за холмами.
— Неподалеку и второй танк закопан, его отсюда не видать, — сообщил лейтенант.
Справа слышалась стрельба, там продолжалось наступление. Рябухина вызвали к рации, а Чистяков, помогая лейтенанту прикурить папиросу, спросил:
— Значит, за холмом тоже артиллерия имеется?
— Минометы, штук шесть, не меньше. И гаубицы — «стопятки». Они сильный огонь вели, когда полк в атаку поднялся. А «Тигры» молчали. Вас, наверное, поджидают.
Вернулся Рябухин. Сообщил, что командир бригады приказал начинать наступление.
— Наорал на меня. До вечера собрались на холмы любоваться? Я объяснил, что пехоту ждем. А он мне: «У вас десантники имеются. Атакуйте немедленно!»
Чистяков и Рябухин не знали, что, начиная штурм Зееловских высот, командование фронта столкнулось с гораздо более мощной обороной, чем рассчитывали.
В течение дня одной из механизированных бригад удалось нащупать слабое место и прорваться вглубь немецкой обороны. За ним втянулся механизированный корпус.
Угадав чутьем опытного полководца намечавшийся успех, маршал Жуков бросил в прорыв главные силы двух танковых армий. В числе сотен танков и самоходных установок действовал тяжелый самоходно-артиллерийский полк Пантелеева.
Ждать пехоту было уже некогда, сейчас все решала быстрота. Поэтому бронетанковые части атаковали порой с минимальной поддержкой пехоты. Многое решала инициатива командиров и экипажей.
— Если в лоб полезем, сгорим, как эти три «коломбины», — кивнул Чистяков на разбитые легкие самоходки. — А подъем вдоль оврага узкий. Если склон поползет, закувыркаются наши коробочки. Но рисковать придется.
Майор Рябухин, тоже воевавший с сорок второго года, с ним согласился. После короткого совещания приняли решение наступать с двух сторон, чтобы не угробить все машины, если угодят в ловушку.
Самоходка Чистякова и старшего лейтенанта Родиона Астахова вместе с четырьмя танками взбирались по слабо накатанной колее вдоль склона оврага. Здесь, по словам раненого лейтенанта, отступала немецкая часть. Имелась надежда, что склон не успели заминировать.
Еще шесть танков и самоходка Леши Воробьева стояли среди деревьев, готовые поддержать огнем товарищей. Два «зверобоя» и вторая танковая рота под командой комбата Рябухина, делая крюк, шла через лес, чтобы ударить с другого фланга.
Подъем был довольно крутой, а мягкая весенняя почва еще больше усложняла движение машин. Из-под гусениц, идущих впереди «тридцатьчетверок», летели комья земли, танки зарывались на полметра и с трудом прокладывали путь.
Пятисотсильные двигатели ревели с такой силой, что Чистяков понял — никакой скрытности не получится. Не легче приходилось и самоходкам. Сказывалась масса — сорок шесть тонн.
Самым опасным было то, что дорога, проходящая по краю оврага, могла обвалиться. Тогда машины сползли или рухнули бы в овраг. Об этом думать не хотелось. И неизвестно, что ждет наверху. Наверняка немцы уже подтянули какие-то силы.
— Лучше бы мы впереди шли, — не очень искренне заявил Михаил Савушкин. — Поменьше шума было бы.
А Коля Марфин, напряженно цеплявшийся за рукоятки наводки, проговорил хриплым голосом:
— Те три «сушки» впереди двигались. Экипажи вместе с машинами сгорели.
— Ты откуда знаешь? — раздраженно отозвался Василий Манихин. — Они в бой с откинутым брезентом идут, могли выпрыгнуть.
— Тебе все запросто. Они в лобовую атаку шли, а броня тридцать пять миллиметров. Любой снаряд насквозь его просадит.
Закончить спор не успели. Впереди захлопали пушечные выстрелы, затрещали пулеметы. Все это перемешалось с раскатистыми взрывами. Экипаж понял, что ведут огонь и немцы, и наши «тридцатьчетверки», вырвавшиеся наверх.
— Миша, ходу! — крикнул Чистяков и повернулся к наводчику Марфину. — Стреляй, как увидишь цель.
Целью была траншея боевого охранения метрах в двухстах. «Тридцатьчетверки» сработали неплохо, разбив прямым попаданием фугасного снаряда закопанную под самый ствол 75-миллиметровую противотанковую пушку.
Но первый выстрел был за фрицами, и они успели всадить в лоб головной «тридцатьчетверке» кумулятивный снаряд. Будь у немцев на этом участке побольше артиллерии, они подожгли бы все четыре танка, а возможно, и самоходки.
Однако это было лишь боевое охранение у оврага, где танковой атаки русских не ожидали. Пушка была всего одна. Успели выстрелить два реактивных ружья «Панцершрек», но двести метров для них было предельное расстояние.
«Тридцатьчетверка» командира танковой роты дымила и стояла неподвижно. Зато вели беглый огонь сразу три танка, стреляли длинными очередями соскочившие на землю десантники.
Траншея и все, что там находилось, были размолоты десятикилограммовыми снарядами 85-миллиметровых танковых орудий. Понимая, что держать оборону они здесь не смогут, с полдесятка уцелевших немецких солдат убегали, отстреливаясь на ходу.
Десантники добили их и бежали вслед за танками. Всех охватил азарт. Сумели взобраться на холм, теперь только наступать!
Один из бегущих десантников споткнулся, разбил колено о камень. Но сразу же поднялся и, хромая, матерясь на ходу, выпустил остаток диска в немецкого унтер-офицера, пытавшегося укрыться в воронке.
— Ну и Толян! На ходу подметки рвет.
Кто-то уже шарил в карманах убитых в поисках трофеев, отстегивал часы. Десантник приложился к фляжке с ромом, сделал один, второй глоток, закашлялся.
— Что, крепкий шнапс?
— Дай попробовать.
Видя, что танкисты справляются с врагом сами, Чистяков остановил самоходку неподалеку от горевшей «тридцатьчетверки». Там взрывались сразу по нескольку штук снаряды.
Башню сотрясало, выбило оба люка, взрывная волна погасила на секунду огонь, затем он вспыхнул с новой силой. В стороне сидели двое уцелевших танкистов из экипажа, оцепенело уставившись на ревущее пламя.
— Ротный погиб, — сказал один из них, обращаясь к Чистякову.
— Вы сами как?
— Оглушило маленько, и руку вот прижгло. А трое ребят как в печке горят. Головешек не соберешь.
Чистяков снял шлем. Подобную картину он видел уже много раз. С усилием выползла наверх самоходка Родиона Астахова, забуксовавшая в вязкой почве. В этот момент кто-то закричал:
— «Тигры»!
В голосе десантника не слышалось испуга, который когда-то внушал этот самый мощный немецкий танк. Через несколько секунд раздался лязгающий удар о броню. «Тридцатьчетверка» дернулась и крутнулась на ходу.
Младший лейтенант, командир машины, стоявший по грудь в люке, ахнул и провалился вниз.
«Тридцатьчетверка» продолжала вращение. Из люка выбивались струйки дыма. Заглушая остальные звуки, завыла бронебойная болванка и пронеслась над головами десантников.
